«БМП» забуксовала, разворачиваясь. Володьку швырнуло на ефрейтора. Тот отпихнул его локтем и, усмехнувшись криво, крикнул, стараясь пробиться к собеседнику сквозь рев мощного двигателя «БМП»:
— Конишь, зяма? Не кони, нормально все будет.
Володька выдохнул еще раз. Он испытывал облегчение от того, что Борис разговаривал с ним. Остальные солдаты поглядывали на ефрейтора внимательно, словно ожидая услышать от него какую-нибудь великую истину. Истину, которая поможет им выстоять в этой войне.
Колонна вползла на улицы города. Тряска и правда стала поменьше, хотя окраины тоже основательно проутюжила авиация.
— А я чего говорил? — победно оглядел остальных Борис.
«Не будет им Великой Армейской Истины, — подумал Володька, посматривая на солдат. — Великая Истина Бориса заключается в делении на молодых и старослужащих. Но это в бою не годится. В бою имеет значение только Опыт, которого нет ни у них, ни у Бориса. Тут они равны».
Внезапно прорвавшись сквозь рокот движка, где-то неподалеку раскатисто бухнул взрыв. Ефрейтор встрепенулся:
— Во, блин, слыхал?
Володька напрягся, прислушиваясь. Через секунду взрывы начали грохотать один за другим, оглушая и заставляя солдат вздрагивать от неожиданности и страха.
— Черножопые, гады, засекли! А я-то думал, обойдется! — заорал ефрейтор, хватаясь за «АКМ» и остервенело дергая затвор. Он, похоже, уже забыл свои давешние похвальбы.
Грохот близкого разрыва поглотил его голос.
Двигатель «БМП» набирал обороты, завывая пронзительно и тонко. Машина начала разворачиваться, а солдаты по примеру Бориса хватали автоматы, скидывали предохранители, загоняли патроны в патронники. Володька как зачарованный смотрел на прыщавого худосочного паренька, который встревоженно крутил головой, прислушиваясь к происходящему снаружи, и одновременно пытался передернуть затвор «АКМа». На лице его отчетливо читалось недоумение, щедро разбавленное страхом. Он почему-то не догадывался снять автомат с предохранителя, и затвор стоял мертво, однако парнишка продолжал механически дергать за рукоять, срывая с пальцев кожу и совершенно не замечая этого.
— Стреляют, да? — все повторял паренек растерянно. — Это по нас, да?
— Душманье небось в руинах попряталось! — продолжал бормотать Борис. — Где-нибудь здесь окопались, гады черножопые.
Больше ефрейтор ничего не успел сказать. Внезапно раздался звонкий, невероятной силы удар, словно по броне хлестнули стальной плетью. Володьку приподняло со скамьи и швырнуло вперед, прямо на чье-то плечо. В голове вспыхнул праздничный фейерверк, он на секунду потерял сознание, а когда открыл глаза, понял, что лежит, прижимаясь расцарапанной щекой к клепаной плите пола. Ныла разбитая переносица, в ушах плавал тупой неприятный звон. Володька видел чьи-то ноги, обутые в новенькие, но уже почему-то заляпанные кровью бутсы, и обмякшую фигуру, мешковато лежащую в углу. Обладатель ног прыгнул через Володьку, запнулся об него, однако Володька совершенно не почувствовал боли. Через секунду он сумел разглядеть, что мешковатая фигура — тот самый паренек, который никак не мог передернуть затвор. Солдат полусидел, привалившись плечом к стене и уткнувшись лицом в колени. Автомат валялся рядом, в ногах. Парнишка все еще сжимал его в белых пальцах, по которым стекал тоненький ручеек крови. Володьке она показалась черной, как антрацит.
— Все! — неожиданно громко закричал ефрейтор Боря. — Амбец, пацаны! Попали! Попали!!!
«БМП» тряслась, будто в лихорадке. Двигатель завывал надсадно, с почти человеческим болезненным хрипом. Машина стояла неподвижно, завалившись на правый борт.
Совсем рядом, может быть, в паре метров, хлопнула граната. Сверху по броне загрохотали куски то ли камня, то ли железа. Володька начал подниматься, повернул голову и увидел еще одного солдата. Тот лежал, нелепо выгнувшись, подобрав ноги, словно для рывка, из ушей парня текла кровь, а глаза смотрели прямо перед собой, стеклянно, незряче. Изо рта одна за другой вытекали алые капли.
— Давай, зяма! Давай, пошел! — страшно проревел над самым ухом Володьки ефрейтор. В то же мгновение Володька ощутил мощный пинок под зад. — На улицу. Давай, «зверь», лезь, в рот тебе ноги!!!
