– Наверное, если бы ты не убил их, то они убили бы тебя?
– Они пытались это сделать!
– Так что ты был вынужден к этому. Ты принял свое решение. А что касается меня... Нет, я не мог бы. Я просто не могу этого видеть. По-моему, смертей и так слишком много. Я предпочел бы погибнуть сам, нежели убить кого-нибудь. Уверен. Я уверен в этом с тех пор, как в Стэнливилле заглянул в один дом и увидел там двадцать пять парней, изрубленных на куски. Я не могу даже припомнить, за что их убили: то ли как мятежников, то ли как сторонников правительства. Возможно, они и сами этого не знали. Нет-нет, хватит убийств. Прекратите убийства. Именно об этом и говорят люди, мы все говорим: дайте миру шанс.
– Ну, не так-то просто это сделать, когда какой-нибудь парень хлещет по тебе очередями из АК-47.
Триг расхохотался.
– Да, тут ты меня уел, дружище, – весело воскликнул он. Но затем добавил, посерьезнев: – Несомненно, такое оправдание может найти себе любой. Но ты не стал бы стрелять по той траншее в Майлэй, как это делали те, кто там был. Ты прошел бы мимо. Горячая кровь, холодная кровь... Черт возьми, ты ковбой. Тебя обучили стрелять ради спасения собственной жизни. Твоя стрельба имела моральное оправдание.
Донни не знал, что на это ответить, и потому просто хмуро смотрел вперед. В сумрачном свете дня они мчались через центр города, мимо массивных правительственных зданий, все еще озаренных тусклым светом клонившегося к закату солнца, вдоль окаймленной парками реки, пока наконец не добрались до парка Западный Потомак, находившегося сразу же за знаменитым памятником Джефферсону.
Добро пожаловать в Майскую трибу.
На одной стороне улицы стояло восемь или девять полицейских автомобилей, рядом с ними кучками стояли угрюмые полицейские округа Колумбия, облаченные в защитное снаряжение. С противоположной стороны с таким же угрюмым видом на них глазели молодые хиппи в джинсах, рабочих армейских рубахах и с цветами в волосах. Можно было подумать, что здесь играют в гляделки и никто пока не может взять верх.
Появление Трига было замечено сразу же. Юнцы расступились, на их лицах расцвели улыбки, и Триг торжественно проехал сквозь толпу по асфальтированной дорожке, ведущей к реке, на берегу которой высилось несколько деревьев и расстилались спортивные площадки. Все это напоминало скорее Шервудский лес, нежели университетский городок. На газонах кишмя кишели подростки. Мальчишки и юные девушки сидели в палатках, жгли костры, валялись пьяные или одуревшие от наркотиков, перекидывались друг с другом пластиковыми летающими тарелками, пели, курили, ели, раздевались, купались в реке в одних трусиках, невзирая на пол. Тут и там торчали ярко-синие вонючие переносные уборные.
– Сбор племен, – пробормотал Донни.
– Сбор нашего поколения, – поправил его Триг.
Находиться рядом с Тригом было все равно что прогуливаться в компании Мика Джаггера.[17] Он был знаком со всеми и за время своей недолгой поездки по меньшей мере три или четыре раза останавливал свой «триумф» и вылезал наружу, когда кто-нибудь из его многочисленных протеже бросался чуть ли не под колеса машины, чтобы обнять его, спросить совета, сообщить какую-нибудь новость или сплетню или просто чуть-чуть побыть с ним рядом. Удивительное дело: он помнил всех по имени. Всех! Он ни разу не задумался, ни разу не обошелся местоимением, ни разу не ошибся. Он, казалось, наполнялся любовью, которую изливали на него мальчишки и девчонки, мужчины и женщины, даже какой-то обутый в шлепанцы престарелый бородач – тоже радикал, который, судя по его облику, вполне мог участвовать еще в Первой мировой войне".
– Послушай, парень, да они тебя любят, – заметил Донни.
– Просто я варюсь в этом котле семь долгих лет. Нужно хорошо знать народ. Хотя я серьезно устал. После этого уик-энда хочу спрятаться на ферме одного моего друга в Джермантауне. Порисовать птиц, покурить травки. Просто остыть от всего этого. Ты должен приехать туда вместе с Джулией, если она все еще здесь и нам удастся ее найти. Тридцать пятое шоссе, к северу от Джермантауна. Уилсон, на почте скажут, как туда проехать. Ну вот, кажется, это она.
Донни увидел ее почти сразу. Она обрядилась в длинное, почти до земли, индейское платье. Ее волосы были собраны на затылке и сколоты серебряной брошью работы индейцев-навахо. Это Донни подарил ей эту брошь. Она обошлась ему в семьдесят пять долларов.
Этот проклятущий Фаррис оказался неподалеку от нее. Впрочем, он не разговаривал с нею, а лишь пристально смотрел на нее, словно пытался загипнотизировать.
