Но на всех фотографиях, в том числе и сделанных в восьмом классе, Мария не нашла незабвенного Потю.
И тогда Никита сказал:
– Группу захвата на выезд!
– Кого брать будем? – спросил Кошкин, расправляя перышки.
– Американское посольство. У меня в кармане постановление на задержание в порядке президентского указа о борьбе с оргпреступностью.
После звонка секретарю американского посольства документальных подтверждений о задержании морские пехотинцы под ручки вывели слабо упирающегося Аркашу Колессо. Он был печален, как обезножевший сатир. Вьюжанин тут же снабдил его красивыми никелированными наручниками. Задержанный побагровел, что говорило о доле вины, которую он ощутил с помощью милиции. Тем не менее он громко произнес:
– Даже новенькие наручники не заменяют презумпцию невиновности!
– Хотите вы или нет, – сказал в машине Никита, – но некто уже дважды действует от вашего имени. И в обоих случаях – это покушение на убийство…
– Кто этот мерзавец? – взвизгнул Аркаша и правдоподобно забился в конвульсиях. – Да снимите же с меня эти дурацкие наручники. Ни разу в своей жизни я не выпрыгивал из машины. Нашли гангстера…
– А чтоб холоду нагнать, – пояснил Вьюжанин и отомкнул «браслеты».
– Я больше чем уверен, что вы неплохо его знаете, – подбросил крючок Савушкин.
До самого управления все молчали, у Колессо была возможность причесать свои воспоминания, у Никиты – продумать тактику допроса.
Когда вошли в кабинет, Савушкин попросил приготовить чаю, и пока он готовился, говорили о нейтральных вещах – необычайно жаркой погоде, забастовках, невыплатах зарплаты…
Заглянул Брагин. Он внимательно посмотрел на Колессо и сказал:
– Даже если вы залазите в форточку своей квартиры, не надейтесь на воспитательный эффект для окружающих.
После этих слов Аркаша расстроился. Дальнейший разговор прервал телефонный звонок. Это была жена Осмоловского. Сквозь ее рыдания Никита понял, что Павел Григорьевич умер. Она что-то говорила про сон, который видела накануне: супруг, улыбаясь, махал рукой, а во лбу его зияла кровавая рана… Потухшим голосом Никита выразил соболезнования, но трубка уже пульсировала мертвыми гудками.
– Еще один человек погиб, – жестко произнес Савушкин. – Между прочим, он рассказывал мне, что злодей, покушавшийся на его здоровье, назвался Аркадием Зиновьевичем Колессо. Так и записано в его журнале. Теперь вам будет непросто отмазаться, ведь мы не сможем провести очную ставку с Осмоловским.
– Что вы такое говорите! – возмутился Колессо. – А как вы докажете, что это был я? Мою фамилию использовали. Все эти дни я укрывался в посольстве Соединенных Штатов Америки! У меня есть а-алиби!
– А-алиби, – передразнил Савушкин, – оставьте на потом! Отвечайте, кто такой Потя по имени Ваня?
– Первый раз слышу!
– Не лгите! Этого человека двадцать с лишним лет назад вы избивали за то, что он клеился к вашей суперкрасавице Ворониной, которая, возможно, по этой же причине сейчас получила две пули.
– Я?! Какая чепуха… У нее роман был с Вершинским. И вообще, все это так давно было и смешно.
– Так вы вспомнили? – стал припирать Никита. Рядом, скрестив мощные руки на груди, стояли Сергей и Игорь, символизируя непримиримость и ненависть к лгунам и преступникам.
– Что?! Я никого не избивал… Да, что-то мне вспоминается. Была какая-то история, не совсем хорошая, даже плохая. Пацаны из-за бабы повздорили… Его, по-моему, звали Веня… Мы его то Веником называли, то Потей. Он из соседнего класса был… Ну а пацаны, сами знаете, в этом возрасте как щенки, стайные инстинкты, а чужак полез к симпатичной девчонке… Какая-то драка была. Толком даже не помню…
– А у меня есть показания, что вы участвовали в этой драке, – взял на арапа Савушкин. – Точнее, в избиении…
– Откуда? – с недовольством спросил Аркаша, и Никита понял, что он на верном пути.
– Позвольте пока не говорить. А расскажите все сами: когда это примерно было, сколько человек участвовало в избиении, в какую школу потом ушел этот избитый «конкурент».
– Хорошо, – после паузы согласился Колессо и горько усмехнулся: – Все равно уже никто не подтвердит моих слов.
– Кроме одного человека.
