– Да, слово легаша! – отзывается тощий.
– Заткнись! – ворчу я. – Пока что на вашем счету нет ничего особенного. На недавнюю сценку я закрою глаза и не упомяну об улице дез О в рапорте...
– У вас неделя милосердия? – будем спрашивает Вердюрье.
Он поворачивается к Рюти и говорит ему:
– Ты что, принимаешь его треп за чистую монету? Ты когда-нибудь видел, чтобы легавый отпускал парня, который посадил ему на котелок шишку размером с пасхальное яйцо?
Я вмешиваюсь:
– Я же сказал, что играю в открытую. Я, ребята, не очень горжусь тем, как разделался с вашим приятелем, хотя и действовал в пределах законной самообороны. Меня никто ругать не будет, потому что в нашей работе разрешены все удары, но и награды я не получу тоже. Так что, если вы согласны, будем считать, что не встречались.
– Ты как? – спрашивает Рюти Вердюрье. Странное дело, но по мере того как я говорил, последний становился все увереннее. Я вижу по его глазам, что рассчитывать на то, что он дрогнет, не приходится.
– Нет, – отвечает он, – это только красивые слова. Я решил играть на стороне Анджелино до конца. Он выходит.
– Ты куда? – умоляюще спрашивает Рюти.
– Звонить Анджелино. Он обязательно найдет способ вытащить нас из беды, не психуй... Рюти это не убеждает.
– Ну, – говорю, – хватит разговоров. Сними с меня веревки, я притомился изображать из себя сосиску.
– Нет, – отвечает он, – хрен тебе. Вердюрье прав, я не могу смыться, когда дела начали портиться. Анджелино ловкий парень. Он одурачил больше легавых, чем ты поймал гангстеров.
Он подавляет легкую дрожь,
– И в любом случае если я его предам, то далеко не уйду...
Я тоже так считаю Значит, моя надежда накрылась.
– Ты пожалеешь, что не принял мое предложение, Рюти.
– Возможно, – отвечает он.
Он собирается присоединиться к Вердюрье.
– Эй! – окликаю я его. – Сделай доброе дело, дай сигаретку...
Для него это способ приглушить тревогу. Он прикуривает сигарету и сует ее мне в рот, потом выходит, пожав плечами.
Если бы сигарета, подаренная им, не была «Пел-Мел», мой трюк не получился бы, но это как раз она, то есть штуковина, на добрый сантиметр длиннее обычной сигареты. Именно этот сантиметр мне и нужен.
Вытянув губы как можно дальше и согнувшись как можно ниже, мне удается прижать горящий конец сигареты к узлу веревки, стягивающей мои руки.
Она начинает дымиться. По ванной комнате распространяется запах паленого. Я уже веселюсь, когда – бац! – сигарета выпадает у меня изо рта и скатывается на пол.
Вот непруха! В тот момент, когда дела начали улучшаться!
Я изо всех сил натягиваю свои путы и с радостью констатирую, что в том месте, где тлела, веревка разделилась на волокна. Возобновляю усилия, и веревка сдается. Массирую запястья... Уф, уже лучше...
Я снимаю веревки, привязывающие меня к спинке стула, а когда дохожу до ног, замечаю, что узел находится сзади, а у меня нет ни ножа, чтобы перерезать веревку, ни спичек.
Бросаю взгляд на тело корявого, неподвижно лежащее у моих ног, наклоняюсь к нему и тщательно обыскиваю. Нахожу пистолет, а в моем положении «вальтер» калибра семь шестьдесят пять стоит во много раз дороже самого огромного золотого самородка.
Едва я успел взять его, как появляются мои уголовнички.
Я знаю, что действовать надо быстро. Удача сопутствует тем, кто спускает курок первым.
Стреляю в того, кто ближе, то есть в Рюти.
Он получает пулю в живот, складывается пополам и орет так, как до него не орало ни одно человеческое существо. Вердюрье все понял в одну секунду. Он так быстро отскакивает назад, что маслина, предназначенная ему, только откалывает кусок штукатурки размером с черепаху.
Мне надо снять с себя последние веревки, и поскорее, а то сейчас станет жарко...
Крупные беды исправляются сильными средствами. Приставляю дуло к веревке и нажимаю на спусковой крючок. Пуля разрезает ее и делает зарубку на плитке.
Я могу двигаться свободно.
Это еще не спасение, но все же лучше, чем ничего.
Сейчас начнется большой шухер.
Я не слышу ни единого звука. Никаких признаков присутствия Вердюрье. Одно из двух: либо он воспользовался замешательством и пошел прогуляться, либо сбегал в свой кабинет за оружием и теперь притаился за консолью и ждет, пока я появлюсь, чтобы отправить меня на два метра под землю.
Насколько я успел узнать этого малого, более вероятна вторая гипотеза...
