Не было также никаких намёков на возможность пробить хоть какую-то микроскопическую брешь в монолитных стенах любой из основных цитаделей или просочиться хотя бы за пределы первого круга обороны. Всё там было железно схвачено и до того надёжно неприступно, что поневоле возникало желание писать рапорт на увольнение.
Честно говоря, у меня до вот этого момента было какое-то совершенно дилетантское мнение по данному вопросу: типа того, все всё знают, в любой момент могут всех подряд рассадить по камерам… Но просто не хотят связываться. Или боятся — ввиду самого высокого покровительства.
Оказывается, я был глубоко не прав. И теперь, заочно, задним числом, прошу прощения у нашей славной прокуратуры и прочих интересных органов.
Теперь, будучи умудрён личным опытом и соприкоснувшись с вопросом вплотную, я знаю истину. И с вами поделюсь, по секрету.
Им (всем вместе взятым славным органам) туда просто не допрыгнуть, вот что я вам скажу. Не пробраться, не просочиться, не прорыться тихой сапой. Потому что это действительно цитадель, которая охраняет покой высшей касты неприкасаемых.
Вот и весь секрет. Мы таким образом обозвали корпорации «насосов», совершенно не задумываясь, просто по исторической аналогии… Оказалось, что всё таким образом и устроено на самом деле. У этих ребят такая мощная защита, что пробить её существующими на сей момент инструментами законодательства и правопорядка просто невозможно (об этом мы уже говорили выше). А запустить туда троянского коня не представляется возможным даже чисто по техническим причинам. В цитадель пускают избранных — только тех, кого захотят, а ребята из органов и наша команда в их число, увы, не входят…
Но так было до тех пор, пока в один сумрачный вторник, с утра, ко мне не ввалился наш с Петрушиным недавно обретённый в рамках темы однокашник и однополчанин, озабоченный выше крыши неким странным происшествием, случившимся с ним не далее как накануне, в понедельник.
Итак, прошу любить и жаловать: отставной офицер спецназа внутренних войск, бывший опер с десятилетним стажем, бывший же горнолыжный инструктор (вчера выперли с треском), рас…дяй и баболюб, Валерий Иванович Ростовский.
Господа офицеры — приз в студию!..
Валерий Ростовский. Аудиенция…
Штаб-квартира злодеев-благодетелей располагается в центре столицы, в трёх кварталах от апартаментов загадочного комитета, в котором работают Костя и Петрушин. Машину я оставил у комитета (для этого потребовалось разрешение полковника Иванова — охраняемая зона), а туда добрался пешком минут за пятнадцать.
Ннн-да, ну и домишко… Посчитать этажи на дальних подступах не догадался, а когда подошёл поближе, было уже поздно. Раз, два, три… двенадцать… голову задрал — отблёскивающая тонированным стеклом махина уходит прямо в свинцовое московское небо.
Короче — гигант. Соседние дома-лилипуты как будто присели в знак покорности. Помните «Кин-дза-дза»? Колокольчик в ноздри — «ку»!
— Стоять! Куда, к кому?
Невесть откуда вынырнувший наряд милиции с пристрастием проверил документы и задал ряд вопросов. Старший, целый капитан, уточнил:
— К кому именно на приём?
— К Сенковскому.
— Шутишь?
— Нет.
— Ну-ну… Хорошо, заходите…
Я зашёл, краем глаза отметив: хлопцы в форме внимательно смотрят мне вслед. А может, даже и не просто внимательно, а с какой-то завистью. Как будто их в это прекрасное здание не пускают, а лишь милостиво позволяют охранять его снаружи. Хотя это, скорее всего, лишь впечатление. Знаем мы такую форму обеспечения специальным суточным постом: хлопцы наверняка заходят внутрь покушать или по какой другой надобности.
Вестибюль, одетый в мрамор и гранит, выглядит безразмерным. С перепугу мне показалось: сюда запросто влезут как минимум два футбольных поля.
Стеклянные столики, массивные кожаные кресла и диваны, пальмы и фикусы в огромных дубовых кадках, два фонтана в глубине вестибюля…
Всё очень добротно, просто шик, но… Как-то всё это давит. Вернее, подавляет своим величием. Ощущение такое, что не в офис пришёл, а в какой-то грандиозный музей на экскурсию. Сейчас придёт гид и потащит по залам с лекцией.
Хорошо живут буржуины. Думаю, если этот домишко с внутренним убранством продать, можно будет пару лет кормить всю Московскую область…
— Добрый день. По какому вопросу?
Секьюрити — двое у турникета, трое за пультом, — в безукоризненно подогнанных по фигуре «тройках» и ослепительно белых рубашках, галстучные зажимы и запонки червлёного серебра с готическими вензелями «РГ». Лица холёные, чисто выбритые, в плечах — сажень, в глазах уверенность и лёгкая настороженность.
