в сторону, прямой правой в висок, затем — левой. Вкладываю в удары все свое отчаянье и ненависть.
Замедление заканчивается. Обрушивается рев трибун и грохот ведущего. Хватаясь за перебитое горло, на подкосившиеся колени падает Джумаан, над ним кружит дрон. А вот лысого здоровяка, который «поплыл», приходится валить лоукиком и ловить встречным ударом колена в нос. Сплевываю кровь на песок. Кровь? Откуда? Плевать, бой еще не выигран.
Перед глазами мелькают буквы, но не придаю им значения. Двумя руками со скрещенными пальцами, как топором, по затылку бью блондина, пытающегося задушить Шера, который уже не сопротивляется. Подбегаю к противнику Наданы, делаю подсечку, и здоровяк спотыкается.
Жутко кружится башка. Тошнит. В животе разливается расплавленный свинец, и я понимаю, что дело неладно. К тому же кровь изо рта идет все сильнее. Точнее, не изо рта, а из легкого, которое, скорее всего, пробило сломанное ребро.
Под адреналином боли я не чувствую, и так будет еще несколько минут. А вот потом… Надана отлично справляется, и ее противник уже готов упасть, а вот Лексу, на которого я рассчитывал больше всего, не удается вырубить дредистого африканца, я бегу к ниму.
— Эй, помощь нужна?
Мой план срабатывает: африканец, скачущий ко мне спиной, на миг отвлекается, и его настигает нокаутирующий удар Лекса.
К тому моменту Надана разделывает своего здоровяка и бодренько бежит к нам, Лекс тоже вполне бодр. Сплевываю очередной сгусток крови, склоняюсь над арабом: он жив и даже в сознании, но на происходящее реагирует слабо. А вот Дан мертв. Жаль, он мог бы стать не только хорошим помощником на Полигоне, но и союзником в войне, которую я начал вчера, вырвав из лап Ваала первую жертву.
Концентрация адреналина в крови падает, сквозь грохот крови, пульсирующей в висках, доносятся аплодисменты, женский визг. Из-под застекленного купола арены нам на головы снова сыплются тысячи розовых лепестков, падают на взлохмаченную голову Дана. Из его носа до сих пор бежит кровь и впитывается в песок. Над нами мелькают дроны, опускаются и взлетают.
Мы становимся спиной к спине, беремся за руки и поднимаем их. Трибуны ревут и рукоплещут, к нашим ногам летят букеты цветов, монеты. На распластанное тело Джумаана падает красный лифчик.
— Славим героев! — надрывается ведущий.— Это был нереально крутой замес. Вам понравилось?
— Да!!!
Мысли в голове начинают путаться, вдыхать так больно, что каждый раз кажется — еще один вдох, и вырублюсь к хренам, но запаса прочности пока хватает. Мне нужно срочно конвертировать очко характеристик в ловкость, тогда организм полностью восстановится.
Реальность становится медленной и вязкой. Еще раз окидываю взглядом тела, валяющиеся на песке, смотрю на лучащуюся радостью Надану, потрясающую над головой кулаками. Даже Лекс выглядит довольнее, чем обычно.
Зачем это им? У меня нет другого выхода, я должен либо двигаться вперед, либо умереть. Но все эти люди добровольно пошли на смерть, зная, что шанс победить у них один к тысяче. Ладно, пять к тысяче.
К боли при дыхании добавляется адская головная, тошнота усиливается. Не помню, чтобы пропускал удары в голову, что за ерунда?
Вспоминаю о промелькнувших логах, делаю запрос, и появляется сперва строчка о двух единицах сострадания (видимо, за то, что не дал добить полудохлого араба), а потом… Глазам своим не верю и от возмущения даже забываю о боли.
Ты совершил преступление (нанесение тяжких телесных повреждений)
Предыдущее достижение аннулируется!
Пока, придерживаясь за ребра, иду за девушкой в латексе, уводящей нас с арены, пытаюсь осмыслить, что произошло. Какое на фиг преступление, когда у нас бой пять на пять⁈ Каждый из команды противника — враг⁈ Почему программа посчитала по-другому? И не будет ли того же самого на Полигоне? Если так, я там не только не прокачаюсь, а потеряю все заработанное.
Мысли начинают расползаться, сгоняю их в кучу.
— Эй, ты в норме? — интересуется Надана, провожая взглядом пролетающий над нами дрон, а вот другой не спешит оставлять нас в покое.
Прикрывая рот рукой говорю:
— Нет. Мне срочно надо к себе и спать четыре часа. Иначе сдохну.
Она забегает вперед.
