Но бывало (раз или два), что Пен являлся на кухню, когда они завтракали, застывал на пороге и окидывал их все тем же отстраненным, тусклым взглядом, как если бы обнаружил перед собой два говорящих полена. Тут уж пугалась Галочка.
— Тебе чего, Пенчик? — спрашивала осторожно. — Коньячку налить?
Пен презрительно цыкал зубом, поворачивался спиной и уходил, вставив вопрос без ответа.
— Чего он хотел? — шепотом интересовался Лева.
— Кто же его знает, — отвечала мгновенно бледневшая до синевы Галочка. — Наверное, крови. Их же всегда жажда мучит.
Спустя неделю в квартиру на Новинском впервые наведался китайчонок Су. Он привез подарок: необыкновенной расцветки шелковый шарф. Объяснил значение подарка: по тибетским поверьям такой шарф, омоченный в священном сосуде и разделенный надвое, связывает дружеские сердца навеки.
— Красивый обычай, — оценил Лева. Они беседовали в гостиной, откуда при появлении Су Линя привидение Муму мгновенно испарилось. Лева даже не успел заметить, обменялись ли они с гостем какими-нибудь знаками. Галочка сервировала для них кофейный столик и тоже исчезла. Лева наконец смог выразить китайцу не то чтобы свою обиду, а как бы недоумение. Вот, дескать, все у него теперь есть, спасибо брату Су, — деньги, машина, квартира, замечательный бабец, — но все-таки он чувствует себя неуверенно, как если бы все это происходило в бреду. Он ведь ничем не заслужил такого богатства, а по прежней жизни помнил, что за все на свете рано или поздно приходится платить, иногда дороже, чем хотелось бы.
— Как не заслужил?! — возмутился китаец. — Ты мне жизнь спас. Или это мало? По-твоему жизнь китайца не стоит всех этих побрякушек?
В смеющихся непроницаемых глазах Су стояла глухая темень, Лева не понимал таящегося в них смысла. Все же — чужая раса, хотя, если верить китайцу, шелковый шарф породнил их окончательно.
Лева выпил водки, чтобы прочистить мозги.
— Иногда мне кажется, дорогой Су, вдруг откроется дверь, войдут громилы и потребуют ответа. Не знаю за что, но потребуют. А потом оторвут башку… И еще этот Пен… Он какой-то кошмарный, он меня пугает. Нельзя его убрать?
— Никак нельзя, Игнат Семенович, — огорчился Су. — Надежнейший человек. Очень проверенный. Бояться не надо. Он тебя охраняет.
— Говорят, вампир…
— Есть маленько. Главное — его не провоцировать. Он же цивилизованный вампир. Стажировался в Оксфорде.
— Что значит — не провоцировать?
— Ну-у, — уклонился от прямого ответа китаец. — Царапины всякие, когда бреешься… Раны небольшие… В полнолуние мы его обычно запираем. У Галины когда месячные?
Лева затосковал, потянулся за рюмкой.
— Откуда я знаю… Спроси сам у нее… Скажи, дорогой Су, сколько мне еще томиться в неведении?
— О чем ты, Игнат?
— Да как же… Все эти звонки, встречи бессмысленные… А далыие-то что?
Су Линь разослал во все стороны свою сияющую улыбку.
— Какие пустяки, брат. Отдыхай, веселись, ни о чем не думай. Дальше будет только лучше.
— Не могу веселиться, страшно.
На улыбающееся, гладкое чело Су Линя набежала маленькая тучка.
— Какие вы все-таки русские нетерпеливые, беспокойные… Чего тебе не хватает, Игнат Семенович?
— Ясности, — ответил Лева. — Определенности. Что день грядущий мне готовит?
— Хорошо, будет ясность. Сегодня отвезу к одному человеку, поужинаем с ним. Очень важный шишка. — Китаец ткнул пальцем вверх.
— Уж не дядя ли мой?
— Нет, не дядя, но тоже влиятельная персона.
— И что я должен делать?
Китаец объяснил: ничего делать не надо. Кушать еду, шутить, войти в контакт. От этого человека, возможно, зависит благополучие корпорации «Витамин». У него рука на пульсе страны. Зовут его Серегин Виктор Трофимович.
— Ох! — воскликнул пораженный Лева. — Так это же…
— Конечно! — Су Линь самодовольно потер пухлые ручки. — Конечно. Это именно он. Фаворит.