– Эй! – крикнул Донни.
– Я доставил с Запада юного Лохинвара,[18] – объявил Триг.
– О, Донни.
– Немного порадуйтесь жизни, – сказал Триг. – Скажешь мне, когда тебе нужно будет уехать. А я тем временем пойду послушаю жалобы Питера Фарриса.
Но Донни уже не слышал его слов. Он, не отводя глаз, уставился на Джулию, и его сердце снова разрывалось. Каждый раз, увидев ее, он испытывал такое чувство, будто это происходит впервые. У него перехватило дыхание. Ощущая, как в нем разгорается яркий огонь, он обнял девушку.
– Прости, что я не сделал этого вчера. Я просто не мог поверить, что на самом деле вижу тебя. Ты же знаешь, как медленно я соображаю.
– Донни. Я звонила в казарму.
– Иногда они передают сообщения, а иногда и забывают. К тому же вчера я почитай что и не был в казарме.
– Что же случилось?
– Ну-у... Это слишком сложно, чтобы я смог так вот наскоро все объяснить. В общем, из тех вещей, с которыми я ничего не могу поделать. А как ты? Боже мой, любимая, до чего же хорошо снова тебя увидеть!
– О, я в полном порядке. Только вполне могла бы обойтись без этого лагеря. Мне необходимо как следует помыться под душем. Где здесь ближайший «Холидэй»?[19]
– Когда все это закончится, не уезжай, пожалуйста, – вдруг выпалил он с таким видом, будто ему в голову наконец-то внезапно пришло нечто заслуживающее внимания. – Оставайся здесь, со мною. Мы поженимся.
– Донни! А как же роскошное венчание в церкви? И медовый месяц в сельской гостинице? И потом, нельзя же не пригласить всех подруг моей матери.
– Я...
С некоторым запозданием он понял, что она шутит, а она поняла, что он говорит совершенно серьезно.
– Я хочу, чтобы мы поженились, – сказал он. – Сейчас же.
– Донни, я так хочу, чтобы мы поженились, мне иногда кажется, что я умру, если этого вскоре не случится.
– Тогда мы это сделаем сразу же после того, как закончатся все безобразия этого уик-энда.
– Да. Как только все кончится, я выйду за тебя замуж. Я сниму квартиру. Я найду работу. Я...
– Нет, мне бы хотелось, чтобы ты после этого вернулась домой и закончила обучение. Возможно, меня демобилизуют досрочно и я тоже приеду домой. Мне выплатят выходное пособие. Кое-что есть на счету. Я смогу найти работу на неполный день. Получим квартиру в доме для женатых студентов. Это будет так здорово! А матери скажи, что мы устроим все полагающиеся приемы и вечеринки, так что она тоже сможет повеселиться.
– А что это тебя вдруг ударило?
– Ничего. Я просто понял, как много ты значишь для меня. И не хочу, чтобы ты и это понимание когда-нибудь меня покинули. Вчера вечером я был чертовым ослом. Я хочу, чтобы мы с тобой вместе – ты и я – были важнее всего на свете. Когда я уйду из армии, то даже буду помогать тебе во всех этих пацифистских заморочках. Мы остановим войну. Ты и я. Это будет просто грандиозно.
Они немного погуляли среди ребятишек. Впрочем, эти ребятишки были их ровесниками, но только вели себя глупо и дико, как будто праздновали осознание смысла своих жизней, проявившегося в том, что они участвуют в большом веселом приключении в Вашингтоне, округ Колумбия, останавливают войну, напиваются допьяна и запасают в себе на будущее тот же самый порыв. Донни чувствовал себя ужасно далеким от них, и уж конечно он не был частью этой толпы. Но и частью корпуса морской пехоты он себя тоже больше не ощущал.
– Ладно, – сказал он в конце концов, – мне пора возвращаться. Нас могут поднять по тревоге. Если ничего не случится, можно я подойду завтра?
– Я тоже постараюсь вырваться завтра, если здесь не будет никаких происшествий. Мы даже сами не знаем, что должно произойти. Говорят, что мы пойдем маршем к Пентагону и будем торчать там до конца недели. Очередное театральное представление.
– Пожалуйста, будь осторожна.
– Я постараюсь.
– Я разузнаю, что нужно сделать, чтобы пожениться по всем правилам. Только лучше будет, если в корпусе об этом пока не узнают. Они все такие говнюки. А после того как дело будет сделано, бумажки нам пригодятся.
– Донни, я люблю тебя. С тех самых пор, когда ты был с Пегги Мартин и я поняла, что ненавижу ее за то, что она гуляет с тобой. С тех самых пор.
– Мы проживем замечательную жизнь. Я тебе обещаю. В этот момент он увидел, что к ним кто-то быстро приближается. Это был Триг, а следом за ним торопились Питер Фаррис и еще несколько человек.
