синеве.
— Край представы, — резюмировал серб. — Айдемо трудиться.
Он был занят археологическими хлопотами и не желал отвлекаться так же, как и Хрущ-Ладожский, который даже не выглянул из крепости, чтобы посмотреть на миражи. Оба одержимых ученых, отрешившись от реального мира, пренебрегали мерами безопасности. Павлуха жил по принципу «чего изволите», Мансур надеялся на провидение и был невозмутим, как скала. Вот и получалось, что, кроме Вадима, некому было озаботиться обороной лагеря. Часовой у костра — разве это защитник? Да еще такой безответственный, как Павлуха…
В тот день смена длилась по заведенному графику — до темноты. Когда Вранич скомандовал «шабаш» (словечко, перенятое им в России и весьма ему приглянувшееся), Павлуха позвал всех вечерять. В отсутствие Сивухи он исполнял обязанности кухаря. Не усердствовал, паршивец: вскипятил в котелке водичку, разлил по кружкам, раздал каждому по галете и по куску свиного шпика — радуйтесь!
Хрущ на ужин не пошел — оснастившись шахтерской лампой, колготился в своей норе и посылал подальше всех, кто его отвлекал. Мансур выпил зеленого чаю с размоченной галетой, от шпика отказался. То ли вера не позволяла, то ли голод его не донимал, как нередко бывает в знойных странах. Вадим тоже ел мало, для задуманной им операции сытый желудок стал бы помехой. Отдали должное калорийному продукту только сам повар и серб. После трапезы они забрались в палатку и быстро уснули. Вадим, оставшийся у костра дежурным, слышал их размеренное дыхание.
Выждав немного, он встал и подошел к бархану, скрывавшему крепость Янги-Таш. Заглянул в одну из прокопанных дыр. Приват-доцент еще не спал, шерудил лопатой. Не беда, он не помешает.
Вадим заставил подняться самого высокого верблюда, подвел к песчаной сопке и с его спины залез на вершину. Вытянувшись во весь рост, оглядел расширившееся пространство. Ни огней, ни дымов, ни малейшего шевеления окрест.
Но не впустую Барченко нахваливал своего феноменального воспитанника. Где не пригодилось ночное зрение, выручил тончайший слух. Вадим засек голоса — их принес ветерок, потянувший с северо-запада, ровно оттуда, где располагалось давешнее озерцо. Слов не разбирал — далековато. Но то, что говорили человек семь-восемь, это определялось безошибочно.
Ох, как тянуло немедленно пойти туда и одним махом покончить с «нечистыми»! Но как бросить лагерь? Придется кого-то предупреждать, это вызовет вопросы, начнут отговаривать… Нет. Лучше отложить до утра. Теперь он знает, что призраки в сникерах — не плод Павлухиной фантазии и что они периодически наведываются к озеру. А если так, то рано или поздно он их застигнет. И тогда…
Что случится тогда, Вадим додумать не решился. Плавно скатился с рассыпчатой горы и пошел на свой пост у мерцавшего очага.
Глава III,
вопреки ожиданиям сдабривающая роман лиризмом
В шесть утра, сгорая от нетерпения, Вадим передал дежурство Мансуру и сделал вид, будто отправляется спать. На самом деле о сне он и не помышлял, его охватило стремление действовать, тело словно бы пронизывал электрический ток. В палатке, где храпели Вранич и Павлуха, он задержался буквально на минуту — пополнил запас патронов, взял на всякий пожарный еще один револьвер и, приподняв полотнище, выполз с противоположной от входа стороны, чтобы не заметил Мансур, который медитировал у тлевших углей.
Дорога к озеру уже была ему известна, но он и на этот раз предпочел идти по компасу, так как заплутать в пустыне — пара пустяков. Шел, поглядывал на подрагивавшую стрелку и прислушивался. Мир, просыпаясь, наполнялся звуками: чирикали птахи, скребли брюшками по песку ящерки, где-то вдалеке дробно постукивали копытца. Но все лишнее Вадим автоматически отсеивал. Он уподобился стрелке радиоприемника, перемещающейся по шкале настройки в поисках нужной станции. Шумы и потрескивания эфира она проходит, не задерживаясь, но если вдруг из бессодержательного звукового облака вынырнет обрывок человеческой речи, мгновенно замирает. Так и Вадим, сосредоточившись на акустическом восприятии, пытался поймать слышанные вчера голоса.
Повезло — поймал. Они просочились сквозь наливавшийся зноем воздух откуда-то из-за песчаной сопки, высившейся впереди. Вадим спрятал в карман компас, в котором пока не было необходимости, вытащил заряженный «Коломбо-Риччи» и тихо скользнул к подножию увала. Сделал глубокий вдох, шагнул вбок, выглянул из-за отлогого склона и — увидел «нечистых».
Да-да, то были именно они, причем вживую, а не в виде громадных акварельных клякс над горизонтом. Сникеры, саваны, плетеные колпаки на головах — все атрибуты в наличии. «Нечистые» сновали по небольшой равнине, вымощенной спекшейся под солнцем и растрескавшейся глиняной корой. Они махали направо и налево изогнутыми палками, сталкивались, падали, тут же поднимались и визжали на высоких дискантный нотах. От их движений вздымалась пыль и закручивалась в спирали, образуя маленькие смерчи, которые мешали Вадиму определить, чем же конкретно заняты эти невиданные создания. Он отметил, что в большинстве своем они совсем не великанского роста — скорее, даже ниже среднего.
Процесс, представший перед ним, напоминал игру. Ни намека на агрессию или что-либо подобное. Если то был религиозный обряд, то чрезмерно задорный и лишенный какой бы то ни было зловещей мистичности. Еще меньше эти скоморохи — а в том, что они не исчадия ада, а обычные люди, Вадим не сомневался — походили на бандитов. Ну не могла басмаческая орда так беспечно забавляться, ничего не замечая!
Наигравшись, они побросали палки, избавились от плетеных нахлобучек и роем понеслись к озеру, до которого оставалось с полкилометра. Скатились в ложбину и пропали из поля зрения Вадима. Он обождал минуту-другую и вышел из-за бархана. Удостоверившись, что никто за ним не подглядывает, осмотрел брошенное «нечистыми» снаряжение. Корзины-колпаки представляли собой что-то вроде защитных шлемов из гибкого лозняка, а крюки на палках напоминали ручки зонтиков.
Интуиция подсказывала Вадиму, что эти чудаковатые субъекты не причинят ему вреда. Однако револьвер он держал наготове. На цыпочках одолел дистанцию, отделявшую глинистое плато от ложбины, глянул сверху в чашу озера, и…
Бог ты мой! Вот это зрелище! Восемь бесформенных чучел совлекли с себя саваны и обернулись… прелестными наядами. Голые, белокожие, они с серебряным смехом ворвались в озеро и принялись плескаться в нем с озорством и беззаботностью маленьких детей.
Здесь были девушки на любой вкус. Вон пухленькая, с такими рельефными округлостями, что потекли бы слюни у Рубенса. Груди-дыньки подпрыгивают, шлепают по воде, вздымая снопы брызг. Около нее — худышка, почти плоская, но с такими огненными волосами, что кажется, сейчас вспыхнут. Длинные, намокшие, они разметались у нее по спине и плечам, приклеились к подбородку, к шейке, к сосочкам… А вон совсем миниатюрная, как фарфоровая