– Да, конечно… Все это устроил Вершинский, он был лидером и просто не терпел, когда кто-то шел наперекор. Однажды, например, сказал: все стрижемся наголо. И никто не посмел отказаться. В другой раз ввел моду: все приходят в школу в джинсах и кирзовых сапогах. Банда ковбоев! Анохин всегда тут же за ним, тот же Безденежный, Заморёнов – «шестерка». А тогда он сказал: какое-то чмо пристает к Ирке Ворониной. Вроде она не знает, куда от него деваться. Чуть ли не изнасиловал. А он действительно был недоносок: ярко-рыжий, в очках, манеры какие-то девичьи… В общем, пацаны таких, сами знаете, изначально не любят, особенно в переходном возрасте. Вершинский сказал тогда: «Этого урюка надо хорошо проучить! Пойдем все, мол, честь класса страдает…»
Колессо вздохнул, попросил сигарету, порывисто затянулся, сморщился, тут же потушил. Лысина его блестела под светом лампы: было двенадцать ночи…
– Потю мы отловили после уроков, мол, пойдем, поговорим. Отвели в подворотню. Вершинский сказал: пусть каждый его ударит… Стыдно вспоминать… Он потом ушел из нашей школы. Нет, фамилию не могу вспомнить…
– После этого вы еще били его?
– Я не знаю, я в этом не участвовал… Может быть. Мы тогда, в восьмом классе, были слишком жестоки. Мы щеголяли друг перед другом в цинизме, наглости, нахрапистости. Вы же видели Вершинского, он не изменился, он всегда рвал в жизни зубами. Какой-то там заимел пояс по карате, бил страшно, хорошо поставленным ударом. Он был умен, хитер, беспринципен. Подонок. Но мы обожали его. И даже уголовник Безденежный считался с ним и боялся его… Помните Алекса из «Заводного апельсина»? Изощренная и немотивированная жестокость… Это он.
Наутро Никита попросил Кошкина купить девять апельсинов.
– Надо навестить потерпевшую, я справлялся, ей уже гораздо лучше.
Ираиде уже разрешили сидеть. Она принимала гостей из угрозыска в шелковом китайском халате.
– Зачем так много апельсинов? – удивилась она презенту.
– Ровно девять, – ответил Савушкин со значением.
Она напряглась, как будто над ней замахнулись кнутом.
– Вы считаете, что я виновата в их смерти? – Ее голос дрогнул.
– Расскажите все, что знаете про Потю, Веню, Веника…
Она разрыдалась, неожиданно, бурно, и даже привычный к подобным эксцессам Никита растерялся.
– Боже, неужели это он?! Какое-то проклятье… Всю жизнь меня преследует… Это все Вершинский, петух самовлюбленный. Да, они поиздевались над ним. Он мне все в красках рассказывал, как по его команде «бараны» мучили, куражились над этим Веней. Дурачок несчастный, объяснялся мне в любви, цветы совал, какие-то стишки на бумажках. Я потом показала их Саше. Он злился и хохотал. Он не умел писать стихи, но он подчинял себе всех, кого хотел… И тогда он пообещал, что Потя-Веник, он такую кличку ему дал, станет главным чмом школы. Дикая подростковая жестокость… Вы хотите знать, как я относилась к этому? Мне было немножко жутко, я боялась, как бы не переборщили, не убили… И все же льстило, что из-за меня весь класс готов на карачках ползать… Да, «заводные апельсины»… Перед тем как уйти в другую школу, этот Потя подстерег меня, я испугалась, такое непривычно страшное лицо было у него. Но он даже не прикоснулся ко мне. Он сказал лишь одну фразу: «Самый страшный грех – это предательство любви». Значит, все это время он хотел отомстить… Неужели все это время он так ненормально любил меня? – потухшим голосом пробормотала Ираида.
– Любовь как сон. Но этот сон лучше заканчивать пробуждением… Похоже, через двадцать с лишним лет вы таки пробудили зверя. Кстати, как его фамилия? – уточнил Савушкин.
– Поташов…
– Он же – Вельямин Кассио, – добавил Никита.
Ираида не отреагировала, замедленно, будто палата была заполнена вязкой жидкостью, подобрала ноги, легла, отвернулась к стене…
– Едем брать! – коротко сказал Савушкин.
– Может, священника с собой взять? – предложил Игорь.
– Такого еще в практике криминалистики не было, – заметил Сергей.
– Ничего, обломаем и без церкви, – мрачно пообещал Никита.
Поташова-Кассио арестовали ночью на квартире. Для него это было полной неожиданностью. В считаные секунды выбили дверь, навалились на хозяина, замкнули за спиной наручники. Придя в себя, он, похоже, пытался применить свои гипнотические умения, но молодежь быстро раскусила эти планы: Сергей ткнул дубиной под дых, а Игорь с самым серьезным видом нарисовал шариковой ручкой на лбу Поташова крест.
В эту же ночь его допрашивали в управлении. Он молчал. Только на третий день Поташов презрительно поинтересовался:
