— К дождю, дорогой. А может, к большому восхождению.
— Пошли вы!.. С Магомедами, горами и дождями!.. Нашли лоха!.. Обожжетесь, крутые ребята!.. — вновь начинает нервничать капитан.
— Не знаю, обожжемся ли, а говна, чую, нанюхаемся!.. — усмехается Бурлак.
— Прекратили разговоры! — прикрикивает на них Сарматов, которому уже порядком надоел этот треп. Он поворачивается к Савелову: — А с вами, капитан, мы продолжим разговор в более комфортных условиях.
— О чем нам с тобой говорить, майор? — в голосе Савелова слышится нескрываемая злость.
— О нравственно-эмоциональных сентенциях! — отрезает Сарматов.
* * *
Утренние рассветные сумерки смело вползают в ущелье. Река вновь окутывается молочным туманом. Камни и деревья по ее берегам приобретают странные, размытые очертания. Кажется, что у реки столпились сказочные великаны, страшные чудовища, фантастические животные. Местами туман встает сплошной стеной, и тогда Сарматову, чтобы оценить обстановку, приходится выбираться из туманного месива на камни, возвышающиеся над ним. Вынырнув в очередной раз, он подносит к глазам бинокль. Кругом крутые галечные осыпи, валуны, кустарники и отвесные скалы на противоположной стороне ущелья. Все тихо и мирно, но что-то заставляет Сарматова насторожиться. Он улавливает какое-то движение за кустами и терпеливо ждет. Наконец из кустов выносится грациозными, легкими прыжками круторогий горный баран — архар — и застывает на скалистом утесе. Почувствовав присутствие людей, он бьет о камень копытом и, нехотя развернувшись, скачет в черный провал расщелины.
Сарматов передает бинокль вышедшему из-под туманного полога Алану.
— Вон там, у ствола сухого дерева, почти на вершине, не пещера ли? — спрашивает Сарматов.
— Да вроде бы. Но нужно проверить.
— Давай с Бурлаком. Только без шума...
— Есть! — мгновенно откликается Алан.
Проводив взглядом растаявших в тумане Алана и Бурлака, Сарматов командует остальным:
— Привал, мужики!
Харченко и Шальнов кладут носилки с американцем возле воды. Сарматов трогает его за здоровую руку и просит:
— Пей, полковник. Прошу тебя, пей, а?
Тот лишь пристально смотрит на него. Выглядит американец еще хуже прежнего. Глаза его ввалились, исхудавшее лицо почернело, губы потрескались и спеклись.
— Ну что же ты?.. — спрашивает Сарматов, и в голосе его нет прежней злости.
Еле шевеля распухшими губами, американец выталкивает из себя:
— В уставе американской армии сказано... если нельзя выполнить приказ, офицер обязан... обязан принять все доступные меры для спасения своей жизни и жизней подчиненных.
— Сдаться «духам»? — резко обрывает его Сарматов.
— Такие, как... ты, не сдаются, — спокойно отвечает американец.
— Тогда что же?
— На войне жестокость — способ... способ спасения, майор.
— Ах, вот ты о чем!..
— Я все равно обречен. И это понятно не только мне, но и тебе. Я смирился... с неизбежным.
— Ну-у, еще не вечер, полковник! — твердо говорит Сарматов, но особой убежденности в его голосе не слышно.
— Я не доживу... не доживу и до вечера, — напрягая все силы, шепчет тот. — Лучше реши все сейчас... Иначе вам... вам не выбраться из этих... этих проклятых гор.
— Тебя вдруг стала заботить наша судьба? — удивляется Сарматов.
— Да!
— Почему?.. — недоуменно спрашивает майор.
— Это... это не имеет значения.
Сарматов внимательно всматривается в лицо полковника:
— Мы действительно раньше не встречались, полковник?
— Теперь... это уже не важно, — произносит тот и закрывает глаза.
Тем временем Алан и Бурлак преодолели крутизну склона и взобрались на одну из террас. Там, среди камней, вьется еле заметная тропинка, уходящая в распадок между отвесными скалами. Пройдя по ней, бойцы выходят на примыкающую к отвесной скале ровную площадку, с трех сторон окруженную пропастью.
— Сармат был прав, здесь пещера! — говорит Алан, показывая на проем в скале.
Держа автомат наготове, Бурлак заглядывает в черное чрево пещеры и тут же отшатывается.
— Там кто-то есть! — шепчет он срывающимся голосом.
Из пещеры доносятся громкие беспорядочные стуки и непонятное фырканье. От входа видно, как в глубине пещеры перемещаются две горящие точки.
— Может, не врали «духи»? — восклицает Бурлак. — Может, шайтан, а?
— Снежный человек, слушай! — шепчет, хватая его за руку, Алан.
— Уффф! — выдыхает Бурлак. — Блин, его нам только и не хватало! А может, опять сова? А?