— Да так… Карлыча проведать зашёл…
Я на пороге империи, государства в государстве. Турникет, «рамка», видимо, недавно поставили, после терактов, стойка с пультом — словно зона пограничного контроля, область перехода на территорию суверенного государства.
Секьюрити-«пограничники» ведут себя наподобие латышских таможенников (как-то доводилось по работе бывать: почти один в один по Задорнову!). Тяжёлые пристальные взгляды, едва ли не минутная пауза, синхронное недоумение. Нет, хлопцы, не ослышались, я так и сказал — «Карлыча».
Наверное, зря так сказал. В этой империи, видимо, так не принято…
— Вы ничего не путаете?
— Чего тут путать? Мне назначено на четырнадцать ноль-ноль.
— Кем назначено?
— Что значит — «кем»?! Я же сказал!
— Повторите, пожалуйста.
— Львом Карловичем Сенковским, — я достал визитку, чтобы не ошибиться. — Аудиенция. На два часа дня.
— Так бы сразу и сказали. Минутку… — Секьюрити за пультом нажал кнопку: — Седьмой, соедини с протоколом…
— А я так и сказал!
— Вы не так сказали, — негромко выступил секьюрити у турникета. — Вы вообще выбирайте слова, когда о таком человеке говорите…
— Ну надо же… Меня теперь что — посадят за оскорбление величия?
— Если будешь продолжать в том же духе — тебя положат, — ещё тише пообещал второй секьюрити у турникета. — Ты чего такой шебутной, брат?
Пожалуй, точно — брат. Пацаны, судя по обличью, успели прилично послужить, пока не угодили на такое тёплое местечко. Мы же, бойцовые псы, друг друга за версту чуем…
— Зря вы так, хлопцы, — я осуждающе покачал головой. — Вы же ведь многого не знаете. А вдруг я какая-нибудь шишка…
— У нас тут все шишки с охраной и на приличных тачках, — доверительно сообщил второй у турникета. — О них о всех заранее секретариат предупреждает: будет такой-то. А ты, видимо, устраиваться пришёл. Ты смотри, не хами зря, а то враз вылетишь…
— Ну, блин, попал, — обиделся я. — Я не понял, чего вы так окрысились? Всего-то делов: сказал «Карлыч», и на тебе…
— Вас проводят, — вмешался товарищ за пультом — чего-то там ему подтвердили. — И я вас прошу: ведите себя прилично. Иначе к вам будут приняты адекватные меры…
Двенадцать ступенек из вестибюля — просторный холл с четырьмя выходами на служебные лестницы и, как мне показалось, минимум с дюжиной лифтов. Сопровождал меня секьюрити из-за пульта (вежливый). Мы миновали этот холл, повернули направо и по широкому коридору дошли до стальной двустворчатой двери.
Слева от двери — конторка с пультом и мониторами, ещё двое хлопцев в «тройках». Один протянул руку, дежурно улыбаясь, попросил:
— Куртку, ключи, телефон. Пожалуйста.
Я пожал плечами и вопросительно уставился на сопровождающего.
— Пока у рамки стояли, вас просветили, — пояснил секьюрити. — Обычная процедура. Сдайте, пожалуйста, телефон и связку ключей. Возвращаться будете — вернут.
— А куртку?
— Наверху тепло. Будьте добры — куртку тоже сдайте. Неудобно в верхней одежде…
— Пожалуйста. — Я, учёный горьким опытом, не стал артачиться и отдал требуемое товарищу за конторкой. — Надеюсь, оттиски с моих ключей снимать никто не будет?
— Надейтесь, — благосклонно разрешил товарищ и, надавив кнопку, доложил куда-то в панель конторки:
— К вам двое. Всё чисто.
— Вижу, — раздался приглушённый голос из конторки. — Заходите…
Стальные двери мелодично звякнули и разъехались. Мы с сопровождающим вошли в просторную зеркальную кабину, двери сомкнулись, лифт плавно взмыл вверх, ни на йоту не потревожив мои травмированные суставы хотя бы даже намёком на перегрузку.
Хорошо живут буржуины. Такую технику себе могут позволить только избранные.
Спустя несколько секунд лифт выпустил меня в огромный зимний сад, вольготно раскинувшийся под стеклянным куполом на плоской крыше дома-гиганта.
Сопровождающий тотчас же уехал обратно, меня приняли под руки очередные товарищи в «тройках» и под щебетанье порхавших под куполом ярких птиц, повели куда-то по дорожке, усыпанной мелкой галькой. Галька, как мне показалось, была предварительно обработана рашпилем и вымыта в дезрастворе. Такая она была одинаковая и на вид совершенно стерильная.
