— Лови! — крикнул Курмет и начал бросать тяжелые свертки. Они мне знакомы, эти общевойсковые защитные комбинезоны, сокращенно ОЗК. Я подобрал их и бросил в машину. Курмет тем временем повесил на себя две сумки с противогазами, спрыгнул с кузова и подошел к «тойоте». Так, теперь пора. Перед Толей как-нибудь отбрехаюсь.
Я отошел на три шага, вынул пистолет и прицелился в широкую спину Курмета. Итак, ну!.. Ну, черт возьми!
Проклятый палец отказывался нажимать на спуск. Пистолет подпрыгивал у меня в руке. Как плохо! Не могу выстрелить, хоть ты тресни! Убить, оказывается, так трудно…
Тут Курмет выпрямился и посмотрел на меня. На его лице появилось странное выражение — смесь легкого удивления и дикой злобы.
— Ах ты говнюк! — Он в считанные доли секунды выхватил из-за спины автомат и направил его на меня. Я услышал сухой металлический щелчок. Еще один. Удивление на лице Курмета переросло в потрясение — он еще не понял, что пока я ждал, когда он вернется к машине из гостиницы, мне пришло в голову разрядить его автомат.
Курмет заревел как динозавр, перехватил «Узи» за ствол и бросился на меня. Но я по-прежнему не мог выстрелить и вместо этого просто дал стрекача. Он же, недолго думая, метнул вслед мне нож и едва не попал. Я отскочил в сторону, а Курмет, как птица, взлетел в кузов и сорвал с одного из трупов автомат.
И тут я как будто со стороны начал воспринимать окружающее. Вот я вижу стоящего в кузове бандита с «калашниковым» — на лице его уже явно читается торжество. А вот внизу инженер Андрей Маскаев, оборванный, грязный, занесенный в мертвый город злым случаем и собственной жадностью. В руке он держит пистолет, столь же для него уместный, сколь микроскоп для неандертальца, и на лице его написан смертельный ужас.
Время словно замедлилось. Секунды стали растягиваться в минуты; медленно, страшно медленно левая рука Андрея обхватила запястье правой, и переставший дрожать пистолет поднялся и уставился на стоящего в кузове Курмета.
А тот тем временем уже снял автомат с предохранителя, передернул затвор и навел ствол на стоящего внизу инженера Маскаева, уверенный в том, что выстрелить тот так и не сможет.
Но выстрел снизу прозвучал. Прозвучал на миг раньше, чем хлестнувшая сверху очередь. Пистолетная пуля ударила «торпеду» в лицо. Брызнули зубы, от крови моментально покраснели челюсти. Бандит пошатнулся и, стреляя куда попало, рухнул на дно кузова.
Одна из пуль, выпущенных Курметом, шваркнула Андрея по ребру. Он тоже покачнулся, метнулся в сторону и еще два раза выстрелил в падающего Курмета.
И тогда время снова стало нормальным. Я вернулся в себя, с легким удивлением отмечая, что еще жив. Но у меня страшно жгло левый бок, рубашка и куртка быстро набухали кровью.
Я стоял, прижавшись к кабине грузовика, и ждал. Курмет не появлялся. Я был уверен, что попал в него минимум дважды, но — кто знает? Я вскарабкался на подножку кабины и с опаской заглянул в кузов.
Курмет лежал там, повалившись на трупы погибших солдат. Лицо его превратилось в кровавую маску смерти, и на нее уже садились мухи.
Ладно. Я сделал это. И, садясь в машину, вдруг понял, что с этими выстрелами, с этими пулями, которые я выпустил сегодня, я выпустил и какую-то часть самого себя. За одну секунду я стал другим и, похоже, надолго. А, вероятнее всего, навсегда.
* * *
Толя был пьян. Он лежал на койке, разинув рот и храпя, под койкой валялись пустые бутылки. Чтобы летчик не захлебнулся, чего доброго, собственной блевотиной, я перевернул его на живот. Толя, кажется, и не почувствовал этого.
Я прошел в ванную, открыл аптечку и достал оттуда бинт и зеленку. Повернул кран — так и есть, воды не было. Ну, это не беда.
Я вернулся в комнату и вытащил из-под стола ящики с водкой — бутылок было еще больше десятка. Утащив ящик в ванную, я разделся, забрался в чугунную лохань и, открывая бутылки, принялся поливать себя водкой, тщательно смывая многодневную грязь и вопя при этом от жгучей боли в ране. Если я вернусь домой, то при случае вспомню и этот эпизод: не каждому доводилось принимать водочный душ.
Я, как умел, обработал рану, переоделся в чистое белье и новый джинсовый костюм, украденный мною из соответствующего магазина; на свежие носки натянул новые кроссовки «Рибок» — чего уж мелочиться — и посмотрел на себя в зеркало. Сойдет. Рожа, правда, та еще, но на бича я сейчас уже не походил.
