Соларатов вновь впился взглядом в дом, тщательно исследовал его и вскоре заметил паутинку телефонного провода, отходившего от столба, вкопанного возле дороги, и спускавшегося к дому. Его глаза расширились от изумления.
Линия уже была повреждена! Провод оборвался под тяжестью снега!
Да, воистину это было предзнаменование! Словно Бог, которого, как его учили, не существовало, пришел ему на помощь и не просто устроил снежный буран, чтобы закрыть все дороги, но и оборвал телефонную линию! Может быть, Бог был коммунистом?
Снайпер улыбнулся, вернее, почти незаметно растянул губы.
И тут же перевел взгляд обратно на дом. Внезапно полутемный снег перед ним озарился оранжевым светом – это широко распахнулась передняя дверь.
Он смотрел, как маленькая девочка сбежала по лестнице и с разбегу плюхнулась в сугроб. Там, где он находился, отчетливо слышался ее смех. В мире не существовало никаких других звуков.
А потом он увидел женщину, стоявшую на верхней ступеньке крыльца.
* * *
Такое впечатление, будто он угодил в суп.
Вокруг не было ничего, кроме облаков, видимость мгновенно упала до нуля. Он пробирался сквозь облако и чувствовал, как его пропитывает влага. Влага осела на его куртку, и белая водоотталкивающая ветронепроницаемая поверхность арктического полевого обмундирования заблестела. Его ресницы слиплись от сырости. Темно-серый ствол винтовки покрылся мелкими каплями.
Очки ночного видения нисколько не помогали, показывая со всех сторон ровный зеленый фон.
«Брось их, – сказал себе Боб. – Избавься от них. Полное дерьмо!»
Но он только сдвинул их на лоб: очень может быть, что, когда он вылезет из этой каши, очки потребуются ему для того, чтобы искать дорогу среди скал, или еще чего-то в этом роде.
С винтовкой через плечо он пробирался вперед, напрягая все силы, чтобы не снижать темпа. Но теперь почва стала более скалистой, а он не мог видеть достаточно далеко для того, чтобы выбирать верный путь через сбегающие вниз расселины, забитые снегом извилистые проходы между скалами, все чаще встречавшиеся пучки какой-то растительности, которым облепивший их липкий влажный снег придал невероятные, кошмарные формы. Впереди отдельным предательским облачком клубился выдыхаемый им пар.
Он упал. Снег набился ему в рот, попал под меховую куртку. Прооперированная нога болела так, словно рану раздирали когтями. Он трясся всем телом.
«Встань, черт тебя возьми!»
Боб поднялся на ноги, вспоминая другой темный туманный и сырой день. Это было так давно, как будто происходило в какой-то другой жизни. В тот день он был таким наэлектризованным, все его рефлексы были живы, он двигался и действовал естественно, словно животное, словно тигр, и, как он теперь понял, втайне любил такое свое состояние.
Теперь он чувствовал себя старым и медлительным, утратил координацию движений. Его одолевали холод и сырость. У него болела нога, особенно бедро. Боль в бедре становилась все сильнее, и Боб понял, что от удара разошелся только-только начавший заживать разрез выше колена, сделанный там, где все эти годы сидела в глубине кости, одевшись соединительной тканью, пуля Соларатова.
На него снова накатила ярость, горячий алый поток, безумная, всесокрушающая ненависть.
«Боже, помоги мне, – взмолился он. – Боже, помоги снайперу».
Он бежал все дальше вниз, выскочил на светлое место и какое-то мгновение думал, что наконец-то выбрался из облаков, но уже в следующую секунду понял, что это ему только показалось.
* * *
Снег!
В сером рассветном освещении снег казался гигантской кучей... чего? Самой мягкости! Ники представила себе ванильное мороженое, наваленное повсюду огромными белыми кучами, достаточно плотное для того, чтобы подхватить ее и удержать на поверхности, когда она прыгнет в него. Она кинулась в сугроб, но ощутила только холодное жесткое прикосновение, а в следующее мгновение всюду, где снег соприкасался с открытой кожей, побежали струйки ледяной воды.
Ники захихикала от восхищения.
– Мама! Это так здорово!
– Милая, не отходи далеко. Я пока еще не могу пойти с тобой. Через несколько минут появится солнце.
– И-и-и-и-и-и-и-и! Я хочу кататься на санках!
– Нет, детка, подожди немного. Пусть сначала встанет тети Салли. Если с тобой что-нибудь случится, я не смогу добраться до тебя.
