Добравшись до берега реки, Базо повернулся к жене:
– Танасе, отдохнем здесь.
Она ослабила узел и перехватила малыша поудобнее. Зажав пальцами набухший сосок, Танасе выдавила из него струйку молока и поднесла к губам сына. Мальчик тут же зачмокал, покряхтывая.
– Когда мы доберемся до следующего поселка? – спросила Танасе.
– Когда солнце будет вон там. – Базо показал на точку посередине между зенитом и горизонтом. – Ты не устала? Мы давно идем, и путь очень далек.
– Я не устану, пока мы не донесем вести каждому жителю Матабелеленда! – ответила она и принялась потряхивать малыша, напевно приговаривая: – Тебя зовут Тунгата, потому что ты будешь искателем. Тебя зовут Зебиве, потому что ты найдешь то, что украли у тебя и твоего народа. Впитывай мои слова, Тунгата Зебиве, как ты пьешь мое молоко. Помни их всю жизнь, Тунгата, и передай своим детям. Помни раны на груди отца и раны на сердце матери и научи своих детей ненавидеть!
Она приложила мальчика к другой груди, продолжая напевать. Наконец ребенок насытился и уснул, склонив головку. Тогда Танасе привязала его себе на спину, они перешли реку и продолжили путь.
До поселка путники добрались за час до заката. В россыпи хижин ютилось меньше сотни людей. Молодую пару заметили издалека – десяток мужчин вышли почтительно приветствовать гостей и проводить их в поселок.
Женщины принесли поджаренные на костре кукурузные лепешки и густую простоквашу в калебасах. Ребятишки прибежали поглазеть на пришельцев.
– Это те самые странники – люди с холмов Матопо, – перешептывались дети.
Когда гости поели, а солнце село, местные жители развели костер. Танасе встала возле огня, молчаливые внимательные слушатели сели в кружок вокруг нее.
– Меня зовут Танасе, – начала она. – Когда-то я была умлимо.
Это имя вызвало приглушенные вздохи удивления.
– Я была умлимо, – повторила Танасе, – но у меня отняли силу духов.
Слушатели тихонько завздыхали и зашевелились, точно сухие листья под порывами ветра.
– Теперь мое место заняла другая, она живет в потайном месте в холмах, потому что умлимо никогда не умирает.
Раздалось одобрительное гудение.
– Теперь я всего лишь голос умлимо, посланница, которая принесла вам ее слова. Слушайте внимательно, дети мои, вот что гласит пророчество… – Она сделала паузу. Наступившее молчание звенело религиозным ужасом.
– «Когда полуденное солнце потемнеет от крыльев, когда весной у деревьев облетят листья, тогда воины матабеле наточат лезвия ассегаев».
Танасе замолчала. Отблески огня сверкали в сотнях наблюдающих за ней глаз.
– «Когда быки лягут на землю, уткнувшись мордами в хвосты, и не смогут подняться, тогда придет время восстать и нанести удар».
Раскинув руки крестом, она закричала:
– Вот что предсказывает умлимо! Внемлите, дети Машобане, внемлите голосу умлимо. Матабеле снова станут великим народом!
На рассвете двое странников с младенцем по имени Искатель того, что было украдено отправились к следующему поселку, где им навстречу почтительно выйдут старейшины.
В 1896 году, в то время, когда в Южном полушарии наступила весна, на берегах озера, лежащего в южном конце Великой Рифтовой долины – гигантского разлома, проломившего Африканский континентальный щит, словно ударом топора, – произошло престранное событие.
Из огромных кладок яиц пустынной саранчи, зарытых в рыхлую землю на берегах озера, вылупились бесчисленные множества бескрылых личинок. Яйца были отложены самками во время одиночной фазы жизни, однако вылупившееся потомство оказалось столь многочисленным, что ему не хватало места: личинки ползали друг по другу, хотя кладки располагались на площади в пятьдесят квадратных миль.
Постоянные соприкосновения с себе подобными возбуждали насекомых и вызвали чудесную метаморфозу: в отличие от неброской коричневой расцветки родителей цвет личинок изменился на ярко-оранжевый и угольно-черный. Скорость обмена веществ резко увеличилась, вызывая нервозность и перевозбуждение. Ножки выросли, налились силой; усилилось инстинктивное влечение к себе подобным – насекомые двигались плотной массой, словно слившись в чудовищный единый организм. Они вошли в стадную фазу жизни, последний раз полиняли, и, едва обсохли выросшие крылья, весь рой спонтанно взлетел в небо.
В первый полет их побудила подняться высокая температура тела, которая стала еще выше в результате мышечной активности. Они не могли остановиться, пока не опустилась вечерняя прохлада, – тогда насекомые такими плотными роями усеяли ветви, что те ломались, не выдерживая огромного веса. Всю ночь ненасытная саранча кормилась, а утром раскаляющийся воздух снова заставил ее пуститься в путь.
Они поднялись таким плотным облаком, что шелест крыльев казался ревом ураганного ветра. Оставленные позади деревья были начисто обглоданы: не осталось и следа от нежной весенней листвы. В полете стая саранчи затмевала стоящее в зените солнце, отбрасывая на землю густую тень.
Саранча направлялась на юг, к реке Замбези.
От Судана на севере, где новорожденный Нил пробивает себе путь через невообразимые болота с плывучими зарослями папируса, до широких саванн Восточной и Центральной Африки на юге, вниз по течению реки Замбези и далее, бродили огромные стада буйволов.
Туземцы на них никогда не охотились, предпочитая более легкую добычу, – лишь немногочисленные европейцы с мудреными ружьями забредали в эти отдаленные места. Даже неотвязно следующие за стадами львы не могли сдержать их естественный прирост.
Травянистые равнины потемнели от огромных черных туш. Стада в двадцать – тридцать тысяч голов шли так плотно, что животные в последних рядах голодали: пастбища были вытоптаны до их прихода. Ослабевшие от собственной многочисленности, они стали легкой добычей пришедшей с севера напасти.
Это было то самое бедствие, которое Бог Моисеев наслал на египетского фараона, – чума рогатого скота, вирусное заболевание, поражающее коров и прочих жвачных.
Заболевшие животные слепнут от густых слизистых выделений из глаз. Слизь течет из раскрытой пасти и ноздрей, передавая болезнь всем, кто пасется на зараженных пастбищах. Исхудавшие тела сотрясают спазмы обильного поноса и дизентерии. Когда животное наконец падает на землю, конвульсии заставляют голову повернуться назад, прижимая нос к боку, – упавшие уже никогда не поднимаются.
Чума распространялась так быстро, что стадо из десяти тысяч огромных рогатых зверюг полностью вымирало за время, прошедшее от восхода до заката. Туши лежали плотно, касаясь друг друга. Характерная вонь болезни смешивалась с запахом гниющего мяса: стервятники ели до отвала, но не могли поглотить и тысячной доли жуткой жатвы смерти.
Разносимая стервятниками и ревущими, ослепшими стадами, чума неслась на юг, к реке Замбези.
На берегу могучей реки, возле очередного костра, стояла Танасе, повторяя пророчество умлимо:
– «Когда полуденное солнце потемнеет от крыльев, когда весной у деревьев облетят листья, когда быки лягут на землю, уткнувшись мордами в хвосты, и не смогут подняться…» – выкрикивала она, и народ матабеле слушал, загорался новой надеждой и поглядывал на ассегаи.
