Попов насторожился, как гончая, вышедшая на след. Правда, оказалось, что отрабатываемый не имел отношения к ГАИ, он всю жизнь прослужил в пожарной охране. И цвет машины отличался по оттенку — не «коррида», а «закат». Но все равно три дня отдел провел в напряжении, перетряхивая всю жизнь подозреваемого: связи, привычки, поведение. Во всех ракурсах были сфотографированы он сам, члены семьи, знакомые, дом, подходы и возможные пути отхода… Напрасная работа — сообщение оказалось ложным. Очевидно, анонимный заявитель просто хотел насолить отставному пожарному. «Пустыми» были и все другие сигналы.
Лето заканчивалось. Тридцатого августа майор Титов из оргинспекторского отдела уезжал в командировку и на автовокзале сделал замечание сержанту милиции, нарушившему правила ношения формы. Тот сразу же покинул здание вокзала, хотя перед этим договаривался с «частником» о поездке в Степнянск.
Через час Титов, проезжая в автобусе двадцатый километр магистральной автотрассы, увидел сержанта на обочине дороги. Степнянск находился совсем в другом направлении, к тому же рядом с сержантом стоял автомобиль «ВАЗ‑2103» цвета «коррида». Титов записал номер и, вернувшись через день в управление, подал рапорт об этом случае.
Рапорт отписали Попову, который вынужденно читал сотни никчемных бумаг и, принимая очередную, невнятно произносил сквозь зубы какие‑то слова, на этот раз он произнес их громко и отчетливо, причем два раза. Первый — безадресно, когда увидел номер «тройки» — «З 00‑77 НК», проходивший в розыске как принадлежавший «двадцатьчетверке» пропавшего Плоткина. Второй — в адрес Титова, когда сопоставил дату его наблюдений и сегодняшнее число.
— Сразу бы позвонил, мы бы их и прихлопнули, — возмущался Валера при полном понимании и одобрении коллег. — А он чухался с плановой проверкой, она важнее!
Когда, успокоившись, он в менее резкой форме высказал претензии Титову, тот пожал плечами.
— У каждого своя работа, бросать ее на полпути оснований не было, — спокойно пояснил майор. — Откуда я знал, что это преступники? Просто странное поведение сотрудника. Вначале эти босоножки, потом поехал в другую сторону. И зачем ему частник, если есть машина?
— Босоножки? — переспросил Попов. — Это и есть «нарушение формы»?
Титов кивнул.
— Представляете: желтые сандалеты и синие носки!
Попов с трудом сдержал те же самые слова.
Нарушения бывают разные — расстегнутый воротник рубашки, распахнутый китель, отсутствие головного убора, неуставные обувь или носки. Но сандалеты под форму настоящий сотрудник милиции не наденет. Это «маяк», сигнал «я — чужой». Надо хватать лжесержанта в охапку и…
Попов посмотрел на аккуратного педантичного штабиста.
…И сейчас бы майора Титова хоронили с воинскими почестями. Хватать должен был Сергеев, или сам Попов, или кто‑то из розыскников. Действительно, у каждого своя работа. Только зарплата у всех одинакова.
— Приметы запомнили? — вздохнув, спросил Валера, придвигая лист бумаги.
Надо отдать Титову должное — словесный портрет получился подробным и четким. Широкие, слегка сросшиеся брови, глубоко посаженные глаза, короткий острый нос, продавленный в переносице, круглое лицо…
«Сделать фоторобот, разослать в райотделы, гаишникам, раздать водителям междугородних сообщений, — думал Попов, спускаясь из оргинспекторского отдела на свой этаж. — Предъявить свидетелям, показать по телевидению… Или нет — спугнем… А может, лучше — испугаются, задергаются. Надо будет обсудить, посоветоваться…»
Погруженный в свои мысли, Валера не заметил ожидавшего на лестничной площадке человека и пробежал бы мимо, но тот заступил дорогу, и капитан остановился, как будто налетел на чугунную тумбу. Перед ним стоял Викентьев.
— Сегодня в восемнадцать инструктаж, завтра — исполнение, — не здороваясь, сказал подполковник. — Команды отданы, Ледняк в курсе, но без подробностей. Сбор у меня. Вопросы потом.
Викентьев четко повернулся через левое плечо и пошел по коридору. Не успевший переключиться, Попов ошарашенно глядел в широкую, обтянутую зеленым сукном спину.
Сообщение Викентьева выбило Валеру из колеи. Владевший им минуту назад охотничий азарт бесследно исчез. В тяжелой задумчивости он добрался до кабинета, молча сел за стол, удивив истомившегося в ожидании Гальского.
— Что, нет примет? — огорчился он.
Попов протянул объяснение Титова, Женя быстро просмотрел.
— Класс! Чего же ты такой хмурый?
