— Так, — сказал Бен.
— Он бывший первый сержант морской пехоты. Получил медаль Почета за бои на Иво.
Глаза Багси прищурились в подозрении.
— Неудивительно, что вы не хотите, чтобы он сел вам на хвост.
— А что еще я могу поделать? Оказать ему какую-нибудь услугу и надеяться, что это защитит меня от его гнева? В этом мире дела так не делаются, приятель.
— Да, понятно, что это вас по-настоящему осчастливит. Я пошлю туда несколько парней. Очень крутых парней. Они выйдут на этого Эрла Суэггера с ломами и разобьют его долбаную башку. Они утащат его куда-нибудь в лес и, по моим инструкциям, перебьют все кости в его теле. Все до единой. На это уйдет несколько часов. Они раздолбают его долбаные зубы, перебьют ему нос, выколют ему зенки, проколют барабанные перепонки. Последние слова, которые он услышит, будут: «Наилучшие пожелания от Бена Сигела, который запомнил вас по встрече на вокзале». Потом они оставят его там, и он или умрет привязанным к дереву, или, если его найдут, проведет остаток своей долбаной жизни в инвалидном кресле, слепой и глухой. Он будет помнить Бена Сигела, это я вам гарантирую, да, сэр!
Это был легкий приступ того самого бешенства, которому Багси был обязан самым известным из своих прозвищ.
Френчи отметил это про себя и через несколько секунд поднялся. Мужчины не стали обмениваться рукопожатием. Бен проводил гостя к двери.
— И если кто-нибудь когда-нибудь спросит вас, молодой человек, — сказал Бен, — то расскажите о том дне, когда вы узнали, каким человеком был Бен Сигел.
— Да, сэр, — ответил Френчи.
Он сел в свой автомобиль и уехал.
Некоторое время спустя Бен читал газету, сидя на том же диване. Он держал ее на коленях и ждал, пока спустятся Чик Хилл и Джерри. Ал Смайли, его приятель, сидел рядом с ним.
— Сегодня был отличный день, — сказал Бен. — Просто замечательный день. Я вот-вот вылечусь от зуда, который мучает меня уже чуть не целый год. «Фламинго» качает бабки, как долбаный насос. Я смогу вернуть долг Мейеру. Завтра вернется Вирджиния. Эй, Ал, а жизнь-то хороша!
— Жизнь хороша, — с готовностью согласился Ал.
— Я всегда выигрываю. Никому со мной не справиться!
* * *
Неподалеку от окна стрелок уложил цевье карабина на решетку розовой шпалеры. Он нисколько не волновался: таков был его природный дар. В такие моменты он всегда собирался. Он всегда умел это. И всегда будет уметь. Ведь он был создан именно для таких дел.
Мушка. Это главное.
Нажим на спусковой крючок. Плавный, без рывка. Карабин был легким, маленький красавчик среди винтовок, зато мощный, как тяжелый тридцать восьмого калибра или один из «магнумов».
Он видел лицо Бена Сигела за мушкой. Затем лицо расплылось, сделалось нерезким, зато очертания мушки обрели четкость.
Оружие дернулось; но выстрел оказался почти неслышным.
Бену показалось, что его со страшной силой ударили, и он на мгновение услышал звон разбитого стекла. Потом он...
* * *
Убийца выстрелил еще раз и проследил за тем, как из шеи брызнула кровь. На человека, съежившегося в испуге на полу рядом с Багси, он не обращал внимания.
Он выстрелил еще и еще раз, теперь в лицо, наблюдая, как красивая голова дергается каждый раз, когда в нее попадает пуля, а потом откидывается назад, уже изуродованная, с пробитыми скулой и челюстью.
Неподалеку залаяла собака.
Убийца вышел из-за шпалеры, подошел к окну и остановился перед толстым стеклом с восемью пулевыми пробоинами, от каждой из которых разбегались серебристые паутинки трещин.
Бен полулежал на диване, запрокинув голову, его руки покоились на коленях, вокруг уже успела натечь лужа крови, уродовавшая великолепный костюм и цветы на обивке мебели. Его галстук оставался таким же безупречным.
Собака залаяла снова.
Стрелок опять приложил небольшой карабин к плечу, тщательно прицелился и нажал на спуск. Разбитое стекло не выдержало еще одного попадания и рассыпалось, словно ледяная пластина. Пуля попала Бенджамину Сигелу в глаз и вышибла его через затылок вместе с фонтаном кровавых брызг и осколков кости. Все это пролетело в воздухе и с отвратительным чавкающим звуком шлепнулось на каменный пол.
Френчи опустил карабин.
— Это тебе за ковбоя, — сказал он, — ты, долбаная тварь.
После этого он повернулся и преспокойно обошел дом, вышел через соседний двор, бросил карабин на заднее сиденье своего автомобиля и уехал оттуда навсегда.
