У Ника не осталось на свете ни единой родной души, у Эми тоже. Повинуясь чувствам, которые ни он, ни она не пытались сдерживать, Ник отвел ее к себе в гостиницу, и она задержалась там допоздна, и они были той ночью вместе и так потом вместе и остались.
Это было время, когда булвертонцы не утратили еще способности говорить о недавнем ужасе. Репортеры кишели как мухи, и больше всего их было в «Белом драконе», где они по преимуществу останавливались, и все наперебой им рассказывали, что и как сделал Гроув; это стало для людей своего рода способом осознать недавний кошмар, сжиться с ним.
Позднее все изменилось. Пережившие бойню увидели, что никакой это не способ, что любые разговоры лишь усугубляют ужас случившегося. Эти вопрошающие лица и голоса, тактичные или настырные, эти блокноты, магнитофоны и видеокамеры имели своим следствием броские заголовки и снимки в таблоидах, превращали горе в набор истертых журналистских штампов. Первое время булвертонцам было в некотором роде лестно видеть свой город и себя, его обитателей, по телевизору, однако вскоре они разобрались, что миру показывают совсем не то, что случилось в действительности, не реальные события, а поверхностные впечатления, сформировавшиеся у чужаков.
И постепенно город замолчал. Но тогда, через пять дней после бойни, отношение горожан к массмедиа все еще оставалось наивным. Они говорили из нужды выговориться, хоть как-то согласовать происшедшее с логикой и здравым смыслом.
Той первой ночью Ник, не успевший еще прийти в себя после похорон, проснулся в полной, хоть глаз выколи, темноте и услышал негромкий сдавленный плач. Он включил свет и попытался успокоить Эми, но ничего из этого не вышло. Время было чуть за полночь. Он сидел в постели, смотрел на ее голую спину и слушал, как она стонет и всхлипывает. Не в силах ее утешить, он вспоминал давние, лучшие времена, какой она была веселой и непредсказуемой и как он ссорился из-за нее с родителями. Те недолгие недели были самыми счастливыми в его жизни, и его эйфория, вполне естественная для молодого мужчины, сошедшегося с обворожительной, безоглядно сексуальной девушкой, исчезла не тогда, когда все у них пошло не так, а лишь месяцы спустя.
— Ник. — Голос Эми звучал глухо и неразборчиво, потому что она лежала, уткнувшись лицом в подушку. — Ник, если ты хочешь еще раз, я не стану возражать, а потом я пойду.
— Нет, — сказал Ник. — Я не об этом думаю.
— Я совсем замерзла. Укрой меня, пожалуйста.
Нику нравилось слышать ее голос, нравилась знакомая, все та же, что и прежде, манера говорить. Он засуетился с подушками и одеялом, стараясь устроить ее потеплей и поудобнее, а потом лег с ней рядом и обнял. И он, и она молчали, молчали долго.
— Твоя мама, — сказала Эми. — Она ведь меня не любила?
— Ну, я бы, в общем-то, не сказал…
— Ты же знаешь, что не любила. Я не стоила ее сына. Как-то раз она мне прямо так и сказала. Сейчас уже все равно, но тогда мне было очень больно. В конце концов она добилась своего, и ты уехал в Лондон.
— Да мы же к тому времени давно уже как разошлись.
— Три месяца. И уж во всяком случае, она была довольна.