— Да так, — отмахнулся Попов. — Отдай, пусть сделают фоторобот.
Гальский кивнул и, многозначительно подмигнув, выскочил из кабинета. Валера взглянул на часы. Без четверти пять. Все, что связано с деятельностью спецопергруппы «Финал», еще пять минут назад казалось ему далеким, расплывчатым и малореальным. Настолько нереальным, что иногда появлялась мысль: и беседы с Викентьевым, и сделанное ему предложение, и написанный рапорт, и совершенно секретный приказ, с которым его ознакомили под расписку, и информационные бюллетени, напичканные сгустками из кошмарных снов, — все это мистификация, хорошо подготовленный розыгрыш, своего рода тест на психологическую устойчивость. Он понимал, что эта глупая мысль есть следствие защитной реакции психики на информацию о вещах, противных человеческой природе, но тем не менее она помогала отгородиться от того, что когда‑то, лучше позже, чем раньше, станет для него реальностью. И вот сейчас мимолетная встреча с Викентьевым на лестничной площадке мгновенно все изменила: пугающая неопределенность приобретала вполне четкие очертания.
Попов принялся составлять ориентировку под будущий фоторобот лжесержанта. Сосредоточиться не удавалось, работа продвигалась медленно. Один раз отвлек начальник отдела Ледняк — высокий, болезненно худой, с большими, навыкате глазами. Бесшумно вошел, стал у двери, дождался, пока Попов поднял голову.
— На два дня тебя забирают в УИД, передай, что есть срочное, Гальскому.
«Почему на два дня?» — подумал Попов, но спрашивать не стал. Он попытался прочесть на лице начальника, что ему известно о предстоящей в УИД работе и как он к этому относится. Лицо Ледняка ничего не выражало, только смотрел он с легким сожалением. Впрочем, может быть, Валере это показалось.
Взяв себя в руки, он дописал ориентировку: в памяти вертелась фамилия Лесухин. Несколько раз он чуть не обозначил ею безымянного пока «сержанта».
Вернулся возбужденный Гальский.
— Разругался с ними вконец, но завтра обещали сделать, — размахивая руками и, как обычно, подмигивая, сообщил он. — Заберешь? Я выеду в райотделы…
— У меня командировка, — глядя в сторону, сказал Попов. — Ты остаешься на месте и руководишь за нас обоих. Бери эти бумаги и командуй!
— Что за командировка? — удивился Гальский. — Так срочно? Случилось что‑то?
— В третьей колонии резкое осложнение оперативной обстановки. Меня бросают на усиление.
— Вот умники! А то у нас своей работы нет! — возмущался Гальский. — Сергеева тоже куда‑то забирают, правда, на сутки. Вы с ним не вместе едете?
— Не знаю, — вяло ответил Попов, хотя на самом деле был уверен, что это не случайное совпадение.
— Слушай, а чего ты такой кислый? — в упор спросил Гальский. — Что‑то опасное? Так ты в засаде был как огурчик, я даже завидовал… Или предчувствие? Хочешь, я вместо тебя поеду? А чего: доложим Ледняку и поменяемся.
Попову стало стыдно.
— Да брось, Женька! — он оглушительно хлопнул товарища по плечу. — Я о своем. К делу это отношения не имеет!
— Внизу караван — боевой разворот, ракета, вторая… теперь пулемет, — вполголоса спел он, точными движениями забрасывая в сейф документы со стола. Валера Попов снова был в форме.
— Другое дело, — удовлетворенно сказал Гальский.
Звякнул внутренний телефон, Попов снял трубку.
— Идем, уже без пяти, — услышал он голос Сергеева.
— Куда?
— Конспиратор! К Викентьеву! Он терпеть не может опозданий. Жду в коридоре.
Они встретились у поворота в тупичок, где находился кабинет подполковника.
— Не дрейфь, — Сергеев сжал Попову руку. — Все будет нормально.
— А чего, — небрежно ответил Попов. — Я никогда еще в обморок не падал. И не убегал.
Он пытался вспомнить, как выглядит Лесухин, но так и не сумел.
Ровно в восемнадцать Сергеев распахнул дверь кабинета Викентьева. Попов ожидал увидеть там членов оперативной группы, но, кроме самого подполковника, в маленькой комнатке никого не было.
— А где же остальные? — непроизвольно вырвалось у него.
— Здесь все, кому положен инструктаж, — сказал Викентьев. — И все, кому он нужен.
С момента встречи на лестничной площадке Попова не оставляло ощущение, что в Викентьеве что‑то изменилось. Сейчас он понял — что именно. Подполковник стал сух и холоден, ни одного лишнего движения, слова, жеста. Окаменевшее лицо, цепкий пристальный взгляд, резкий, повелительный тон. Чувствовалось, что им владеет глубокое внутреннее напряжение, но оно надежно обуздано железной волей.