— Да, нет Ваня, это снежный человек!.. Клянусь мамой — он!.. Я слышал, они здесь водятся!
— Е-мое!.. Что делать-то с ним? — на полном серьезе вопрошает Бурлак.
— Ваня, я считаю, надо его живым брать! — давясь от смеха, но делая непроницаемое лицо, отвечает Алан.
— Зачем? — вконец озадачивается Бурлак.
— Для науки! — шепотом объясняет Алан. — Они же редкий, исчезающий вид! Кто знает, может, этот вот вообще последний!
— Я в книжке читал — они трехметровые! Как мы его брать-то будем, такого громадного? — спрашивает Бурлак, не отводя взгляда от входа в пещеру — Гляди, гляди, как глазищами лупает!..
— Ничего, прорвемся, Ваня! Сейчас я его, голубчика, обездвижу, а там уж мы с тобой вдвоем как-нибудь управимся! — кричит Алан и бросается в пещеру.
Но едва он делает несколько шагов, как что-то огромное и лохматое сбивает его с ног. Бурлак бросается на помощь, но страшный удар выбрасывает его из пещеры. Однако Алану все же удается вцепиться в лохматый бок неведомого существа и даже закинуть на него ногу. Матерый архар выскакивает на площадку и, делая громадные прыжки, пытается сбросить с себя непрошеного наездника.
— Ваня, Ваня, кто это? — кричит Алан истошным голосом. У него перед глазами лишь шерсть животного, через которую он никак не может разглядеть, кого же он все-таки оседлал.
— Блин, да это ж козел! Козел, слышишь, Алан! Мать твою! — очухивается Бурлак.
— Кто козел?.. — орет Алан, еще сильнее вцепляясь в шкуру животного.
— Он — козел! — кричит в ответ Бурлак.
— Какой, слушай, козел?..
— Рогатый, блин!
— Ваня, клянусь мамой, его живым брать не надо! — снова кричит Алан.
— Так бы и сказал! — определяется наконец Бурлак и в прыжке всаживает десантный нож между лопатками архара. Тот запрокидывается набок и подминает Алана. На лицо Алана хлещет кровь.
— Ваня, клянусь мамой, сними его, а? — захлебываясь, кричит тот. Бурлак после нескольких безуспешных попыток исхитряется схватить архара за дергающиеся в конвульсиях ноги и оттащить в сторону.
— Блин, центнера два в нем! — хрипит он.
Отдышавшись, они смотрят друг на друга и вдруг заходятся в неудержимом хохоте:
— Ха-ха-ха, снежный человек!
— Для науки! Брать живым! Ха-ха-ха!
— Трехметровый! Ха-ха-ха!
— Клянусь мамой! Ха-ха-ха-ха-ха!
— Козла живым не надо! Ха-ха-ха-ха-ха!
Откуда-то сверху через невидимые щелки в пещеру льется рассеянный свет, по стене, напротив входа, течет и исчезает в трещине пола струйка воды, в стороны уходят два тупиковых ответвления. Луч карманного фонаря проходится по стенам и упирается в затянутый паутиной угол.
— Сюда, мужики! — зовет Сарматов, тщательно высвечивая что-то в пещере.
Бойцы подбегают к командиру. В луче фонаря — два скелета. На полу возле них валяются проржавевшие карабины и истлевшая амуниция. Сарматов разглядывает останки.
— Английские солдаты... Дворец этот не посещался с... с девятнадцатого года, — наконец сообщает он собравшимся.
— С девятнадцатого? — переспрашивает Шальнов.
— Со времени третьей англо-афганской войны, — поясняет майор.
— А кто в ней победил? — интересуется Алан.
— Афганцы. Собственно говоря, как и в предыдущих двух.
— Они и англичанам вломили? — удивляется Шальнов.
— Вообще-то, друг мой, — говорит Сарматов, — войны не считаются законченными, пока не захоронены все погибшие в них солдаты.
— Христолюбивое русское воинство, — громко произносит Шальнов. — Нам выпала историческая миссия закончить третью англо-афганскую войну!.. Кто «за»?..
— Можэ цюю погану вийну зараз закинчить, та на ридну Львивщину отбути! — вздыхает Харченко. — Скильки можно у крови наший та афганский купатыся?
— Об этом на Старой площади при случае спроси, — советует Морозов.
— Щоб у ных там погани очи на потылыцю повылазылы! — продолжает ругаться Харченко.
Бойцы осторожно складывают останки англичан в нашедшуюся в одном из рюкзаков полиэтиленовую пленку, туда же кладут их карабины и амуницию.
Затем Морозов и Шальнов опускают скорбный груз в разлом между двумя глыбами. Перед разломом собирается вся группа, а рядом в тени скалы стонет на носилках американец, пытаясь принять сидячее положение.
— Майор, — громко обращается к Сарматову Савелов. — Как раз в девятнадцатом году, когда эти тут геройствовали, Красная Армия гнала английских интервентов с нашего Севера.