Вынимаю из рукоятки магазин. В нем осталось всего два патрона.
Обыскиваю труп Рюти. Не знаю, может, войдя в квартиру, он оставил свой шпалер на вешалке, но при нем только складной нож.
Никогда не любил такие зубочистки, но эту все-таки беру, потому что, как говорит один мой друг, при нынешней конъюнктуре привередничать не стоит.
Теперь я должен просветить вас насчет топографии квартиры, чтобы вы могли просечь, что произойдет дальше.
Ванная, куда меня притащили эти придурки, находится в глубине короткого коридора, ведущего в широкую прихожую. Если Вердюрье еще в квартире, у меня есть все основания опасаться. Он знает, что я застрял в этом тупике, а мне его местонахождение неизвестно. Так что ему остается только дождаться, пока я выйду в прихожую, и пристрелить меня.
Ко всему прочему у меня осталось только два патрона, а в его распоряжении наверняка целый арсенал.
Добравшись до угла, я останавливаюсь. Все тихо, ни малейшего шума...
Что делать?
Жду так две минуты, затаив дыхание, потом, поскольку я не из тех, кто будет ждать, пока у него между пальцев вырастут грибы, осторожно снимаю шляпу и слегка выдвигаю ее вперед, чтобы она была видна из прихожей.
Никакого движения. Если Вердюрье здесь, у него просто железные нервы!
Я бы высунул и голову, чтобы посмотреть, как дела, но боюсь, что, сделав это, получу в башку маслину. Тут мне в голову приходит одна идея... Я, пятясь, возвращаюсь к ванной, поднимаю тело Рюти, прижимаю его к себе и несу перед собой, просунув руки ему под мышки.
Запыхавшись от груза этого импровизированного щита, выхожу на открытое пространство.
Сухо и коротко щелкают два выстрела.
Первая пуля входит в грудь Рюти, оцарапав мне тыльную сторону руки, вторая пролетает над нашими головами.
Теперь я понял. Вердюрье слева. С его стороны это не очень умно, потому что входная дверь справа. Очевидно, он выбрал этот уголок прихожей потому, что там, насколько я помню, стоит шкаф, за которым можно спрятаться.
Значит, я могу отрезать ему путь к отступлению...
Напротив узкого коридорчика находится дверь, застекленная в мелкие квадратики, ведущая в столовую, а на одной линии с нею окно, выходящее на улицу... На ту самую улицу, где стоит Равье, закрыва физию номером «Франс суар» и притворяясь, что читает его.
Должно быть, он не слышал выстрелов. Кажется, их никто не слышал... Оно и понятно: стрельба шла в глубине квартиры, что приглушило звуки. Кроме того, линия метро, выходящая после станции «Пасси» на поверхность, находится меньше чем в двадцати метрах, и шум поездов перекрывает все остальные звуки.
Наконец, на углу улицы и набережной есть светофор, и треск машин, останавливающихся перед ним или трогающихся с места, почти не прекращается.
Я тщательно целюсь в окно через квадратики стекла, стараясь, чтобы моя пуля не остановилась или не отклонилась из-за деревянной рамки.
Стреляю. Попал! Звон, как будто две взбесившиеся собаки затеяли драку в посудной лавке.
Грохот выстрела и разбитого стекла вызывает у меня восторг.
– Слыхали, Вердюрье? – кричу я. – Я выиграл! Через четыре минуты мои коллеги будут здесь и так разрисуют ваш портрет, что и описать невозможно.
Он ворчит что-то неразборчивое, но подозреваю, что для меня это не слишком лестно.
И тут начинает сильно вибрировать мое шестое чувство. Я ощущаю, что сейчас произойдет нечто неожиданное.
И оно происходит.
Все началось с передвижения Вердюрье в мою сторону. Потом нечто пролетело над моей головой. Маленький предмет падает в метре от меня. Я смотрю на него, и мои волосы поднимаются вверх, как будто их притягивает магнит.
Маленький предмет оказывается гранатой. Рассказываю я это медленно, но соображаю моментально.
Если задержаться здесь на две секунды, граната взорвется и мясо Сан-Антонио придется собирать по кусочкам размером с икринку... А если я очищу коридор, милейший
Вердюрье смоется.
Когда граната взрывается у вас под задницей, от нее не уйти... А вот от пистолетной пули – очень даже возможно. Вылетаю из коридора, как заяц, за которым гонится собака.
Полный вперед! Как и следовало ожидать, Вердюрье пускает в дело свою пушку.
Но есть одна вещь, которую он не предусмотрел, – всего не предусмотришь – его граната взрывается и осколками разлетается повсюду в облаке черного дыма. Взрыв лишает его стрельбу всякой эффективности... А я уже в столовой.
В ней две двери – по одной в каждом конце... Бегу ко второй и захожу в тыл Вердюрье.