Девочка бежала по колено в снегу, пропустив мимо ушей последние слова матери. Санки были в сарае. Она точно знала где. Сарай – вернее, бывшая конюшня – был пуст, но сани стояли там, в восьмом стойле, прислоненные к яслям. Она помнила их во всех мельчайших подробностях: это были старые санки с рыжими от ржавчины полозьями, с пробитым фанерным сиденьем. Ей надо было забрать их вчера вечером, сразу же после того, как объявили, что будет снегопад!
– Ники! – окликнула ее мать.
Ники обернулась и увидела мать. Та стояла на крыльце, завернувшись в большую меховую куртку, накинутую на плечи, и здоровой рукой прикрывала глаза от хлопьев снега, которые почти утихший ветер нет-нет да и швырял ей в лицо.
– Ники! Вернись!
Ее мать стояла на крыльце.
* * *
«Это она? Черт возьми, она это или нет?»
Женщина стояла на крыльце возле полуоткрытой двери. Спусковой крючок, на котором лежал его палец, так и умолял нажать на него.
Точка миллиметровой шкалы лежала точно в центре ее груди; рука нисколько не дрожала. Поза снайпера была идеальной. Adductor magnus был напряжен и надежно прижимал туловище к земле. От окончания войны его отделяло одно усилие в два килограмма. Ни холода, ни страха, ни дрожания руки, ни сомнений, ни колебаний...
Но... Она ли это?
Соларатов видел ее лишь однажды, через прицел с расстояния в 722 метра, и то в течение одной-единственной секунды. Поэтому он не мог с уверенностью ответить на собственный вопрос. Женщина завернулась в пальто, и одна рука была не видна. Может быть, это означало, что невидимая рука загипсована, а может быть, не означало ничего. Так надевают пальто, когда не хотят просовывать руки в рукава и застегивать пуговицы. Кто угодно может одеться таким образом, на минутку выйдя из дома.
Женщина повернулась и скрылась за дверью.
Он выдохнул.
– И-и-и-и-и-и-и-и! – донесся издалека восторженный детский визг.
* * *
– И-и-и-и-и-и-и-и!
Этот звук был таким далеким, слабым, чуть слышным. То ли случайный порыв ветра донес его сюда, то ли Божья благодать.
Но он мог означать только одно: «Мое дитя».
Несмотря на расстояние. Боб безошибочно узнал этот хрипловатый тембр, эту бьющую через край жизненную энергию, этот не сознающий себя героизм. Этот дух. Черт возьми, в его девочке столько пыла! Она унаследовала это от своего деда; вот уж пылкий был человек!
Она находилась где-то слева, очень далеко. В той стороне не было видно ничего, кроме неровной земли, да и то лишь на несколько шагов.
«Пропади оно пропадом!» – подумал Боб.
Он снял с плеча винтовку и, быстро передернув затвор, перевел ее в боевое положение, дослав в патронник один из 0,308-дюймовых патронов «федералс примо».
Он бежал, и бежал, и бежал.
Он перепрыгивал через камни, наращивая темп, его ноги взметали снежные вихри, каждый из которых отнимал дополнительную порцию энергии. Сердце и легкие работали на пределе, и ровное дыхание сменилось сухими всхлипываниями, при каждом из которых его гортань обжигало, словно огнем. Однако он еще прибавил ходу, он бежал; а когда он вышел из скального лабиринта, склон сделался круче и ему пришлось замедлить шаг, чтобы не упасть, но он стал двигаться прыжками и снова набрал скорость, и все это происходило за гранью возможностей его организма.
И внезапно он выскочил из облаков.
День сразу просветлел, и перед Бобом раскинулась покрытая снегом долина, похожая на огромную чашу ванильного мороженого. Все было еще серым, так как солнце не успело выйти из-за гор. Он разглядел дом, телефонные столбы, вдоль которых проходила дорога, загон, обозначенный лишь верхушками столбов, увенчанных большими снежными шапками, сарай, вероятно забитый всяким хламом, – все казалось милым, как на поздравительной открытке, – и своего ребенка.
Девочка весело танцевала в нескольких метрах от крыльца.
– И-и-и-и-и-и-и-и! – снова завизжала она, и ее голос мощно и звонко разнесся по горам.
Боб увидел, что он находится на гребне хребта, подковой огибающего долину с трех сторон.
Он увидел горящие в доме огни, прямоугольник теплого света, льющегося на снег из открытой двери, а потом на крыльце произошло еще какое-то движение и кто-то подошёл к лестнице.
Он увидел свою жену: Джулия стояла на верхней ступеньке, запахнув наброшенную на плечи меховую куртку. Ники кинула в нее снежок, она резким движением увернулась, куртка на мгновение распахнулась, соскользнула с плеча, и стал заметен белый гипс на ее левой руке.
