– А мне плевать! Терять нечего!
Замполит танкового полка прервал перебранку, предложив:
– Пройдите в приемную! Наш начфин уже там, он пойдет на собеседование первым.
Он взглянул на комбата:
– Вы, Марат Рустамович, в принципе можете заняться своими делами. Представлять вызванных офицеров приказано мне!
Галаев ответил:
– Я знаю, чем мне заниматься, Игорь Дмитриевич. Так что не волнуйтесь!
– Как хотите, как хотите! Приемная знаете где, я подойду туда буквально через несколько минут.
Рембатовцы прошли в приемную командира танкового полка. Там сидел удрученный начфин полка, капитан Беляев. Шестаков был знаком с ним:
– Привет, Андрюша! Чего голову повесил? Первый раз на вздрючку генерала идешь?
Капитан вздохнул:
– Первый!
– На чем залетел-то?
– Зарплату надо было выдавать, а я накануне с дружком день рождения его отметил. Утром встать не смог!
– Да, зарплата – это серьезно! Но, по большому счету, ерунда. Подумаешь, в положенный день не выдал.
– Ерунда ерундой, а вот обернулась сильным скандалом.
– Это все потому, что вас, начфинов, штабистов всяких, в части особо не уважают. Но нос не вешай. По перваку комдив строго не наказывает. Получишь замечание и пойдешь в свою финчасть!
Беляев взглянул на Шестакова:
– Думаешь?
Тот ответил категорично, словно знал решение командира дивизии:
– Сто пудов!
Начфин поинтересовался у Шестакова:
– А тебя сюда за что вызвали?
– По совокупности заслуг.
– В смысле?
Ответить Шестаков не успел.
Появился замполит полка с командиром рембата, и тут же из кабинета вышли командиры полков. Младшие офицеры встали. Полковники вышли из приемной, не обратив на них никакого внимания. Тут же подполковник Трухин указал на дверь начфину:
– Вперед, Беляев!
Капитан еще раз вздохнул и скрылся в кабинете. Пробыл там он недолго. Вышел, вытирая лицо платком.
Шестаков спросил:
– Ну и что?
– Ты оказался прав! По первому разу замечанием отделался. Но крут генерал, крут! Чтобы еще раз... ни-ни!
Комбат прервал диалог своего взводного с начфином танкового полка:
– Шестаков! Пошел!
Лейтенант подмигнул Тимохину, взглянул на Галаева:
– В случае преждевременной кончины прошу считать меня коммунистом!
Комбат подтолкнул командира взвода:
– Иди, клоун! Там тебе не так весело будет!
Галаев вошел в кабинет вместе с лейтенантом.
С Шестаковым командир дивизии беседовал минут десять. Наконец Вадим вышел, взглянул на Тимохина:
– Ты смотри, не ожидал. У генерала хорошее настроение. Думал, на гауптвахту определит, а он просто выговор объявил. Повезло. Так что иди к нему смело.
Из глубины служебного помещения донесся голос комбата:
– Тимохин! Заходи!
Шестаков хлопнул друга по плечу:
– Ни пуха, Саня!
– Иди к черту!
– Лады! Я дождусь тебя у штаба!
Александр вошел в просторный кабинет.
За столом сидел подтянутый, строгий с виду худощавый генерал. Правую щеку его рассекал шрам, волосы были побиты обильной сединой. На груди колодки орденов Красного Знамени, Красной Звезды, За службу Родине, боевых медалей. До назначения командиром дивизии Максимов командовал в Афганистане десантно-штурмовой бригадой. Комбат скромно пристроился справа от комдива, перед которым лежала открытая папка.
Александр доложил:
– Товарищ генерал-майор, старший лейтенант Тимохин по вашему приказанию прибыл!
Максимов указал на стул, стоящий напротив комбата справа:
– Присаживайся, старший лейтенант!
Тимохин выполнил распоряжение командира дивизии.
Генерал начал листать содержимое папки. Как оказалось, всего три заполненных четким почерком стандартных листа, комментируя прочитанное:
– Итак! Что на этот раз натворил товарищ Тимохин? Замечен пьяным, время 18-55, место – военный городок.
Он взглянул на комбата:
– А как, интересно, Марат Рустамович, твой заместитель по политической части определил, что старший лейтенант пьян? Справки медицинского освидетельствования не приложены. И 7 часов вечера – это не служебное время. Что скажешь, подполковник?
– Определил как-то!
– Вот именно, как-то! А сам он в это время в порядке был?
– Не знаю!
– Дальше! Пререкание с начальником штаба в присутствии офицеров возле контрольно-технического пункта парка боевых машин батальона. Дата, время! Объяснительная капитана Гломова. А где объяснительная Тимохина?
Генерал взглянул на комбата:
– Я тебя, Марат Рустамович, спрашиваю.
Тимохин поднялся:
– Разрешите, отвечу я, товарищ генерал!
– Ну, давай!
– Я отказался писать объяснительную!
– Почему?
В разговор вступил Галаев:
– Извините, Николай Георгиевич, отношения заместителя командира роты и начальника штаба батальона носят особый характер!
