– Объясни разницу, дорогой. Может, я действительно чего-то не понимаю.
– Скажи, ты веришь в Бога?
– Да, конечно. В кого же еще верить?
– Веришь и занимаешься проституцией?
– Если хочешь знать, это как раз нормально. Но я уже не занимаюсь проституцией. Целых два месяца.
Башлыков подложил себе подушку под голову:
– Со мной – это то же самое. Тем и отличается любовь. Ею занимаются бескорыстно.
– Да? – удивилась Людмила Васильевна. – И какая же мне от тебя корысть, любимый?
– Живешь на всем готовом, бездельничаешь. Бездельники, хоть мужчины, хоть женщины, это вообще не люди. Я их презираю.
– А жены, которые официальные, разве не живут на всем готовом?
– Об этом тебе рано говорить, Люда, У тебя о женах понятие, как у крокодила об овце.
Людмила Васильевна нехотя сползла с кресла, вытянулась, немного покрасовалась перед ним и ушла в ванную.
– Зря обижаешься, – шумнул вслед Башлыков. – Ты сначала подумай, а потом себя сравнивай.
Теперь Людмила Васильевна застрянет в ванной надолго, а потом явится как бы заплаканная. У нее очень острая реакция на правду, которой он для нее не жалел.
И чем больше жуткой правды про нее он ей открывал, тем ближе она ему становилась. Это было грустно. Ему нравился даже утренний горьковатый запах у нее изо рта. После своих маленьких обид она отдавалась с особенной, удручающей страстью, словно собиралась умереть в судорожном похотливом клинче. Его тянуло к ней всегда, даже когда протирал ствол любимого вальтера. Это было тоже ненормально и тяготило его. Он не исключал, что те же самые силы, которые уберегли от лютой казни поганого Елизара, одновременно наслали на него, незадачливого мстителя, эту озорную, податливую, вязкую ведьму. "Завтра же с утра – и вон!" – подумал Башлыков задорно, но эта мысль не принесла облегчения, потому что была уже лишней.
Настя Михайлова последний раз замедленно, "по-лягушачьи" переплыла бассейн, вскарабкалась наверх и присела на деревянную скамеечку, чтобы передохнуть.
Сегодня она перекрыла собственную норму. Инструктор их группы, широкоплечий, статный атлет, бывший кандидат в сборную Союза, издали помахал ей рукой: живо в зал! Она согласно закивала, встрепенулась, но подняться не хватило сил.
Рядом на скамеечку опустилась красивая незнакомая девушка в бикини.
– Я видела, как ты плаваешь, – сказала восхищенно. – Это с ума сойти!
– Значит, вы не видели настоящих пловчих. Вы новенькая?
– Ну да. Давно мечтала сюда попасть и вот накопила денежек. Две тысячи зеленых за курс. С ума сойти!
Настя мгновенно покраснела. Она сама каждый раз приходила в ужас от этой чудовищной цифры, выбрасываемой на прихоть, когда миллионы людей не знают, как связать концы с концами. Но Алеша привел ее сюда за руку. Бывали случаи, когда она не умела ему противостоять. Да и узнала о том, сколько здесь платят, лишь через неделю после начала занятий.
– Ой! – воскликнула незнакомка. – Чего же это я зря языком треплю. Посиди минутку, я мигом!
Действительно, через минуту вернулась, уместив на пластиковом подносе две бутылочки коки, два стаканчика кофе и мороженое. Все это здесь можно было получить бесплатно в любом из трех баров.
– Я за сегодня уже пять бутылок выдула. А пирожных умяла – не счесть. Ну никак не могу удержаться, когда на халяву… Ничего, что я к тебе прилипла? Я ни с кем еще не познакомилась, скучно одной.
Девушка была бесхитростная, как солнечный лучик.
– Спасибо за кофе, – сказала Настя.
Атлет с другого конца бассейна смотрел на них с неодобрением и погрозил кулаком.
– Боже, он великолепен! – восхитилась новенькая. – Ой-ей-ей – девушке плохо!
– Он очень строгий, – предупредила Настя. – Его зовут Иван Ильич, как Телегина. Ты в его группе?
– Я еще ни в чьей. Но точно – буду в его.
Она увязалась за Настей в тренажерный зал и за компанию старательно выполнила комплекс упражнений на снарядах. Через полчаса они щебетали как две старинные подружки и на улицу вышли вместе. Возле старенькой "тойоты" ее поджидал Миша Губин. Настя испугалась: обычно ее отвозил и привозил один из его "качков", или Гена, или Витя, хорошие ребята, она к ним привыкла.
– Что-нибудь с Алешей? – быстро спросила.
– А просто так я не мог соскучиться?
По его ленивой улыбке сразу поняла, что действительно все в порядке, ничего не случилось, наверное, что-то ему нужно ей передать.
