Но действительность оказалась еще трагичней. Оказалось, что он умудрился сделать детскую ошибку даже в задаче! Эта новость расстроила его настолько, что, впав в какой-то тягостный ступор, он не смог ответить ни на один дополнительный вопрос!
– Приходите, молодой человек, на следующий год… – вздохнула пожилая женщина-экзаменатор, заполняя ведомость.
Когда-то Саша расспрашивал Фила, что испытывает боксер в состоянии «грогги». Тогда немногословный Фил толком не смог объяснить это. Зато сейчас, покидая стены Горного института,
Белов ощутил все «прелести» этого состояния на своей шкуре. Его сковало бессильное оцепенение, в голове не было ни единой мысли – один лишь тоскливый, заунывный звон, он почти ничего не видел и не слышал – словно разом отказали все его органы чувств.
Часа два он бездумно бродил по городу, прежде чем сумел свыкнуться с новой печальной реальностью – ему не быть студентом-геологом. Во всяком случае, пока. Все его планы полетели к черту! Теперь надо было перекраивать их заново: что-то решать с работой и ждать призыва в армию. С мечтой о студенческом билете Белову предстояло расстаться – подумать только! – на целых три года!
К своему подъезду Саша подошел с тяжелым сердцем. Он-то уже успел переварить свой провал, а вот мама… Татьяна Николаевна верила в успех сына, пожалуй, даже больше, чем он сам. Как теперь сообщить ей о случившемся – Саша просто не представлял.
Но ломать голову ему не пришлось. Едва взглянув на сына, Татьяна Николаевна ахнула:
– Завалил?
Саша молча кивнул, снял туфли и направился в свою комнату. Сейчас ему меньше всего хотелось выслушивать утешения или упреки. Но тут из кухни вышла тетя Катя – младшая мамина сестра.
– Привет, племянничек! Как успехи? – расплылась она в улыбке, словно по его лицу не было видно – как!
– Никак, – угрюмо буркнул Саша. – По химии – пара… Все, теть Кать, не получилось из меня студента!
Мать и тетка смотрели на него с совершенно одинаковым выражением лица – смеси удивления, жалости и испуга. Хорошо хоть молчали.
Саша прошел в свою комнату и плотно закрыл за собою дверь – хватит, все разговоры потом! Скинув пиджак, он завалился на диван и невидящим взглядом уставился в потолок. Через минуту за стеной послышались негромкие голоса женщин.
– Как же так, Тань? По химии? – недоуменно спрашивала тетка. – Уж по химии-то у него всегда пятерка
– Ох, Кать, сама ничего не пойму… – жалобно вздохнула мать. – Из-за девушки, наверное…
– Какой такой девушки? – оживилась тетка.
– Ну, как? Девушка у него появилась – Лена… Сама понимаешь – какая уж тут учеба…
Слушать это было невыносимо. Причем здесь Ленка? Саша схватил подушку и закрыл ею голову – так, чтоб из кухни до него не доносилось ни звука. Какое-то время он лежал неподвижно, ничего не видя и ничего не слыша. Дышать было почти нечем, Саша покрылся испариной, но терпел сколько мог. Когда он, наконец, снял подушку, речь за стенкой шла уже совершенно о другом.
– Господи, Таня, о чем ты говоришь? – возмущалась тетка. – Тебе надо думать, как сына от армии спасать, а ты!
– Спасать?
– Да, Танечка, спасать! А ты как думала? А если Санька в Афганистан попадет? Ты что, сестренка?
– Кать, я как-то не думала… – беспомощно лепетала мама. – Я же не знала… Студентов ведь не берут, вот я и не думала…
– А надо было думать! Надо! Ты – мать! Ты должна была все предусмотреть! – сердито поучала ее сестра. – Короче, я так понимаю, что лапы в военкомате у тебя нет?
– Да ты что, Кать, какая лапа? Откуда?
– Тогда вот что, дам я тебе один телефончик, позвонишь по нему… Или нет, ты только все испортишь, я лучше сама позвоню…
Кипучий, деятельный характер тетки Саша знал хорошо. Катя обладала прямо-таки носорожьей целеустремленностью и если уж ставила себе какую-то серьезную задачу, то добивалась ее достижения в одиннадцати случаях из десяти. К тому же его бездетная тетка любила единственного племянника как сына – горячо и слепо. В принципе теперь для того, чтобы избежать службы, Саше достаточно было просто остаться лежать на диване. Его законное место в рядах славных Вооруженных Сил со стопроцентной гарантией занял бы кто-то другой – какой-нибудь бедолага, у которого не оказалось такой хваткой, оборотистой, целеустремленной тетки…
Саша вошел в кухню, когда азартно раскрасневшаяся Катя уже накручивала телефонный диск.
Он опустил ладонь на рычажки аппарата и сел на табуретку напротив нее.