Эрл сидел на крыльце радом со своим сыном, лежавшим в колыбели. Он сидел вплотную к колыбели и осторожно покачивал ее. Солнце светило ярко, и его свет усиливался ослепительной белизной свежевыкрашенного сарая. Эрл успел многое сделать на старой ферме: выкрасить все постройки в такой же ярко-белый цвет, скосить высокую траву, привить деревья в саду. Следующей весной он намеревался вспахать поле и получить небольшой урожай. Он планировал также купить несколько лошадей, потому что ему хотелось, чтобы его сын научился ездить верхом.
Он посмотрел на часы. До выезда на службу ему оставалось еще больше часа, и Джун прилегла вздремнуть. Черно-белый казенный автомобиль полиции штата стоял около сарая, под старым дубом.
На полу, рядом с колыбелью, лежала литл-рокская газета с двумя небезынтересными заметками. «БЕККЕР МЕТИТ В ГУБЕРНАТОРЫ» — сообщал один заголовок, а второй, намного ниже, почти в углу полосы, тоже напоминал о делах давно минувших дней: «ИЗВЕСТНЫЙ ГАНГСТЕР УБИТ НА ЗАПАДНОМ ПОБЕРЕЖЬЕ».
Ни тот ни другой материалы не имели к Эрлу ровно никакого отношения. Оба казались очень далекими от него, относящимися к какой-то другой, не его, жизни. Его жизнь теперь совершенно не походила на прежнюю, она сделалась очень упорядоченной. Всепоглощающий служебный долг, необходимая работа, усилия, требуемые для того, чтобы поддерживать ферму и помогать Джун (она пока еще не до конца оправилась после родов), да еще и пребывание в новом качестве, нравившееся ему куда больше, чем он был способен поверить еще недавно: то, что он был отцом.
Младенец в колыбели заворочался, издал несколько неподражаемых и непонятных звуков и посмотрел отцу прямо в глаза. В этом мальчике было нечто такое, что очень впечатляло Эрла. Он смотрел на все окружающее прямо, словно изучал его. Говорил он пока что очень мало. Он не был крикуном или плаксой, с ним никогда не случалось никаких серьезных неприятностей, и он не делал широко распространенных детских глупостей, вроде того, чтобы сунуть руку в огонь или схватиться за горячий чайник. Он никогда не просыпался ночью, но, когда родители рано утром осторожно входили к нему, всегда оказывалось, что он уже проснулся и смотрит во все глаза.
— Ты совсем не промах, мой дружок, — сказал Эрл сыну. Ребенку было десять месяцев, но отцу казалось, что от него все еще исходит свежее тепло, словно от ломтя только что испеченного хлеба.
Мальчику хотелось поиграть. Он протянул ручку и тронул отца за нос, а отец отдернул голову и издал звук, похожий на фырканье лошади. Лицо мальчика расцвело от веселого смеха. Он любил эту игру. Он любил своего папу, который так хорошо развлекал его.
— Ну разве ты не пистолет!? Ты отличный маленький пистолет, сынок! Ты самый лучший мальчик твоего старенького папашки, да-да!
У Эрла было четкое представление о будущем мальчика. Никто никогда не посмеет поднять на него руку, и никто никогда не скажет ему, что он ничтожество, что он человек второго сорта. Он уже говорил об этом с Сэмом Винсентом. Мальчик поступит в колледж. Никакой морской пехоты, никакой войны, никакой стрельбы по кустам. Он проживет хорошую жизнь. Он станет адвокатом или кем-нибудь еще — тем, кем захочет сам, — и будет жить такой жизнью, какую сам выберет. Ему не придется столкнуться ни с чем из того, что совсем недавно пережил его бедный старый папа. Ну уж нет. Это не для мальчиков. Ни один мальчик не должен проходить через это.
— Па, — выговорил младенец.
— Так оно и есть, мой малыш! Вот именно! Ты знаешь, кто я такой. Я твой старый папашка, вот кто я такой.
Ротик малыша, украшенный ровной полоской молочных зубов, приоткрылся в улыбке. Он снова протянул ручонку, чтобы дотронуться до отцовского носа и возобновить игру.
Но тут Эрл заметил двух маленьких мальчиков, стоящих совсем рядом с крыльцом; вероятно, они только что подкрались из протянувшегося слева лесочка и были очень довольны своей хитростью.
— Ну, привет, — сказал он.
Один мальчик был маленького роста, с красивым смышленым лицом и белокурыми волосами, а второй — повыше, с унылым, невыразительным лицом ребенка, задержавшегося в умственном развитии.
— Здравствуйте, сэр, — сказал младший, более толковый мальчик.
— Куда это вы направляетесь, позвольте спросить?
