спинку стула и устало спросил: – Ну, с чем пришел? Проблемы? Хочешь поговорить, посоветоваться? Валяй.
Это чисто русское «валяй», которое Смолл где-то подхватил в русской среде, очень располагало к разговору начистоту. Да и ситуация складывалась таким образом, что сотрудничать надо было в любом случае. Только вместе можно добиться успеха, очистить порты и маршрут от немецких разведчиков и диверсантов, обезопасить и маршрут, и порт, да и столицу тоже, если уж говорить по большому счету.
– Слушай, Юджин, у тебя по твоей линии нет информации о происшествиях на трассе перегона?
– На трассе перегона? – переспросил Смолл и задумался. Наверняка он сейчас решал, стоило ли делиться с русским информацией, есть ли от этого польза и погладят ли его за это по голове начальники. – Были, и не очень приятные. Ты хочешь знать, не активизировалась ли немецкая агентура в связи с конференцией в Тегеране? У меня есть ощущение, что активизировалась. Меньше месяца назад мы нашли тайник на трассе недалеко от Месири.
Американец склонился над картой, взял карандаш и, поиграв им в пальцах, показал на карте место. Но Коган уже знал, где это. После того как Погорелов рассказал ему о том, что передавал посылки сестре Зухры в районе источника в Месири, он тоже поискал это место на карте. Смолл посмотрел на русского и понял, что у того тоже есть что добавить по этому вопросу.
– Что за тайник? – поинтересовался Коган. – Рация, оружие?
– Хуже, Борис, намного хуже! Взрывчатка, и довольно много. Вполне можно взорвать половину вашей колонны, а можно мост севернее Месири или тоннель. Там была взрывчатка в фабричной упаковке европейских заводов и несколько артиллерийских корабельных снарядов большого калибра. Снаряды немецкие, с какого-нибудь линкора. Мы нашли их случайно и постарались все сделать так, чтобы диверсанты не узнали об этом. Устроили засаду, но никто так и не явился. Видимо, мы все же спугнули их.
– Это первая серьезная попытка сорвать транспортировку грузов по южному маршруту, – почесав в затылке, констатировал Коган. – У нас раньше не фиксировалось таких масштабов подготовки диверсий. Какого черта надо затевать операцию на трассе, когда в столице идут переговоры? Не случайное ли это совпадение?
– А кто сказал, что диверсию хотели провести на трассе перегона? – вдруг спросил Смолл.
– Та-ак, – протянул Коган, прищурившись и разглядывая американца. – Час от часу не легче. Значит, ты не исключаешь, что тайник создан как промежуточный и просто для сбора взрывчатки, а взрыв мог готовиться в другом месте? Значит, там, в районе Месири, просто удобно сгружать и прятать взрывчатку. Ее же тоже везли на машинах.
– Молодец, – невесело усмехнулся Смолл. – Догадался. Там дорога изгибается очень удобно. Этот участок закрыт от других водителей. Свернул, открыл тайник, сгрузил снаряд, закрыл и поехал дальше. Никто и не догадается, что ты останавливался… Теперь твоя очередь делиться, Борис. Ты ведь не случайно про Месири стал расспрашивать?
Они встретились на развалинах старой крепости. Каждый пришел на эту встречу своей дорогой, со всеми возможными предосторожностями.
Конечно, можно было снова привезти Сосновского в советское посольство в багажнике автомашины или на заднем сиденье, накрыв одеялом. Но каждый опытный разведчик знает, что, несмотря на количество зон оцепления, всю тщательность проверки и высокую степень соблюдения секретности, доставка человека в машине все равно не пройдет без чьего-то внимания. Охрана обязана проверить машину. А это значит, что кто-то должен отдать приказ именно сегодня и именно эту машину не осматривать. А еще лучше, если этот «кто-то» сам выйдет к воротам и прикажет пропустить машину без досмотра.
Подозрительно? Весьма. И это если учесть, что вражеская разведка, да и разведка союзников, не дремлет и ведет постоянное наблюдение самыми изощренными способами. Риск слишком велик, и до глупого обидно, когда человек внедряется в какую-то среду, начинает втираться в доверие, получает информацию, и тут его уличают в том, что он советский агент, разведчик. Столько сил и времени ухлопали на внедрение, и все насмарку. Самое главное в таком случае – потеря времени.
Поэтому Шелестов не стал рисковать. Он один жил и работал на территории посольства. Вся его группа находилась на полулегальном положении и работала за пределами посольства. Найти место и время для встречи всегда можно.
Они встретились между двумя разрушенными стенами, возвышающимися над грудами камней гнилыми зубами старческого рта. Осторожно переступая с камня на камень, Шелестов подошел к стене и провел рукой по выщербленной, обожженной солнцем и ветрами поверхности. Странное ощущение, если задуматься. Эти камни были сложены руками строителей сотни лет назад. Их касались люди, от которых не осталось и имен, которые даже не представляли, что могут наступить такие времена, когда люди будут летать по небу, ездить по земле без помощи лошадей, возить грузы без вьючных животных и разговаривать с помощью странной черной трубки, по проводам, находясь за тысячи километров друг от друга. И великие воители стояли здесь, когда стены были еще целы, посылали на смерть воинов и добывали славу мечом. Любили женщин, пили вина, радовались рождению детей. Века, века, века…
Раздавшийся хруст мелкого камня под подошвой ботинка заставил обернуться. Сосновский, элегантно сдвинув шляпу на одну бровь, шел между камнями, брезгливо глядя на пыль и сухую траву.
– Ну и местечко, – произнес он, оглядываясь. – Тут даже присесть не на что… А ты чего, Максим, камни гладишь? Общаешься с прошлыми веками? Надеюсь, не совета просишь у духов предков? Не проси, не помогут. Они в наших делах ничего не понимают.
– Наши дела, Миша, только по форме и внешне отличаются от дел прошлых веков, от их дел. А по содержанию все то же – войны, раздел сфер влияний, борьба за ресурсы, обман ближнего и подкуп дальнего. Странно, стоишь возле этих камней, которые помнят еще Железного Хромца Тамерлана, а внешне они не отличаются от современных камней – тех, которые обветрились здесь за последние лет пятьдесят. Вот тебе лучшая иллюстрация того, что мир меняется лишь внешне, а до высокой духовности нам, увы, еще далеко, пока в мире правят золото, деньги и жажда наживы.
– Так, понятно. Мозоль, что ли, натер или изжога с утра замучила? Ты чего это в философию ударился? – с иронией в голосе уточнил Сосновский.
– Да так, – рассмеялся Шелестов, – просто подумалось. Ладно, хватит с лирикой, давай к прозе жизни вернемся.
– К прозе? – Сосновский, засунув руки в карманы брюк, стал задумчиво покачиваться с носка на каблук и назад. – Знаешь, я тут кое-что прикинул. Уличная преступность в Тегеране невелика.
