Амалия Вахман по привычке использовала своего маленького братишку в качестве «посланца амура». А братишка по привычке тщательно заносил в дневник подробности жизни своей старшей сестры и пополнял коллекцию любовных записок. Привыкший к обществу взрослых людей, Вилли был замкнут, молчалив и знал о жизни гораздо больше своих сверстников.
Так безмятежно текла его беззаботная жизнь в атмосфере достатка крупного поместья, в котором отчаянный дефицит послевоенной Германии казался плодом домыслов досужих журналистов и демагогов-политиков.
И внезапно все рухнуло.
Невольным виновником крушения благополучия своей семьи стал именно Вилли. Однажды он подслушал беседу бабушки с нотариусом. Бабушка наконец решила переписать завещание, по которому все ее имущество должно было достаться ее дочери. Дочь, увы, скончалась и бабушке понадобилось несколько лет, чтобы осознать этот факт и смириться с ним. Она решила завещать имение своей внучке Амалии Вахман. «Девушке нужно хорошее приданое, чтобы найти себе мужа из семьи настоящих прусских аристократов», — объяснила она свое решение нотариусу.
Вилли было только двенадцать лет, но проведенные среди взрослых годы помогли ему осознать: его решили ограбить! И он впервые в жизни решил воспользоваться своей коллекцией. Вилли ознакомил бабушку с собранием любовных записок сестры.
Однако все пошло вовсе не так, как он рассчитывал. Потрясенная бабушка несколько раз перечитала свидетельства любви ее конюха и ее внучки, а затем внезапно обрушила весь свой гнев на незадачливого внука:
— Ах, вот как, господин Вильгельм Вахман! Вы, оказывается, принимали активное участие в этом грязном заговоре против меня?! И вы полагаете, что ваше запоздалое раскаяние сойдет вам с рук?!
Бабушкин вердикт потряс Вилли до глубины души: оказывается, он стал соучастником гнусного заговора против баронской чести. Презренные отпрыски баварского провинциала, потомка торгашей, втоптали в грязь честное имя прусских баронов, сподвижников Фридриха Великого и потомков Фридриха Барбароссы! Захлебываясь рыданиями, он пытался что-то объяснить, но бабушка была непреклонна. Если бы Вилли обладал более обширными знаниями и красноречием, он бы напомнил судьбу курляндской герцогини, успешно крутившей роман со своим конюхом. Став императрицей России под именем Анны Иоанновны, она сделала конюха герцогом. Чем не выход из положения?
Однако у бабушки были свои понятия — тем более что императрица была русской, а как гласит русская народная поговорка: «Что русскому хорошо, то немцу смертельно». Короче, через три дня Амалия и Вилли покинули поместье. По дороге им повстречался нотариус, направлявшийся в противоположную сторону.
Бабушка переписала завещание в пользу своего племянника, которого видела последний раз ровно пятьдесят пять лет назад на крестинах. Через месяц после этого она скончалась, и ее племянник, отставной пехотный майор, — который не спился до этого времени только потому, что ничтожной пенсии майора рейхсвера не хватало в достатке на его любимый «Пауланер», — внезапно оказался владельцем крупного поместья. А незадачливые дети баварского чиновника как снег на голову свалились своему отцу.
Людвиг Вахман не стал вдаваться в детали и выяснять подробности. Он понял только то, что наследство его покойной жены безвозвратно утрачено и теперь непосредственно ему предстоит заниматься судьбой своих детей. Амалию он устроил в католический пансион для девушек, а Вилли отправился в самую обычную школу.
В двенадцать лет прийти в новый класс — испытание для любого. Могучий инстинкт «свой-чужой» начинает брать свое, превращая вчерашних милых детишек в стаю безжалостных хищников. Они при каждом удобном случае задирают чужака, пробуя его на прочность и определяя для него место в стае. Как и в любой сложившейся иерархической структуре, новичку начинать приходится с самого низа. Это нелегкое испытание для любого, а уж для домашнего тихони — так просто все круги Ада, замкнутые в одну непрерывную цепь страданий!
На подколки товарищей и их жестокие розыгрыши Вилли реагировал привычным образом: он с чуткостью оператора-акустика субмарины улавливал мельчайшие подробности жизни своих мучителей и скрупулезно заносил их в свой дневник. Он с глубоким удовлетворением нашел очередное подтверждение своему первому житейскому открытию: у каждого в жизни есть то, что он предпочел бы не афишировать, а то и скрыть от других любой ценой. Юный Вилли еще не знал, как правильно пользоваться обоюдоострым оружием гнусненького знания. И потому совершил вторую в своей жизни ошибку: решил поделиться знанием с учителем, в расчете на то, что тот уничтожит его мучителей.