— Я не думаю, чтобы…
— Послушай, Ник, я хочу тебе все объяснить. — Эми говорила ровно и спокойно, но в паузах, когда она набирала воздух, прорывались звуки, похожие на всхлипывание. — Как раз после этого я и начала крутить с Джейсом. Ты его вроде бы не знал, но твои родители знали. Он и его компания бывали здесь регулярно, выпить они любили. У Джейса были плохие привычки, с которыми я так никогда и не смирилась, но были и хорошие стороны. Я увлеклась им далеко не сразу, на это потребовалось года два, но он всегда был тут, рядом, и даже в то время, когда я уже сошлась с тобой. Мы с ним учились в одной школе, но близко знакомы не были, у него была своя компания, у меня — своя. Он был для меня просто парнем из поселка, из поселка, где ты никогда не бывал. Ты бы никогда не понял такого, как Джейс, ты бы только увидел, как он напивается, как гоняет машину, врубив музыку на полную, как буйствует на футбольных матчах, и ничего больше… Мы с ним оба работали в Истбурне, но потом его пригласили в Баттл, в строительную фирму. После нескольких недель работы на подхвате ему предложили постоянное место, помощником бригадира. Я тут же ушла из гостиницы «Метрополь», и мы с ним сняли квартиру в Силенд-Плейс. Ты это место знаешь, в полумиле отсюда. Мы отделали все, как нам хотелось, навели уют, прожили какое-то время, а там и поженились… Вскоре я забеременела, но не доносила, случился выкидыш. На следующий год опять то же самое. Затем три года вообще ничего, новая беременность, и снова выкидыш. И тогда врачи мне сказали, что детей у меня никогда не будет, разве что чудо случится… Вот тут-то все и поехало. Джейс стал пить куда больше прежнего, правда, при этом он всегда возвращался ночевать домой и не завел никаких шашней на стороне. Он всегда божился, что уж на этот-то счет я могу быть спокойна… И вот однажды, после очередной нашей ссоры, он спросил, а что я думаю насчет того, чтобы заняться гостиничным бизнесом? Дело в том, что он со своими дружками регулярно наведывался в «Белый дракон» на предмет выпить и как-то так ему втемяшилось, что твои родители думают продать гостиницу и что мы с ним должны ее купить. У нас не было таких денег, но Джейс сказал, что деньги не проблема, потому что Дейв, его брат, даст за нас поручительство. Он говорил с таким апломбом, что я и поверила. Но потом мы вникли во все поглубже, сходили в банк. В банке нам сказали «нет», и, как я думаю, где-то еще сказали «нет», и тогда Джейс оставил свою идею. Вместо этого он решил попросить твоего отца, чтобы тот дал ему работу. У него была при этом тайная мысль, что, если он будет усердно работать, твой отец проникнется к нему доверием и позднее, когда захочет уйти на покой, сделает его своим партнером… И снова ничего не вышло. Когда Джейс собрался наконец поговорить с твоим отцом, он не просидел у него и минуты, вылетел пулей. Не знаю уж в точности, что там такое было сказано, но результат получился нулевой. Вот тут, Ник, во всем этом появляешься и ты. Джейс знал, что твои родители смотрели на меня косо, и получалось, что когда он на мне женился, то избавил их от необходимости терпеть меня, вроде как оказал услугу. А потом, когда твой отец его послал, Джейс без конца повторял, что это ты его так настроил. Себя самого он тоже винил, но меньше, не в такой степени. Говорил, это ж надо было быть таким идиотом, чтобы хоть на минуту подумать, будто из этого что-нибудь выйдет, надо было, мол, заранее знать, что такие, как ты, лучше сдохнут, но не дадут ему шанса. Он был уверен, что это ты во всем виноват, и не мог тебя простить.
Там, в крематории, когда Ник подошел к Эми и заговорил с ней, он нимало не сомневался, что чувства ее той же природы, что и у всех: горечь утраты близкого человека. Никто не рассказывал ему об отношениях между людьми, убитыми в тот день Гроувом, никто и ничего, потому что в такой, как Булвертон, тесной общине считается самоочевидным, что все и так все знают. Рассказали бы, наверное, если бы Ник спросил, а он не спрашивал. Все, что у него было, это список имен, список, не нужный уже булвертонцам, они знали его наизусть. Двадцать три погибших, одним из которых был Джейсон Майкл Хартленд, тридцать шесть лет, Силенд-Плейс, Булвертон. До того как Эми рассказала ему по пути из крематория в город, Ник даже не подозревал, что Джейсон Хартленд был ее мужем, что ей тяжелее, чем большинству понесших утрату, не исключая его самого. Он был потрясен смертью родителей, а также тем, какой дикой, бессмысленной была эта смерть, но насколько ужаснее было то, что досталось на долю Эми. Приступы скорби рвут сердце не по заказу, без предупреждения. Той ночью, в постели с Эми, Ник безудержно плакал, думая о том, что случилось с Джейсом и со всеми остальными. Смерть несет с собой оправдание. В чем бы ни был виновен Джейсон Хартленд при жизни, смерть стерла все начисто, сделала мертвого невинным, как младенец.