– Не надо никому звонить, теть Кать… – хмуро попросил он. – Не надо…
– То есть как это «не надо»? – тотчас же вспыхнула тетка. – Нет уж, Саня, позволь нам самим решать – что надо, а чего не надо! Ты у нас с Таней один, и мы не намерены…
– Уймись, теть Кать, слышишь? – улыбнулся Саша, взяв тетку за
руку
– Санечка, это ведь не шутки… – взмолилась Катя. – Вон что в Афганистане творится… А если, не приведи господь…
– Не приведет, не бойся! – не переставая улыбаться, перебил ее Саша. – Все будет путем! – и он беззаботно промурлыкал: «Отслужу, как надо, и вернусь!»
Сестры переглянулись. Взгляд мамы был совершенно растерян, а в глазах тетки все еще горела неуемная жажда деятельности. Саша заметил это, его улыбка тут же исчезла, и он – уже абсолютно серьезно – повторил, вставая: – Короче, завязывайте с этими пустыми хлопотами! И имейте в виду: если что – уйду в армию сам. Добровольцем, ясно?
На следующий день друзья собрались в своей беседке – впервые после выпускного в полном составе.
– Зашибись! Вот уж клево, так клево! – радость Космоса по поводу провала Белова была искренней и до неприличия бурной. – Ну ее в пень, эту твою географию! Пойдем на бармен-ские курсы вместе! Прикинь, Сань, – бабочка, белая рубашка, стоишь себе за стойкой и этой хреновиной трясешь! Устроимся с тобой в «Интурист» или «Метрополь», будем на пару иностранок клеить! Лафа!
Космос тут же напустил на себя важный вид и наглядно изобразил, как он будет трясти «этой хреновиной». Фил усмехнулся, Пчела саркастически фыркнул:
– Клоун…
– Что б ты понимал, слесарь! – презрительно скривил губы Космос.
– Нет, Кос, – покачал головой Саша. – Бармен – это не по мне… Слышь, Пчел, ты бы поговорил с отцом – может и меня к нему в автоколонну возьмут?
– Ты серьезно? – изумился Пчела. Он совершенно искренне полагал,
что навязанный ему батей вариант трудоустройства – самый никудышный из всех возможных. И то, что его незавидную судьбу намерен разделить Белов, стало для него настоящим открытием.
– А что? – пожал плечами Саша. – Автомеханик – отличная профессия…
– Ага! – заржал Космос. – Руки в масле, жопа в мыле – мы работаем на ЗИЛе! Ой, не могу – пролетарии, блин!
– Закрой хлебало, халдей! – тут же ощерился Пчела.
– Чего? – набычился Космос. Скучавший на лавочке Фил мгновенно вскочил и встал между ними:
– Брэк, пацаны, брэк…
Пчела разом остыл и смущенно хлопнул Космоса по плечу:
– Извини, Косматый, ничего не попишешь: классовая ненависть…
– Ладно тебе… – улыбнулся тот. – В СССР любой труд в почете…
Пчела повернулся к Белову.
– Хорошо, Сань, я с батей поговорю, – кивнул он. – А сейчас куда – на пруд?
– Айда лучше по пиву! – предложил Космос.
Саша сделал шаг назад и виновато развел руками:
– Пацаны, я – пас! Меня Ленка будет ждать…
– Да брось ты, Сань! – махнул рукой Фил. – Столько не виделись…
– Да ладно, Теофило, пусть идет! – Пчела положил Филу руку на плечо и потащил к выходу из беседки. На пороге он обернулся и с плутовской улыбочкой подмигнул Белову: – Ты давай там, это… Как говорил Ги де Мопассан – ближе к телу, понял?
– Доброй охоты, мой Белый брат! – крикнул Саше Космос, подхватывая расстроенного Фила с другого бока.
Через минуту они, перешучиваясь и похохатывая, скрылись за деревьями. Саша взглянул на часы – до встречи с Леной оставалось двадцать минут.
Наступила осень – и друзей разметало кого куда, как разносит в разные стороны стылый осенний ветер пожелтевшие листья с одной ветки. У всех появились дела – у каждого свои, – и встречаться они стали заметно реже.
В сентябре Космос поступил на трехмесячные курсы подготовки барменов – как он уверял, самые крутые в Москве. К учебе, на удивление всех, он относился вполне ответственно – занятий не пропускал, не лоботрясничал и, вообще, был на своих курсах на самом отличном счету.
Фила в октябре забрали в армию – в спортроту Московского военного округа. Это событие прошло, по сути, незамеченным, поскольку на жизнь Фила почти не повлияло. Он по-прежнему тренировался у тех же тренеров в школе ЦСКА и так же ездил по соревнованиям. Правда, ночевал он теперь не в интернате, а в казарме. Свободы стало поменьше, но с увольнительными, по его словам, особых проблем не
