– А почему дураки, Макс?
– А кто же? Все эти хипстеры, битники, дети цветов – как судоро–ги. Даже не судороги, а ногти. Тело уже умерло, мозг разослал сиг–нал: «Стоп, машина». А ногти растут.
– Или волосы, да? Помнишь эту фишку, да? Когда все почти уже кончилось, какой-то клоун поставил на Бродвее такой мюзикл. Би–леты стоили бешеные бабки.
– И я про это. Любое движение имеет смысл, пока в него верят. А вера кончилась уже тогда. Потому я и говорю – дураки. Всё же на ладони, Сабж, но они отказываются видеть.
– Ну и что? – Сабж пожимает плечами и вынимает из моего кар–мана сигареты. – Почему все должно иметь какой-то смысл? Эти парни по-своему счастливы. Они наверное, счастливее нас с тобой, Макс. Может, ты им просто завидуешь?
– Может быть. Но я бы не смог так. Я, наверное, слишком четко осознаю бессмысленность всей этой бодяги.
– Просто ты атеист, приятель. Потому что слишком много знаешь. Знание порождает сомнения, поэтому оно – антипод веры. А вера слепа по определению, она исключает сомнения. Или это уже не ве–ра. В большинстве случаев…
– Я думал об этом, Сабж. Но ведь многие из них далеко не глу–пы. Движение интеллектуалов было тогда и существует теперь. Нет, старик, тут дело не в знаниях. Скорее, в какой-то врожденной наивности.
– Только не произноси слово «чистота». Вспомни того же придур–ка Кизи.
– Кизи не в счет. Он уже тогда ни во что не верил. Ему просто нра–вилась жизнь раздолбая, вот и все. Как и Бротигану. Этих двоих я уважаю. На периферии любого движения можно найти таких ребят. Они хотели бы верить, но врожденный цинизм мешает. И они оказы–ваются в некоем вакууме между верой и смыслом. Смысл им не нравится, а верить они не умеют.
– А потом приходят наивные умники и называют их гуру.
– Типа того.
– Тогда я не совсем понимаю, что ты называешь наивностью.
– Наивность – это вера вопреки знанию. Если еще раз поло–жишь мои сигареты к себе в карман, я сломаю тебе руку.
– Peace, bro. Прости мне мою наивность. Я знаю, что это твои си–гареты, но верю, что ты об этом не вспомнишь. Я хиппи. В каком-то смысле.
16. Оранжевые пунктиры
Спустя какое-то время, высадив в пригороде Сабжа, я въехал в южные ворота Бески-Юга. Монотонным речитативом потянулись ухоженные, но довольно однообразные дома. Как и большинство относительно молодых городов (Бески-Югу чуть больше двадцати лет), он еще не успел обрести своего лица. Которое приходит к горо–дам с потемневшими камнями домов, трещинами в асфальте, треть–им, а то и четвертым поколением жителей. Так вот, всего этого Бес-ки-Юг еще не приобрел. Самое старое здание в нем – это бывшая казарма, которая потом была тюрьмой, а сегодня, как ни парадок–сально (разумеется, после кардинального переустройства), – стала школой. Но одного здания побуревшего кирпича недостаточно. А в остальном Бески-Юг – обычный небедный провинциальный горо–док, каких тысячи.
Покружив по городу, я нашел автостоянку, охраняемую тремя до–берманами и огромным негром. Негр помог мне натянуть на дред–ноут брезентовый тент, взял плату за месяц вперед и рассказал о последней игре «Нью-йоркских гризли» против «Сибирских медве–дей». Я вежливо делал вид, что слушаю. Хотя футбол ненавижу. Воз–ненавидел его еще в Самерсене. Потом охранник стрельнул у меня сигарету, и больше я его никогда не видел.
…Встречи, подобные той, на которую я приехал, проводились по однотипной схеме. Никаких ночных перебежек, поднятых воротни–ков, накладных усов и зеркальных очков. Все максимально буднич–но и просто. В маленькой гостинице снимается номер с отдельным входом. Вот и все. Чем меньше суеты, тем меньше внимания и по–сторонних глаз. На столе раскидываются карты и деньги, выставля–ется выпивка, так что в случае чего обвинить можно только в азарт–ных играх. Тоже, разумеется, не сахар, но это меньшее из зол, с ко–торым приходится мириться.
