— И все же странно. Ведь прошло всего несколько дней.
— Возможно, ей обеспечили более-менее нормальное содержание. Или использовали какое-нибудь медикаментозное средство. Или…
— Что «или»? Или она была раньше знакома с похитителями?
— Может быть. По крайней мере, это объяснило бы ее спокойствие.
— Спасибо, доктор.
— Не за что. Заходите, если нужда будет.
— Малая? Как у того мальчика?
— Любая. Большая тоже.
— Нет. Спасибо, доктор. Я лучше к зубному.
Второй день Грибов «щупал» отца девочки. Родного. Того, который обещал бросившей его жене и матери девочки беспокойную жизнь. И второй день не нащупывал ничего, кроме проскальзывающей между пальцев пустоты.
Из шестнадцати выданных ему в адресном столе адресов одиннадцать отпали сразу. То есть люди с запрашиваемой фамилией, именем, отчеством и годом рождения там проживали. Но совсем не те. Совсем другие. Не имеющие никакого отношения ни к жене банкира, ни к ее ребенку. По крайней мере так утверждали участковые инспектора.
Лишь пять адресов обещали какую-то надежду. Но и из них уже отпали два. Оставалось три. Три адреса надежды…
Грибов нашел очередной дом, подъезд и квартиру. Осмотрелся. И позвонил… В соседнюю. Дверь открыла заспанная женщина.
— Ну и что? — строго спросил Грибов.
— Что, что? — недоуменно сказала женщина.
— Я говорю, что делать будем?
— С кем?
— С вами делать. С жильцами квартиры номер тридцать три. Вот, соседи на вас жалуются. Говорят, шум ночами. Возня какая-то. Крики… — И следователь махнул в воздухе мелко исписанной им же бумажкой.
— Крики? У нас?
— Ваша квартира тридцать три?
— Да, тридцать три.
— Значит, у вас. Можно войти?
— Конечно. Заходите.
Грибов зашел. В уличной обуви в гостиную. Как и должен уважающий себя и не уважающий жильцов вверенного ему участка ответственный работник жилищно-коммунального хозяйства.
— А кто насту…? То есть, я хотела сказать, кто на нас жалобу написал?
— Соседи. Точнее отвечать я не уполномочен. Жалоба конфиденциальная. Направлена начальнику нашего жэка. Лично. Поэтому разглашать информацию о том, кто сигнализировал в соответствующие инстанции о имевших место фактах вопиющего безобразия, я не обязан. Но обязан принять немедленные меры к пресечению и исключению повторных сигналов граждан.
Ваша фамилия?
— Моя?
— Ваша!
— Петрова. Анастасия Петровна.
— Рассказывайте, Анастасия Петровна.
— О чем?
— О допущенных вами вопиющих фактах.
— Да не было никаких фактов. И никакого шума.
— А чего же тогда жильцы пишут? Вернее сказать, сигнализируют о фактах творимых безобразий. Что они, выдумывают, что ли?
— Может, и выдумывают! Кому здесь писать? Симоновым, что ли? Из соседней квартиры. Так они сами алкаши и дебоширы. Орут каждый вечер. В стену стучат. Головами.
— Ну при чем здесь Симоновы?
— А кто? Кто тогда? Нижние? Так их там не бывает целыми неделями. Дача у них. Тыквы-кабачки. Они только к Новому году объявляются…
— Нет, нижние соседи ничего такого…
— Тогда он! Гад!
— Кто он?
— Тот, что напротив. Из тридцать первой. Он, гад. Больше некому. Молчуном прикидывается. Глухонемым. А писать, значит, умеет.
— Ну что вы…
— Он, он.
— Минуточку. Во-первых, я не должен сообщать вам, кто сигнализировал. Во-вторых, вполне вероятно, что он ошибся в источнике шума.
— Ну тогда пошли к нему. И выясним, чего это он ошибается. Пошли, пошли.
И жиличка потянула представителя власти за рукав.
— Пусть он мне в глаза скажет. Пусть попробует…
Дверь открыл офицер. В звании подполковника Российской армии.
Минус четырнадцатый адрес… Итого в остатке два. Два адреса надежды…
… — Поступил сигнал. Что вы шумите! Жильцам спать не даете…
…А вот этого я вам сообщать не уполномочен…
…В соседней? Ну, может быть, он ошибся. Так сказать, перепутал источник шума. Тогда пойдемте и попытаемся выяснить это непосредственно…
Не пойдете? Почему? Потому что боитесь? Дружки у него? В кожаных куртках? А где работает? Нигде не работает? Отчего вы так решили? Оттого что он постоянно дома? И постоянно пьянствует? С дружками? И всем грозит? Кому? Может быть, кому-нибудь конкретно? Жене или близким? Ах разведен. Года три разведен. Вот как оно получается. У самого рыльце в пушку, а он на других пишет. Поди, сам больше всех шумит? Шумит? Крики слышны? Плач? Слышны… Чьи крики? И плач? Женские? А может, детские? Они ведь похожи — женские и детские. Возможно, и детские? Ну тогда, наверное, действительно произошла ошибка. Так что приношу от лица жэка свои извинения. А с соседом вашим мы разберемся. Непременно разберемся. По всей строгости существующих норм общежития…
До свидания.
Неужели сработало? Неужели он? Надо бы проверить. Только как? Пригласить участкового? Или группу поддержки из ближайшего РОВД? Так права такого нет. По причине неофициальности следствия. Информацию получить, используя старинные знакомства, это еще туда-сюда. А в квартиру ломиться без ордера… Нет, на это они не пойдут. Даже несмотря на приятельские отношения.
Может, самому? По-тихому. Под личиной работника жэка? Вряд ли он будет набрасываться на каждого позвонившего в дверь. Вряд ли будет демаскировать себя.
Грибов подошел к нужной квартире, прижался ухом к холодному металлу внешней двери. Прислушался.
Тихо…
Нет, не тихо. Работает радиоприемник. Впрочем, это может быть радиоточка. Которую не выключают. Радиоточка не показатель… Что еще? Еще льется вода. Кажется, на кухне. Правда, краны, случается, тоже забывают закручивать.
Звук падающей воды изменился. И затих совсем. Кто-то закрутил кран.
Значит, квартира была обитаема. Значит, люди там были…
Грибов мгновение помедлил, на всякий случай расстегнул ремень на скрытого ношения кобуре и нажал пальцем на кнопку звонка…
Контактный телефон молчал. Судя по всему, напарник еще не вернулся. Еще отрабатывал адреса.
"Может, позвонить по мобильному? — подумал Григорьев. — Нет, не стоит. Мало ли где он сейчас находится, с кем и в каком обличье беседует. Может, в настоящий момент он, изображая бедного жэковского сантехника, пихает руку в канализационную трубу. А тут вдруг зуммер мобильного ценой в много сотен долларов телефона из кармана робы. Неувязочка…
Ладно, подождем. Рано или поздно объявится…"
Григорьев развернул машину и отправился по очередному адресу. Которых у него тоже было не меньше десятка: обиженных судьбой и банкиром сослуживцев, приятелей, уголовной «крыши». Сейчас на очереди была уголовная «крыша». О которой можно было узнать только в подвале.
За три квартала до известного ему адреса Григорьев запарковал машину, на всякий случай надел темные очки, прилепил под нос усы и развинченной походкой подошел к двери не работающей по причине летнего сезона котельной.
— Здорово! — крикнул он вниз, открыв дверь.
— Ты кто? — ответил голос.
— Я от Серого. По делу.
— Проходи.
В котельной находились три человека. Кроме того, которого ожидал увидеть Григорьев. Три совершенно незнакомых следователю парня.
«Вот гад! — подумал следователь. — Крутит торговлю, используя предоставленную ему легальную возможность. Расширяет клиентуру. Без зазрения совести».
Незнакомые парни насторожились. Но хозяин котельной быстро успокоил их:
— Это свой. Все нормально. Передал какой-то небольшой пакет. Получил деньги.
— Если все нормально, придем завтра, — сказали незнакомцы.
— Завтра едва ли… Завтра может ничего не быть.
— Тогда послезавтра.
— Послезавтра тоже…
«Юлит, — понял Григорьев. — Не хочет демаскировать масштабы торговли. Боится лишиться индульгенции».
— А послепослезавтра?
— Ну не знаю. Зайдите на всякий случай.
Парни распрощались и ушли.
— Опять за старое взялся? — строго спросил следователь.
— Ну что вы, гражданин начальник! Это так, случайность. Направил один кореш. А так в рамках разрешенного. Мамой клянусь.
— Какой мамой? Ты же детдомовский.
— Ну и что? Мама все равно была. Где-нибудь.
— Смотри у меня! Мы тебе не для того разрешили «травкой» торговать, чтобы ты рынок расширял.
— А для чего? — нагло спросил торговец.
— Для того, чтобы информацию давал.
— А какая же информация может быть без торговли? Кто со мной разговаривать станет, если я пустой буду. Чем больше клиентура, тем больше я буду знать. И вы тоже.
— Наглеешь?
— Наоборот. Стараюсь быть полезным органам. Отчего вынужден расширять круг знакомых.
— Смотри у меня, доиграешься! Пролетишь на крупной партии или, не дай бог, на «порошке» — выручать не стану. Загремишь по полной!
— Ну что вы, гражданин начальник. Как можно! Я же понимаю!
Понимал не только торговец «травкой», но и следователь. Все всё понимали. И то, что масштабы торговли намного превосходили разрешенные, и то, что разговор шел не только о «травке», но и о более крепких и разнообразных сортах зелья. И еще оба понимали, что все равно никто ничего с торговцем наркотой не сделает. Потому что взамен предоставленной милицией «отмазки» он поставлял информацию. Очень ценную информацию, которую в свою очередь получал у своих информаторов и случайных, из среды наркоманов-преступников, собеседников. Торговец был очень ценной для уголовного розыска фигурой. И поэтому на его мелкие и даже крупные прегрешения закрывали глаза.