Но его, как и в случае с бабушкой, ждало сокрушительное и вполне закономерное поражение: ведь Вилли пока не научился предвидеть последствия своих поступков. Отсутствие такого предвидения являлось следствием в первую очередь плохого знания психологии окружающих. Но такой предмет не преподавали в гимназиии, потому Вилли приходилось учиться на своих собственных ошибках.
Итак, Вилли написал в тетрадке подробный отчет о подлежащих, — согласно школьным правилам, — суровому наказанию неблаговидных поступках своих «товарищей по учебе» и, предвкушая сладость грядущей мести, сдал своеобразный «доклад о групповой неблагонадежности» учителю якобы для проверки домашнего задания.
Результат стал для Вилли настоящим шоком.
Вечно хмурый хромоногий отставной капитан рейхсвера, инвалид войны Герман Мур перед всем классом зачитал весь список прегрешений его учеников, столь опрометчиво переданный ему наивным Вилли. В заключение он обвел суровым взглядом ошарашенных воспитанников и с мрачным сарказмом сообщил:
— Хочу поблагодарить нашего нового товарища Вильгельма Вахмана за то, что он не прошел мимо вопиющих фактов жизни нашего класса и счел необходимым донести их до руководства школы.
Такого чудовищного акта предательства со стороны учителя — Высшей силы, олицетворявшей Господа Бога, Рейх и Власть в одном лице, — маленький доносчик не ожидал. Сжавшийся от ужаса Вилли почувствовал себя под недобрыми взглядами одноклассников крохотным и ничтожным, словно выползший на парковую дорожку во время народного гуляния дождевой червь.
После уроков все ученики со зловещим оживлением помчались во двор. Проходя мимо Вилли, они недобро усмехались: в них чувствовалось радостное нетерпение молодых волков, увидевших потерявшегося ягненка. В быстро опустевшем классе Вилли подошел к собиравшему в портфель свои записи Муру и дрожащим от обиды голосом спросил:
— Господин учитель! Почему вы так поступили?! Ведь они меня будут бить!
— Обязательно, — безжалостно подтвердил Мур, закрывая портфель. Презрительно взглянув на уничтоженного Вилли, он медленно и отчетливо произнес: — Я прошел всю войну и вот что тебе скажу: на фронте были разные люди. Но все мы были в одном окопе и знали, что мы — это Мы! Среди нас были умницы и дураки, моралисты и извращенцы, бессребреники и скупердяи. Но среди нас не было места трусам и подлецам. Ты гораздо хуже, чем трус. Ты — подлец! Ты предал товарищей не из страха перед наказанием, а из желания выслужиться. Тебя будут бить, жестоко бить. И если ты выживешь и не останешься инвалидом, то, возможно, избавишься от той внутренней пакости, что толкнула тебя на подлость.
Но Мур не учел одного: даже трусливая крыса, если ее загнать в угол, может в последнем прыжке вцепиться коготками в лицо преследователя. Отчаянье придало сил Вилли и он громко пискнул:
— А быть любовником жены директора — это не подлость?
Вилли не совсем понимал в силу своего возраста, что такое «любовник», — он лишь знал, что взрослые всегда это тщательно скрывают. Он сумел выследить учителя во время его воскресных встреч с женой директора школы, когда сам директор увлеченно играл в карты с друзьями.
Мур побагровел и в ярости вскинул увесистую трость. Вилли поспешил спрятаться под стол. Трость оглушительно ударила по крышке стола и разломилась на две части.
— Маленький гадкий ублюдок! — заорал Мур. — Вылезай немедленно, мерзавец! Откуда ты набрался этой гадости?! Кто тебе это рассказал?!
— Я сам видел, как госпожа директорша приходила в вашу квартиру. Она всегда заходила туда с черного хода! — торжествующе сообщил Вилли: он почувствовал, что взял верный тон. — У меня все записано, по числам и часам.
Озадаченный Мур замолчал. Он молчал пару минут, осмысливая ситуацию, затем мрачно промолвил:
— Ладно, вылезай. Ты еще больший мерзавец, чем я думал. Но я не хочу пачкать о тебя свои руки. Сейчас мы пойдем к твоему отцу и я объясню ему, что для всех нас будет лучше, если твоего духу завтра не будет в школе. Вылезай, слышишь? Я тебя не трону.