В ближайшем к автостоянке газетном ларьке я купил «Бески-Юг дэйли» и в разделе частных объявлений без труда нашел то, что ис–кал:
«КАРТА ЕВРОПЫ. БЕРИНГ, БРАЙЗЕР. ИЗДАТЕЛЬСТВО „СОХО“143-07-08»
Оставалось только выяснить местоположение гостиницы «Кеб-бис», где сегодня, седьмого августа, в номере 143 состоится встре–ча. И в этом я рассчитывал на болтливость продавцов газет.
Никогда не мог понять, почему в провинции так любят красить бордюрные камни в яркие цвета. В Бески-Юге они были зловеще оранжевыми. Почему? Возможно, потому, что не нашлось другой краски. Но тихие патриархальные пейзажи провинциального город–ка, обведенные четким оранжевым пунктиром, навевали что-то наркотическое. Представляю, каково тут в дождь, когда оранжевые отблески отражаются еще и в лужах!
Небо постепенно избавлялось от грозовых облаков. Парило не–щадно, и синева была такой нестерпимо ослепительной, что я на–цепил очки. На одной из пустынных улиц, прямо на разделительной полосе спала, высунув длинный красный язык, лохматая собака.
Минут через пятнадцать я нашел гостиницу «Кеббис» – серое двух–этажное здание со стандартной вывеской. Все номера первого этажа имели вход с улицы. В том числе и номер 143. Я постучал трижды. Шторка на ближайшем слева окне шевельнулась, щелкнул замок, и я толкнул дверь.
На пороге стояла Буги. Удар был достаточно сильным, и я потерял сознание.
Часть вторая ЭПИЦЕНТР
17. Солнце и вода
Дождь, нудивший с самого утра мелкой промозглой пылью, к обеду превратился в полноценный затяжной ливень. Тяжелые кап–ли рушились на асфальт перед гостиницей, вздувая пузырями стре–мительно разрастающиеся лужи и разгоняя на них радужные плен–ки масла. Город, и без того в этот час немноголюдный, вымер. Низ–кое серое небо казалось еще ближе, еще тяжелее: вот-вот обрушится всей тяжестью переполненных влагой грозовых обла–ков, вомнет смешные домишки Бески-Юга в асфальт, сровняет этот чертов городишко с землей, и всё – как и не было.
Это типично для районов, окружающих мертвую зону вокруг Эпицентра: низкое небо, прижимающееся к земле, неустойчивая погода, вечная сырость. Собственно, влажность и создает ощуще–ние близости небес, выступая своеобразной атмосферной линзой. В редкие часы ясной погоды, особенно по ночам, можно бесконеч–но долго смотреть вверх, на яркие звезды, похожие на пулевые от–верстия в иссиня-черных одеждах Господа Бога. И верить становит–ся просто… Вот только хорошая погода в этих местах – редкий гость.
– Ну, а потом я приехал сюда и ты встретила меня своим класси–ческим апперкотом, сестренка, – закончил я свой рассказ и осто–рожно отнял от лица грелку со льдом. Челюсть все еще болела, но уже не так сильно.
Буги не смотрела на меня, она сидела, забравшись с ногами в глубокое кресло и укутавшись в плед. В эту минуту она выглядела та–кой женственной, такой домашней… если бы не «Пустынный орел», лежащий на подлокотнике, и не болезненная память о «радушном» приеме. А кроме того, был еще взгляд: холодный, сосредоточенный, спокойный.
Сабж сидел на полу в углу комнаты и старательно делал вид, что его тут нет. Под левым глазом у него наливался синевой монумен–тальный синяк: дурачок рискнул сунуться между мной и Буги, даже угрожал ей своим смешным «парабеллумом». Хотя, может быть, именно это меня и спасло. Я вырубился сразу, отхватив апперкот, но одним ударом Буги явно не ограничилась, потому что у меня болела не только челюсть, но и ребра, и правое плечо, и правое колено. Впрочем, если бы Буги захотела, она могла покончить со мной и с меньшими затратами энергии. Уж кто-кто, а я ее хорошо знал. Зна–чит, она не собиралась меня убивать?..
– Ну и… что мы теперь будем делать? – спросил я, поскольку Бу-ги не реагировала на мои слова.
Она впервые за время моего рассказа оглянулась:
