орудийные выстрелы. Мощными залпами. Воздух стал наполняться шелестом подлетающих снарядов. Васильев поспешно спустился по плечи в башню и снова поднял бинокль.
Позиции первой линии пехоты накрыл огневой вал. Черные фонтаны рвали землю, изрыгали огонь. Грохот стоял такой, что не слышно было даже звука танкового мотора. Земля содрогалась, как от боли, казалось, что через грохот разрывов можно было услышать ее стоны. Комья земли летели вверх, пыль застилала все вокруг. Вот взлетели бревна разрушенного блиндажа, мелькнуло колесо орудия, в боевых порядках пехоты что-то горело, густой дым подпитывали все новые и новые разрывы.
Огневой вал сместился дальше, на вторую линию. Сквозь клубы дыма и пыли стали видны черные коробки танков, развернувшихся в поле. Среди них взметнулись фонтаны разрывов наших снарядов. Вот загорелся один немецкий танк, вот остановился и задымил второй.
Бронированные машины стали маневрировать, уходить из-под прицельного огня. Вперед вырвались бронетранспортеры, стали поливать наши передовые позиции огнем крупнокалиберных пулеметов.
Васильев хорошо видел со своего наблюдательного пункта, что немецкая атака нацелена на правый фланг, на стык частей. Сейчас танки пройдут краем леса и попадут под огонь батарей, поставленных на прямую наводку. А если не попадут? А если батареи уже сняли или их позиции разбиты? Почему немцы так упорно и целенаправленно идут именно в этом направлении?
На лбу подполковника выступила испарина: «А если немцы знают, что с этого участка отведена танковая часть? Так вот почему они бьют именно сюда!»
– Калуга, Калуга, я – Сосна, – раздалось в эфире. – Угроза прорыва немецких танков на правом фланге. Сосредоточьте огонь на участке возможного прорыва. Бейте прямой наводкой. Любой ценой остановить вражеские танки!
«Калуга» – позывной командира танкового прикрытия, единственного подвижного резерва «Сосны».
«Значит, артиллерии на том участке недостаточно, – понял Васильев. – Значит, немцы как-то угадали и атаковали именно в момент, когда оборона советских частей на этом участке оказалась слабой».
Решение было в этот момент только одно.
– Сосна, Сосна, – стал вызывать командный пункт Васильев. – Я – Калуга-1, я – Калуга-1. Принимаю командование! Поддержите огнем, контратакую во фланг. Начало атаки – две зеленые, одна красная.
Две танковые роты неполного состава – невеликая сила в масштабах большого сражения, в котором задействованы полки, дивизии и целые армии. Но на отдельном участке фронта, когда решается судьба позиций, жизни сотен и тысяч людей, когда речь идет о тактической операции, которая своими результатами может нарушить планы как раз командующих армиями, и такое количество танков может сыграть решающую роль. Тем более под началом грамотного, опытного командира. И когда у этого командира бесстрашные, умелые танкисты.
Прикрываясь дымом и пылью, Васильев оттянул танки в низинку ко второй линии обороны и повел их на правый фланг, собрав за небольшим лесочком в мощный бронированный кулак. Все силы, которыми располагало командование на этом участке, были брошены против танкового клина. Каждый из командиров понимал, что прорыв обороны на этом участке, при наличии у фашистов маневренного резерва, который не раз фиксировался разведкой, может изменить ситуацию на всем фронте.
Огонь сконцентрировался на узком участке танковой атаки немцев, но фашистские машины рассредоточивались, умело маневрируя, уходили из-под навесного огня батарей, бивших с закрытых позиций, и охватывали оборону пехотных частей с двух сторон.
И тут в небо взвились три ракеты. Огонь батарей был смещен левее, чтобы не пострадали танки Васильева. И вот два десятка «тридцатьчетверок» вырвались в поле и, набирая скорость, понеслись во фланг и тыл наступающим немцам. Короткая остановка, выстрел, и машина снова несется вперед.
Командир полка построил атакующую линию таким образом, чтобы все танки могли одновременно вести огонь по врагу, чтобы не мешали друг другу, не закрывали обзор и потенциальную цель.
Прошла минута, другая. И вот уже несколько немецких танков задымились, загорелись ярким пламенем. Несколько машин закрутились на месте с перебитыми гусеницами, а в борта и корму им били и били снаряды советских танков.
Силы были слишком неравные, но неожиданная атака сумела спутать планы врага, позволила нанести ему урон, на который он не рассчитывал.
Загорелась «тридцатьчетверка», встали на месте еще две. Немцы огрызались и пятились назад! В какой-то момент наши и вражеские машины смешались, все было в дыму и огне. И из окопов пехоты не понять, кто там и где, как проходит бой. И только на командном пункте, когда поняли, что танковый удар удался, что вражеская атака сорвана, облегченно вздохнули: «Молодец, Васильев! Спас положение!»
Однако радость оказалась преждевременной. Было очевидно, что потери советских танкистов очень большие. И тут в эфире раздался крик капитана Беглова:
– Командира подбили! Первого подбили! Тройка, ты рядом… прикрой!
– Сейчас, – раздалось в ответ. – Нормально, ребята покидают машину… Черт, «Тигр»…
Грохот боя продолжался еще минут тридцать, пока немцы наконец не откатились назад, к лесу. Изрытая воронками земля дымилась. Горели подбитые танки, рядом валялись тела погибших танкистов. Две роты танков пожертвовали собой, чтобы в нужный момент ударить в тыл и фланг атакующего врага, помешать ему выполнить задуманное, не дать прорвать оборону. Из двух десятков «тридцатьчетверок» по полю медленно отползали оставшиеся целыми четыре краснозвездные машины.
Майор Буров вошел в камеру корпусной гауптвахты. Максимов сидел на нижних нарах у стены и внимательно смотрел на вошедшего офицера. Это понравилось оперативнику. Генерал не смотрел в сторону, не отводил глаза, не пялился демонстративно в окно, а ждал, что ему скажет визитер. Уверенный в себе человек, с чувством собственного достоинства.
Эх, знал бы Максимов, как и не таких гордых и уверенных ломали в НКВД. И они ведь тоже были уверены в своей правоте и непогрешимости, а в результате все равно, бывало, подписывали признательные показания.
Вовремя Берия пришел на этот пост. Порядок в рядах НКВД постепенно наводится, многие дела пересмотрены, сколько уволено недобросовестных следователей, откровенных карьеристов, а то и просто послушных дураков. Не знает этого Максимов. А может, и знает, но все равно держится хорошо.
«Еще бы точно знать, виновен он или нет», – с сожалением подумал Буров.
– Здравия желаю, товарищ генерал, – произнес оперативник, сняв фуражку и положив ее на край стола. – Майор Буров, Иван Николаевич. Оперуполномоченный Главного управления контрразведки Смерш. Я и моя группа только что прибыли из Москвы, чтобы разобраться в вашем деле.
– Значит, меня еще считают генералом и командиром РККА, – без усмешки констатировал Максимов. – А я уже думал, окончательно записали во враги народа.
– Вину определяет суд, как вы знаете, товарищ генерал, – сухо напомнил Буров. – И только после решения суда гражданин Советского Союза становится осужденным, врагом,