И Володьку словно озарило. Конечно, на улицу. Там спасение. Там можно стрелять, отбиваться. Можно, в конце концов, спрятаться, забиться в какую-нибудь щель и отсидеться, пока не закончится вся эта бойня. Он рванулся к люку и, сдирая ногти, принялся поворачивать запорные рукояти. Сталь почему-то оказалась очень горячей, едва ли не раскаленной. На левой ладони Володьки вздулись белые водянистые пузыри.
Внезапно в дыму возник жуткий крик, переполненный отчаянием и страхом:
— Выпустите меня отсюда! Выпустите, я хочу выйти! Мамочка! Мама, помоги мне!
— Подожди, земеля, — услышал Володька над самым ухом.
Ефрейтор подскочил к люку, сорвал с головы шапку, ухватился за рукоять и с силой потянул ее вниз. Бравада слетела с него, шебутной дембель исчез, остался обыкновенный парень, всего-то на год постарше Володьки, точно так же боящийся смерти и точно так же желающий выжить. Хак! — Борис что было сил ударил сапогом в створку люка, и та нехотя, словно дверца мышеловки, открылась примерно до половины. Сквозь образовавшуюся щель полыхнуло пламя. Улица оказалась сплошь залита огнем.
В этот момент у самого борта «БМП» разорвался снаряд. А может быть, это была мина. Володька ни разу не слышал, как на самом деле взрываются снаряды. Равно как и мины, и ручные гранаты. И противотанковые тоже. Медленно, словно во сне, он увидел, что распахнутую створку срывает с петель и отшвыривает в сторону, в яркую рыжую реку огня. Сразу вслед за этим Володька различил черный, будто текущий силуэт «БМП», которая шла позади, а теперь полыхала гигантским костром. И еще он успел увидеть пляшущую в огненном озере фигуру размахивающего руками человека. Наверное, горящий что-то кричал. Но этого Володька не смог разобрать за ревом пламени и кашляющим, захлебывающимся стоном движка их собственной «БМП».
Машину начало приподнимать взрывной волной, еще больше заваливая вперед и вправо. Володька не удержался на ногах и полетел в угол, крепко ударившись головой о бронированную стенку. В ушах тут же появился жуткий туповатый звон. Перед глазами поплыли разноцветные круги, колени стали ватными и слабыми. Володька почувствовал безумный, панический страх, но не тот, что заставляет бежать сломя голову, а другой — расслабляющий, лишающий всякой воли к сопротивлению. Он видел, как кто-то, не дождавшись, пока «БМП» перевернется окончательно, выскакивает из люка в веселое раскаленное марево и тут же падает, прижимаемый к горящей земле кренящимся бронированным бортом машины. Раскаленный многотонный «пресс» мгновенно раздавил ноги солдата, превратив их в бесформенное месиво из почти жидкой плоти, осколков костей и клочьев формы.
Страшный звериный крик перекрыл даже рев огня. Упавший солдат извивался, словно разрубленный лопатой дождевой червь, и при этом тянул на одной невероятно высокой рыдающей ноте:
— А-а-а-а-а-а…
Через полсекунды — а может быть, через две секунды, или через три, этого Володька не мог сказать, понятие времени для него существовать перестало — скрюченная фигура превратилась в пылающий факел. Человек забился сильнее, но милосердная автоматная очередь избавила его от страданий, пришпилив к пропитанной соляркой, агонизирующей огнем земле.
— Все, пацаны, — продолжал голосить Борис. — Все, амбец! Попали!
Володька с трудом повернул голову. Шея болела нестерпимо. Мутным плывущим взглядом он отыскал фигуру Бориса, увидел стоящего за спиной ефрейтора третьего, чудом уцелевшего солдата, такого же перепуганного, как и он сам, молящего Господа Бога только об одном — о жизни.
— Значит, так, пацаны, — продолжал кричать Борис. — Куртки на головы и выпрыгиваем скопом. И назад. К хвосту колонны. Может, не всех еще «духи» положили. Может, уцелел кто из наших. Давайте, пацаны, давайте! Иначе зажаримся все здесь к такой-то матери.
Насчет «зажаримся» Борис был прав. Воздух в «БМП» накалился до такой степени, что Володьке казалось, будто его заставляют дышать горячим песком. Он почти физически ощущал, как внутренности превращаются в пепел: чернеют, обугливаются, становятся сморщенными и ломкими, словно сгнивший грецкий орех.
Ефрейтор стянул с плеча ремень автомата и рванул пуговицы на куртке. Послышался треск. Пуговицы посыпались на пол. Володька с трудом поднялся на ноги и принялся сбрасывать с себя амуницию не-гнущимися, обожженными пальцами. Стоять было неудобно. Приходилось одной ногой упираться в борт, а другой — в днище. Наконец он вновь застегнул ремень с подсумком и подхватил автомат- Он не смотрел, успевает ли за ними третий солдат. Сейчас, похоже, каждый был сам за себя. Набросив куртку на голову, Володька посмотрел на ефрейтора.