– Мне это известно! Мне непонятно, почему старший лейтенант отказался писать объяснительную записку.
Генерал перевел взгляд на Александра:
– Ну? Почему?
– Потому что объяснять нечего было. Наш разговор слышали и замполит, и секретарь партбюро Булыгин. А все эти записки, кому они нужны? Я прямо высказал Гломову, что он из себя представляет, и от слов не отказываюсь. А бумаги пусть замполит пишет. Это его работа.
– Тебе не кажется, Тимохин, что ведешь себя вызывающе? И забываешь иногда, что служишь в армии, а не трешься где-нибудь на гражданке. Забываешь, что в армии существуют такие понятия, как субординация и воинская дисциплина. Кто бы ни был твоим начальником, ты обязан ему подчиняться. Не кажется?
– Виноват, товарищ генерал-майор!
Что еще мог ответить комдиву старший лейтенант?
Максимов передразнил Тимохина:
– Виноват!
Генерал спросил Галаева:
– Товарищ подполковник, а ваш секретарь партбюро – уж не тот ли старший лейтенант, которого гоняли пьяные солдаты по полигону?
Галаев утвердительно кивнул:
– Он самый!
– Тогда ничего не понимаю! Как этот офицер мог возглавить партийную организацию, если его самого еще воспитывать и воспитывать надо?
– Вы же знаете, товарищ генерал, как это происходит. Мой замполит согласовал кандидатуру Булыгина с начальником политотдела дивизии, собрание части избрало старшего лейтенанта секретарем.
– Так! А парткомиссия утвердила кандидатуру Булыгина?
– Насколько мне известно, пока нет. Должна на ближайшем заседании утвердить.
Комдив поднял трубку телефона:
– Соедините меня со штабом соединения!
И через несколько секунд:
– Максимов! Начальника политотдела, срочно!
Вновь непродолжительная пауза, после чего:
– Николай Николаевич? Максимов! ... Хорошо... нормально долетел... да, да, у меня к вам вопрос. За какие такие заслуги в ремонтно-восстановительном батальоне секретарем партбюро вы согласились определить старшего лейтенанта Булыгина? ... Ну и что? ... Вот оно как? Значит, выдвинул Василенко. И давно вы идете на поводу у заместителей в частях? Да, я против. Категорически против. ... Нет. Пусть решит парткомиссия, но я обязательно выступлю на ней, так что прошу без меня ее не проводить.
Генерал положил трубку на рычаги.
Взглянул на комбата:
– Подбирайте себе другого партийного лидера.
И как ни в чем не бывало продолжил чтение обобщенных докладов по Тимохину:
– Вновь употребление спиртных напитков.
Он поднял глаза на старшего лейтенанта:
– Ты что, Тимохин, запойный?
– Никак нет!
– Но тут отмечено, что ты постоянно пил почти неделю.
– Ну, раз отмечено, значит, запойный.
Генерал взглянул на комбата:
– В чем дело, Марат Рустамович?
Подполковник откашлялся:
– Я не видел и не читал содержимое этой папки.
– Замечательно! Так, а это что? Совсем свежий документ, рапорт начальника штаба. Ты, Марат Рустамович, разрешал заместителю обращаться к вышестоящему командованию?
– Да! В устной форме!
– Что ж, посмотрим, что хочет довести до командира дивизии твой начальник штаба.
Прочитав рапорт, Максимов бросил его на стол перед Тимохиным:
– Гломов написал правду?
Александр взглянул на текст рапорта, ответил:
– Не совсем! Никто его не трогал. Стычка была, да, но без рукоприкладства. Солдаты наряда могут подтвердить.
Генерал откинулся на спинку кресла:
– Опять стычка с начальником штаба!
За Тимохина неожиданно заступился командир батальона:
– Знаете, Николай Георгиевич, Гломов может вывести из себя кого угодно. Спесивая, самодовольная, высокомерная личность. Я просил перевести его в автобат! Мне такой начальник штаба не нужен! И Тимохин здесь ни при чем! Мне Василенко хватает, а дуэт с Гломовым для батальона это уже перебор.
Максимов спросил:
– Не помню, Гломов в Афганистане служил?
– Никак нет!
– А Василенко?
– Тоже нет!
– Ясно! О них позже, сейчас мы разбираем поведение Тимохина. И оно далеко не безупречно.
Генерал повернулся к старшему лейтенанту:
– Ответь мне, Тимохин, ты что, спокойно жить и служить в батальоне не можешь? Только не кивай на замполита и начальника штаба. В конце концов, если бы соблюдал требования Устава, то у них просто не могло быть к тебе претензий! И этого, – он поднес папку, – не было бы! Я читал отзывы о том, как ты работаешь в командировках. И с отчетами о проведении вашей группой сложных акций знаком. И у меня создается впечатление, что в Афгане Тимохин один человек, а в рембате, в Союзе, совершенно другой. Ты специально здесь нарываешься на неприятности? Или считаешь, если понюхал пороху, то остальные тебе в подметки не годятся? Ты боевой офицер, а кто не воевал – полуфабрикаты?