– Миша, познакомься! Это Таня, моя новая подруга, – сказала она с вызовом. Она Губина ничуть не боялась, как другие, но всегда между ними стояло "нечто", разделявшее их. Они не были друзьями, да и кто бы мог похвастаться дружбой с ним. Вокруг него гудело поле высокого таинственного напряжения, через которое никому не было ходу. И Настя, как ни старалась, не могла сквозь него пробиться. Но кроме всего прочего, это был единственный человек, которому, по строжайшему повелению мужа, она должна была подчиняться беспрекословно. Сейчас, знакомя его с Таней, она нахально нарушила одно из многочисленных правил их внутреннего неписаного устава и с любопытством ожидала, как он отреагирует.
Как обычно, Миша показал себя рыцарем.
– Очень рад! – сказал он, склонясь в благородном поклоне. – Твоя подруга для меня все равно что святая, – Ой! – воскликнула Таня. – Как умеют выражаться некоторые мужчины. Прямо строка из романа. С ума сойти!
– Всегда к вашим услугам, мадемуазель!
– Почему мадемуазель? Может быть, мадам.
– Тем более к вашим услугам.
Губин заметил ненатурально-кокетливый блеск Таниных глаз. "Сучонка", – оценил равнодушно. Но что-то его зацепило. Какой-то мимолетный сквознячок опасности. Он сделал незаметный знак Генке Маслову, который без дела слонялся на углу. Настя предложила девушке довезти ее до дома. Вдвоем они забрались на заднее сиденье.
– Куда изволите? – не оборачиваясь, спросил Губин.
– Вы поедете через Центр?
– Можно и через Центр.
– Высадите меня, пожалуйста, у Пассажа.
Ехали десять минут. Девушки шушукались о чем-то о своем, девичьем. Губин не вслушивался в пустую болтовню. Один-два раза в обзорном зеркальце столкнулся взглядом с Таней. Она его подманивала. Она была опытной искусительницей и из тех, кто на вечной охоте. Внимательной усмешкой сулила бездну наслаждений, Жертвой таких глаз мог стать и каменный истукан на обочине. Еще не расставя толком ловушки, дразнила: не робей, мальчик, действуй. После очередного соприкосновения взглядами Губин чуть не врезался в резко тормознувшую впереди "волгу". Это его озадачило.
Последний раз он спал с женщиной, кажется, месяца два назад. А эта дамочка была чертовски хороша. С ней хотелось поговорить о чем-нибудь отвлеченном, например, о вечности.
У Пассажа она вышла, поцеловав Настю в щеку. Губину небрежно бросила:
– Вы истинный джентльмен, сударь. До свидания.
– Конечно, – ответил Миша.
Настя не стала дожидаться его упреков.
– Понимаю, понимаю, – ворчливо заговорила она. – Я не имею права, я должна быть осмотрительной… Господи, как все это надоело! Прямо какая-то масонская ложа. И ты туда же, Брут!
– Все в порядке. Не скрипи.
– Знаешь, мне иногда кажется, мы все разыгрываем какой-то бредовый спектакль. И я все жду, жду, что спектакль окончится, упадет занавес и мы наконец начнем жить нормальной, человеческой жизнью. Но время идет и идет, и никаких перемен. В чем дело, Миша, объясни?
– Чего ты хочешь от меня?
– Кто навязал нам все эти мерзкие роли? Кто заставил жить украдкой? Не хочу, не хочу, не хочу!
– Почему бы тебе не спрятаться в монастыре, дитя мое?
– Без меня Алеша вообще превратится в зверя лесного… Кстати, куда это мы едем?
К нему и едем. К зверюге.
– На дачу?
– Да.
– И даже не заглянем домой?
– Не успеваем. Он просил к часу быть непременно.
Настин голосок счастливо зазвенел:
– Видишь, Мишенька, он же превратил меня в рабыню. Даже не спрашивает, хочу ли я ехать, какие у меня дела. Просто присылает верного цербера, тебя то есть, Мишенька, и изъявляет свою господскую волю, Самое забавное, я безропотно подчиняюсь. К чему бы это, Мишенька?
– Ты же любишь его, – сказал Губин. – Вот он и пользуется твоим несчастьем.
* * *
"Хвост" Таня заметила сразу. Белобрысый увалень приклеился к ней у Пассажа. Ловок Миша Губин, ловок, ничего не скажешь. Когда только успел распорядиться, будучи все время у нее на глазах. Да, с этими ребятами шутить не стоит. Француженка поводила шпика по Центру и довела до Тверской. Ее так и подмывало устроить юному топтуну небольшое приключение, которое образумит его на всю оставшуюся жизнь, но она не могла себе этого позволить. Отрываться следовало без шухера, как бы случайно.