— А по-моему, тебе срочно надо в медицинский отсек! У тебя кровь! Неужели ребро?.. — Ее лицо вытягивается и бледнеет, словно она и правда переживает за меня.— Твою мать. Еще и интервью… Срочно в медотсек!
— Нет! — рявкаю я. — Они меня спишут, а мне надо на Полигон. Так что только спать. Поверь, проснусь — буду как новенький.
Она хлопает глазами, раскрывает и закрывает рои и передумывает спорить — видимо, вспоминает, как я вылечил ее.
В медотсек мне точно нельзя: потом очень долго придется объяснять, почему я так быстро восстановился после тяжелейших повреждений.
Делаю шаг к Надане, шепчу ей в ухо:
— Короче, так. Ты покараулишь меня, пока я сплю. — Шагаю к Лексу: — Лекс, ты отдуваешься перед журналистами, а потом находишь для меня жратву, две-три порции. Она мне жизненно необходима. Ты сообразительный, сам поймешь, что говорить журналистам, а что нет. — Обращаюсь к девушке в латексе, считав ее характеристики:— Эй, Милана!
Девушка удивленно оборачивается, открывает рот, чтоб спросить, откуда мне известно ее имя, но я задаю вопрос быстрее:
— Мне срочно нужно поспать четыре часа. Такой организм у меня: после адреналинового всплеска следует откат, и нужно восстановиться.
Смоляные брови девушки ползут на лоб. Лекс тоже озадачен, но не пристает с расспросами.
— Может, медицинский отсек?
— Нельзя. Они меня потом затаскают, пробовал уже.
Девушка останавливается, меряет меня взглядом. На помощь приходит Надана, складывает руки на груди:
— Ну пожалуйста! Мы ведь все равно будем тут, пока все группы не передерутся! Так почему бы ему не поспать. А мне пожрать бы,— она водит рукой по мускулистому животу. — И побольше. Так хочется после боя!
Вздохнув, Милана останавливается, разворачивается к нам и начинает загибать пальцы:
— Сейчас у вас интервью. Леонард — командир команды, он должен поговорить с журналистами, вы уже поняли, как важен зрительский рейтинг. Потом обед. После обеда встреча с фанатами. Вылет на базу планируется после шести вечера…— Она смолкает, смотрит на меня пристально. — А вам бы я все-таки рекомендовала посетить медотсек.
Дышать становится чертовски трудно из-за того, что легкие наполнились кровью. Если в течение десяти минут ничего не сделать, мне конец. Приваливаюсь к стене и говорю:
— Милана, поверь, если я не вырублюсь вот прямо сейчас, я сдохну, и никакой медотсек мне не поможет.
Девушка растерянно разводит руками:
— Я даже не знаю, тут кроватей нет…
Надана указывает на белую металлопластиковую дверь.
— Там что?
— А-а-а… Ничего. Вообще ничего.
Я толкаю дверь, и она поддается, за ней оказывается такая же каморка четыре на четыре, как та, где мы устраивали военный совет.
— Отлично. — Переступаю порог и ложусь прямо на холодную плитку. — Лекс, с тебя интервью и еда. Надана, ты со мной. Милана, поверь, так надо. Все! Не будить и не трогать.
Поджимаю колени и долго кашляю, сплевывая кровь, а ее накопилось преизрядно. Вспоминаются медицинские книжки, где описывался отек легких и прилагались картинки: кровавая пена из разинутого рта, выпученные глаза…
Неужели смертельные раны просто затянутся после того, как я конвертирую очко характеристик? Ладно ушибы, но — сломанные ребра?
Надана стоит надо мной, опершись о стену и скрестив руки на груди. Девушка в латексе топчется у порога, зябко поводя плечами. Лекс не заходит, выглядывает из коридора.
Закрываю глаза, делаю запрос своих характеристик; хоть в глазах и двоится от головной боли, фокусирую взгляд на строчке, где у меня спрашивают согласие на конвертацию очка характеристик в ловкость, мысленно даю добро, надеясь на то, что выносливость вот-вот повысится сама.
Только бы все получилось, и травмы не оказались несовместимыми с жизнью! Воспаленного сознания касается ласковая ладонь усталости, а на ум приходит Элисса, и гаснущим сознанием понимаю, как много она стала для меня значить.
С самого утра Сандрино как на иголках, он внедрил киллера в Чистилище, где проходил отбор неугодный боссу Тальпаллис, и к вечеру должен быть результат. Полдень. Ясно, что еще рано, но все равно он места себе не находит.
Иллона работала чисто, у нее еще не было осечек, и разумом Сандрино был уверен в ней, но интуиция подсказывала: с Тальпаллисом что-то не то, он опасен. Иначе