Серегин появился на политическом небосклоне сравнительно недавно, возник, как многие его предшественники, словно ниоткуда, из серенькой, туманной российской глубинки, но за короткий срок невероятно преуспел, оборотясь звездой первой величины. Тому было несколько причин. Как раз в эту пору, после поразительных государственных деяний, были временно отодвинуты на обочину практически все так называемые младореформаторы, со всеми их цац-ками, обрушившие на страну неисчислимые бедствия. Последним погорел пылкий, неукротимый, юный, как луч света, Кириенко, подхвативший факел демократии из ослабевших рук ожиревшего, обросшего шерстью медвежатника Виктора Степановича. Освободившиеся места тоже временно заняли старорежимные пузаны с ублюдочными коммунячьими замашками. Эти хоть и пыжились, но даже не умели толком выклянчить деньжонок в долг у МВФ, с чем играючи справлялась прежняя молодежь во главе с пламенным огненноликим Толяном по партийной кличке «Цена вопроса». Рано постаревший, почти до конца испивший горькую чашу величия и власти президент угрюмо наблюдал за теми и другими из окна Центральной клинической больницы. Ни те, ни другие не были милы его истомленному любовью к россиянам сердцу. Молодые не оправдали отеческих надежд, а новые белодомовские и кремлевские поселенцы вообще вызывали изжогу, он сам не вполне понимал, зачем вызывал их из небытия, аки духов тьмы. Подозревал, что все эти старые корешаны по партии только об одном мечтают, как бы поскорее смахнуть его в могилу. Когда видел их подлые ужимки, слушал льстивые речи, наполненные ядом, позвоночником чувствовал, как к его неполным семидесяти годам добавляется еще добрая сотня. Не было, наверное, в России более трагической фигуры, чем он, всенародно избранный, которого уже никто не любил, от которого отвернулись даже забугорные хозяева, предали ближайшие родственники, и что хуже всего, кажется, ни у одного человека он не вызы- ' вал больше священного трепета, столь необходимого ему для нормального самочувствия. Тут и подоспел из провинции Виктор Трофимович Серегин, человек необыкновенных, редкостных достоинств. Начать с того, что он не принадлежал ни к тем, ни к другим, не был ни молодым, ни старым, удачно законсервировался в пятидесятилетием возрасте: при этом обладал ярко выраженной славянской наружностью и не имел двойного гражданства. Он как бы излучал приятную старинную добропорядочность, чем живо напоминал президенту бывшего любимого охранника Коржака, к сожале-нию, оказавшегося неблагодарной сволочью. Но главное, все признаки подобострастия, столь ценимые президентом в приближенных, без коих и человек был для него как бы не совсем человеком, а ближе к скотине, — все эти признаки слились на бледном лике Серегина в печальную маску, вы-ражащую суть всех скорбей. Его круглое рязанское лицо с глубоким, искренним участием словно взывало: как вам не стыдно, господа, обижать верховного владыку! И кроме этой мысли, на нем вообще ничего нельзя было прочитать. Бывало, в минуту особо острого одиночества, президент подзывал его к себе и тихо, по-домашнему спрашивал: «Ну что, Витюша, все неймется этим гнидам?»
И верный слуга, тяжко вздохнув и невыносимо страдая, отвечал в тон: «Ничего, ваше величество, скоро найдется на них укорот. Допрыгаются, падлы».
Хорошо, светло делалось в этот миг на душе у президента, будто испил из глиняной кружки парного молочка…
Серегин принял гостей в загородной резиденции, в Петровско-Разумовском, встретил у ворот, завидя Леву Таракана в сопровождении двух охранников и китайчонка Су, поспешил навстречу — и натурально прослезился. Обнял, прижал к широкой груди, затискал, как девушку, хотя, как доподлинно было известно, не принадлежал к привилегированной касте «голубых». Вечно печальное его лицо вдруг преобразилось неким подобием загробного восторга.
— Ах какая радость, какой сюрприз! — пробормотал растроганно. — Вот уж подарок их величеству. Вот уж будет новость так новость.
Лева с трудом высвободился из мускулистых объятий.
— Разве дядя еще не в курсе?
— Как же, как же, разумеется, не в курсе… Надобно, дорогой Игнат Семенович, угадать момент. Вы же знаете, при его сердечной чувствительности всякое волнение губительно.
Серегин рукавом вытер потоком хлынувшие слезы.
— Ах, Господи, как же чудесно!.. Мы ведь с вами, кажется, имели честь встречаться?
— Имели, — бухнул Лева. — Рядом сидели в Бетховенс-ком зале. Полгода назад.
— Как же, как же… Незабываемая встреча… Да что же мы тут стоим! Прошу, пожалуйста, в дом.
Лева потянул за рукав китайца.
— Позвольте представить, Су Линь. Один из руководителей концерна «Витамин». Можно сказать, мой спаситель.
— Как же, как же, помню… Общались по телефону. — Серегин протянул руку склонившемуся в низком поклоне китайцу. — Я вам так скажу, уважаемый китайский собрат, вы, возможно, даже не представляете, какую услугу оказали России. Ваш подвиг она никогда не забудет. Документы о представлении к ордену уже ушли по инстанции. Компенсацию остальных затрат мы, естественно, обговорим чуть позже… Покорнейше прошу в дом, господа.
