человека вновь отправили в лагерь из-за непригодности к боевым действиям. Но убыль восполнилась сразу. Отмечаю высокую организацию и порядок в школе. Учеба и тренировки каждый день. Специальную подготовку прерывают только на время проведения геббельсовской пропаганды.
— Так они что, все переметнулись к врагу, стали власовцами?
— Это не так, Константин. Есть открытые сторонники, есть сомневающиеся. Есть те, кто просто отсиживается, трусливо ждет окончания войны. Но большинство — это настоящие патриоты. Они готовы хоть сейчас по приказу броситься на врага.
— Военнопленные знают, куда их направят фрицы?
— Приказ не доводили. Однако все понимают, что отсидеться не удастся, что их готовят к боевым действиям. Но куда пошлют — не знают. Полагают, что не против русских. Это обнадеживает. В целом весь штрафбат — нормальные советские люди.
— Да нет, не советские, раз попали в плен.
— Константин, не надо всех стричь под одну гребенку, — раздался тягучий бас Следопыта. Богатырь, закончив с первой тарелкой еды, приподнял голову. — У каждого своя судьба. Вот я знаю случай…
— Подожди, Следопыт, не трезвонь в колокола. Тебе слово не давали. Выйди и проверь, раз поел, все ли тихо в коридоре. Немец наш спит?
— Есть проверить, — недовольно выдохнул сибиряк и тяжело поднялся, повел плечами. Затрещали швы коротковатого фельдфебельского френча. Словно игрушечный, забросил автомат на плечо и двинулся к выходу. Под метровыми шагами заскрипели жалобно половицы. Где-то глубоко в подполье шарахнулись в испуге мыши. Огромная угрожающая тень накрыла группу разведчиков, когда старшина остановился напротив дежурного освещения. Инга на секунду сжалась, закрыла глаза.
— Надо разбираться с каждым в отдельности, — рубанул громогласно Следопыт и, не поворачиваясь, нагнув голову, скрылся за дверью.
— Ладно, разберемся с каждым, — согласился Киселев, задержав восхищенно-тревожный взгляд на необъятной спине уходящего богатыря.
Михаил, поддержанный Следопытом, уже смелее продолжил разговор.
— Разбирайся не разбирайся, товарищ Константин, — добавил он, — а все полягут. У штрафбата одна дорога. Как говорили раньше: либо грудь в крестах, либо голова в кустах.
— Твоя правда, Медведь. Смотрю, повеселел. А что ты скажешь о подполковнике Ольбрихте? — Киселев поменял тему разговора, в которую так неожиданно встрял Следопыт. — Ты немца больше знаешь, расскажи. Он пляшет под нашу дудку или ведет двойную игру, спевшись с бесноватым фюрером?
— Да, я знаю Франца Ольбрихта очень хорошо. Так хорошо, что был бы ловчее в 41-м году, задушил бы гада. Но момент упущен, а сейчас время другое.
— Да и ты другой, Михаил. Офицер Красной армии, дважды орденоносец, разведчик — любо-дорого смотреть на тебя. Ты один дивизии стоишь. Сведения, полученные от Ольбрихта, бесценные. Главное, они подтверждаются другими источниками. Я хотел лишь узнать твое мнение о нем.
— Думаю, он нам доверяет, товарищ Константин. И мы должны ему доверять. У меня нет опасений, что Ольбрихт ведет двойную игру со Смершем. Но полностью откровенным с нами он не был.
— Ты имеешь в виду нацистские разборки?
— Не только это. Мюллер и Шелленберг спят и видят Ольбрихта в своих подвалах. Мы это знаем. И пока Франц — помощник Гитлера, у них руки коротки достать его.
— Тогда что тебя беспокоит? — захрипел пересохшим горлом Киселев. Рука вновь потянулась к фарфоровой кружке с остатками баварского пива.
В этот момент распахнулась со скрипом дверь. Через проем втиснулся Следопыт. Улыбка на все лицо.
— Ладно, Медведь, позже договорим. Ну как там немец, Степан?
— Спит наш малахольный.
— Почему малахольный? — Киселев развязно поднялся из-за стола. Большими пальцами, перехватив резинки подтяжек, прошелся навстречу.
— Не знаю. Слово красивое. Дверь не заперта. Как ребенок, улыбается во сне.
— Да ну тебя, — махнул Шлинке. — Садись, не стой, Гулливер ты наш сибирский. Давай по стопке, и пойдем спать. Завтра будет не до шуток. Дело есть серьезное.
— Что за дело, Константин? — три пары глаз уставились в небритое скуластое лицо командира.
— Хорошо, доведу только основную боевую задачу. Остальное потом. Вот смотрите… — майор быстро достал из портфеля карту районного масштаба городка Ставло бельгийской провинции Люттих. — Здесь, на севере пригорода, расположены огромные запасы нефтепродуктов. Наша задача — предотвратить их уничтожение до прибытия немецких штурмовых сил.
— Разве мы в состоянии выполнить эту задачу вчетвером? — мгновенно сообразив опасность операции, удивленно воскликнула Инга.
— Мы будем не одни. В помощь выделен небольшой штурмовой десант. Я по дороге продумал детали операции. Изложу завтра. Теперь выпьем и спать. Как говорится, утро вечера мудренее.
— Когда дата заброски, Константин? — хмуро бросил Медведь, сжимая рюмку с водкой, не глядя в глаза майору. — И вообще, мы ведь помогаем фашистам. Не могу в это поверить!
— Прекрати, Медведь! — офицер Смерша хлопнул по столу. — Смотреть в глаза! Ну! — их взгляды встретились: жесткий, решительный Киселева и рассудительный, умный Дедушкина.
— Им там виднее, Медведь! — указательный палец командира взлетел к потолку. — Мы не имеем права обсуждать решения вышестоящего штаба. Наша задача — их выполнять. Понятно тебе? Бывают случаи, когда разведчик вынужден подыгрывать врагу, чтобы перехитрить его, в конечном счете одержать победу. Это тот случай. 12 декабря переброска всей группы, в том числе и штрафбата. И мы выполним боевую задачу во что бы то ни стало.
— Ценой наших жизней?.. — вспыхнула Инга. По шелковистым каштановым волосам пробежалась волна робкого протеста. От взгляда веяло прибалтийским холодком. Брошен вызов офицеру Смерша. Но тут же девушка смутилась и притихла. Под леденящим взглядом Константина уткнулась в тарелку с немецким салатом.
— Даже ценой жизней тысяч людей во имя Великой Победы, ради жизни будущих поколений, товарищ Сирень, — отреагировал резко Киселев. — Все, хватит скулить! За Победу!
Весь следующий день Франц Ольбрихт во главе инспекционной группы офицеров проверял уровень подготовки русского штрафбата. Отлаженная работа разведывательных школ под покровительством командующего иностранными формированиями генерал-лейтенанта Кестринга, бывшего военного атташе Германии в СССР, даже в условиях передислокации не давала сбоев. Курсанты выглядели подтянутыми, строгими, подготовленными к боевым действиям. Они показывали хорошие результаты в ходе зачетной проверки. Из числа штрафников были выделены группы подрывников, разведчиков, штурмовиков. В батальоне царила обстановка подъема и решимости. Военнопленные офицеры старательно выполняли известные с довоенной службы нормативы по боевой подготовке. Они боялись возвращения в каменоломни Бухенвальда. Это была одна из основных причин их рвения в учебе.
— Отличная работа, Новосельцев! — удовлетворено заметил Ольбрихт, просматривая результаты стрельбы очередной группы курсантов. Грудные мишени были поражены автоматическим оружием всеми стрелками.
— Стараемся, — сдержанно ответил комбат, мелом зачеркивая пробоины. — Народ только волнуется, куда его пошлют. По своим стрелять не будем. Мы не власовцы. Вы должны это знать. Хотя к вашему приезду нас переодели в форму Русской освободительной армии, — Новосельцев выпрямился, закончив осмотр мишеней. В глазах стальной блеск,