Спустившись вниз, я сел в машину и посмотрел на часы — почти четыре. Надо спешить. Иначе может быть поздно — я не забывал о том, что послезавтра город откроют, и уцелевшие жители начнут возвращаться обратно. А с ними придут омоновцы, добровольные дружинники и похоронщики — у них будет много работы. Следовательно, из города надо смываться завтра утром или днем. В крайнем случае — вечером. И я уже знал, как это произойдет.
До тепловоза я добрался как нельзя более вовремя — двигатель «тойоты» допивал последние капли солярки.
Я заправил машину, отогнал ее в сторону и вернулся к локомотиву, таща с собой противогаз, ОЗК и монтировку. Побросав всю эту кладь в кабину, я запустил двигатель.
Мотор тепловоза заработал. Горючего в баке осталось не очень много, но до завода и обратно должно было хватить с лихвой.
Я дал ход и, сделав несколько попыток, сдвинул «Магирус» с переезда — завести самосвал я а пробовал, но не смог. Затем добрался до путей станции, перевел несколько стрелок и, набирая скорость, поехал по прямой дороге к химическому заводу — мне совсем не хотелось проезжать мимо 25-го разъезда.
Чем ближе я подбирался к развилке, тем сильнее становился жуткий запах. Пахло одновременно самыми вонючими кислотами — соляной и уксусной, хлором, фенолом, еще какими-то гадостями… Гарью тоже пахло. Я переехал через ущелье, которое уже один раз проезжал, только по другому мосту, и обратил внимание на широкий ручей грязного желто-рыжего цвета, текущий со стороны завода и падающий в каньон, на дне которого змеилась бурная речка. Интересно, в какое море она впадает? В какое место она вынесет всю эту гадость? Наверняка, по закону подлости, рядом с самым посещаемым курортным пляжем…
Сооружения разъезда отсюда не были видны — они скрывались за холмами. Если и там воняет так же, мне бояться нечего — на разъезде наверняка никого нет.
После развилки запах стал почти непереносимым, я сбросил скорость километров до пятнадцати и полез в противогазную сумку. Так, штука достаточно современная — коробка крепится прямо на маску. Сейчас мы ее наденем…
Бац! Лязг! Трах! Со страшным грохотом тепловоз во что-то врезался. Меня швырнуло на рычаги управления, и от боли потемнело в глазах. Я стал судорожно нащупывать рукоятку тормоза — тепловоз, немного подергавшись, продолжил движение, и его надо было немедленно останавливать.
Что я и сделал. Потирая ушибленные места и ругаясь в резиновую маску, отчего сразу же запотели стекла, я вышел на мостик, чтобы посмотреть, какое препятствие встретилось мне на пути.
Н-да. Препятствием эту штуку можно было назвать только с большой натяжкой. Хотя, конечно, с такой скоростью не стоило к нему подходить.
К тепловозу прицепился вагон — обычный товарный вагон темно-кирпичного цвета, невесть как оказавшийся на дороге. Неужели его выкатило с завода взрывной волной или еще каким-нибудь образом?
Я спрыгнул на растрескавшуюся от жары землю и подошел к вагону. И только внимательно его осмотрев, я все понял.
Тогда, удирая с завода, я вывез все-таки шесть вагонов. Шесть, а не пять. Этот вагон и прицепился к моему составу шестым, когда я дал не тот ход — теперь я в этом был уверен. Мне и тогда, на разъезде, смутно припоминалось, что у последнего вагона тележки старого образца — с открывающимися без помощи ключей крышками букс. Остальные вагоны были более современными.
Я влез в пространство между вагоном и локомотивом и проверил автосцепку. Вроде, в порядке. Странно, как же он мог сам отцепиться? Непонятно… Хотя, конечно, такое случается. Впрочем, не в этом дело. Сейчас мы его проверим на предмет груза.
Вернувшись из кабины с монтировкой, я подобрался к двери, сшиб пломбу и закрутку, вспомнив при этом, что на других вагонах их не было и это меня тогда слегка удивило, и принялся отодвигать дверь.
Скрипя и визжа, тяжелая дверь отъехала в сторону, и я заглянул внутрь.
Вагон был пуст. Ничего не понимая, я полез в образовавшийся проем. Пусто. Ни одного мешка, ни одного даже обрывка упаковки. И очень чисто выметенный пол.
И только когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидел аккуратно сложенные в глубине вагона какие-то ящики.
Я подтащил один из них к свету, щелкнул ножом и принялся за вскрытие.
Это было не так-то просто — ящик оказался очень аккуратно сколоченным из фанеры и был к тому же обшит стальной лентой. Когда я снял крышку, оказалось, что внутри еще один ящик, вернее, картонная коробка.
