Рихтер вцепился в штормовую оснастку и удержался. Проходящая волна кипела вокруг него, все унося с собой, и на мгновение он поверил, что судно потонет под ее весом.
Медленно «Дойчланд» начала подниматься, вода отступала, и он увидел, что на штормовой оснастке носового паруса остался только Штурм.
Кнорр барахтался в подветренных скупперах, пытаясь подняться на ноги. Рихтер начал двигаться к нему, пока «Дойчланд» продолжала выбираться и здесь накатилась другая большая волна и снова сбила его с ног. Он схватился за край чехла главного люка и крепко вцепился, однако та же волна перенесла через поручни Кнорра. Когда Рихтеру удалось встать на ноги, он заметил в воде желтое пятнышко, но оно быстро исчезло.
Штурм начал двигаться по палубе вдоль штормовых линей. Бергер с двумя помощниками побеждал в схватке с штурвалом. Рихтер заметил, что двери трапа в кают-компанию распахнуты. Он вошел, закрыл их за собой и спустился.
В салоне было по колено воды и все монахини вышли из кают в тревоге и присоединились к сестре Анджеле и Лотте.
— Все в порядке, дамы — успокоил их Рихтер. — Все под контролем, но я настаиваю, чтобы вы вернулись в каюты и привязались к койкам, пока не пройдет шторм.
Возникла некая заминка, но сестра Анджела проворно сказала:
— Господин Рихтер прав. Мы немедленно должны сделать, как он сказал.
Все монахини возвратились в каюты, по колени в воде, подобрав юбки, но Лотта осталась и, подняв руку, потрогала пятно крови на правой щеке Рихтера.
— Вы поранились, господин Рихтер.
— Ничего — ответил он, — только царапина. Пожалуйста, делайте, как я сказал. — Он повернулся к сестре Анджеле — Мы только что потеряли человека. Кнорра. Скажите остальным, когда сочтете нужным. Я не хочу тревожить их без необходимости.
Она перекрестилась:
— Разве ничего нельзя было сделать?
— При таком море? Его просто проглотило.
Судно снова качнуло и он, ругаясь, развернулся, пронесся мимо Лотты и быстро поднялся по трапу. Она потянулась за ним, словно хотела удержать.
— Хельмут — прошептала она.
Ее юбка мокла в воде, плещущей вокруг ног. Она стояла с близким к отчаянью выражением лица:
— Он убьется, я знаю!
Сестра Анджела мягко сказала:
— Он нравится тебе, не правда? Я имею в виду, очень сильно нравится?
— Да, сестра — ответила Лотта тихим голосом.
Сестра Анджела села за стол, стиснув руками край:
— Дитя мое, тебе следует вспомнить, что мы члены ордена, чей обет побуждает нас любить всех ближних наших равным образом. Опасность в том, что любой вид личных отношений умаляет даваемое другим. Мы дали обет служить человечеству, Лотта.
— Я не давала такого обета, сестра.
Сестра Анджела удержалась за стол, когда судно снова качнуло. У нее слегка перехватило дыхание и не только от физического усилия.
— Ты понимаешь, что ты говоришь?
— Да — ответила Лотта с новой твердостью в голосе. — Я больше не уверена в своем призвании.
Сестра Анджела протянув руку крепко сжала ладонь девушки:
— Подумай хорошо, Лотта — настойчиво сказала она. — Отказаться от любви к богу ради…
— …любви к человеку? — спросила Лотта. — Разве нельзя любить обоих?
Сестра Анджела пыталась остаться спокойной, однако горечь разливалась в голосе, как желчь:
— Вещи не всегда таковы, какими мы их видим. Человеческие существа хрупки. Однажды, когда я была гораздо моложе тебя, я полюбила мужчину, отдала ему свое сердце и, боже, помоги мне, отдала ему и свое тело — а взамен… — Ей перехватило горло — А взамен…
Лотта тихо сказала:
— Из-за того, что один мужчина так поступил, разве запятнаны все мужчины? Вы хотите, чтобы я в это поверила, сестра?
— Нет — прошептала сестра Анджела. — Конечно, нет. — Она сжала руку Лотты — Мы достаточно поговорили сегодня. Иди и ложись, как приказал господин Рихтер. Он знает, что для нас лучше.
Лотта поколебалась, но сделала, как было сказано. Дверь в каюту закрылась за нею. Сестра Анджела осталась сидеть за столом, уставившись в пространство отсутствующими глазами.
— Почему, Карл? — прошептала она. — Почему?
Потом, когда горячие слезы застили ей глаза, многолетняя железная дисциплина, как всегда, пришла ей на помощь. Чтобы успокоиться, она глубоко вздохнула, сложила руки и начала молитву за спасение души впередсмотрящего Петера Кнорра, за всех грешников мира, чьи деяния оторвали их от бесконечной благости божией любви.
***
К вечеру шторм ослабел, однако, дуло еще очень сильно, и высоко над палубой Хельмут Рихтер, Штурм и старший матрос Клют, балансируя на рее, пытались укрепить заново починенный верхний носовой парус. Жестоко-холодный дождь, хлещущий с юго-востока, бил, словно пулями, когда они молотили кулаками по сырому брезенту, ругаясь, когда кровь проступала из разбитых пальцев.
Бергер стоял, наблюдая за людьми наверху, рядом был Отто Прагер в черном клеенчатом плаще и зюйдвестке.
— Мне страшно даже смотреть — сказал консул. — Я бы никогда не научился, даже если плыть в кругосветном путешествии год или больше.
— Это превращает мальчиков в мужчин — ответил Бергер, когда Штурм и другие начали спускаться.
Молодой лейтенант взобрался на квартердек.
— Теперь все паруса наверху, капитан. — Лицо было бледным и вытянутым, воспоминание о Кнорре еще не оставило его.
Бергер сказал:
— Не вини себя, парень. Ничего нельзя было сделать.
— Я почти поймал его — сказал Штурм. — Но он выскользнул из пальцев.
Бергер положил ему руку на плечо:
— Сделай себе кофе.
Штурм спустился по трапу. Бергер посмотрел через поручень и увидел Рихтера, который платком останавливал кровь.
— Сильно? — спросил он.
— Кончик пальца, только и всего.
— Скажи сестре Анджеле. Она полечит.
Когда боцман сошел по лестнице, салон был пуст, если не считать Лотту, сидящую за столом с открытой книгой. На звук шагов по лестнице она подняла глаза и улыбнулась.
— Господин Рихтер?
— Фройляйн, — С недавнего времени по какой-то причине он считал невозможным звать ее сестрой. — Вам следует быть на койке.
Она потянулась к его пораненной руке и начала развязывать платок:
— Что случилось?
— Ничего — ответил он. — Рассадил палец, вот и все. Забивали брезент. Случается все время.
Кончик среднего пальца разошелся до кости:
— Надо что-то сделать.
— Я сама посмотрю — сказала сзади сестра Анджела. — Пожалуйста, вернитесь к вашим молитвам и делу, которое я дала. В свою каюту, — добавила она.
Лотта покраснела, подхватила книгу и быстро вышла. В салоне стало очень тихо, голос ветра снаружи смягчился, стих. Рихтер и сестра Анджела стояли лицом к лицу.
— Я схожу за медицинской сумкой.
Он сел за стол и достал сигарету.
— Вы не против? — спросил он, когда она вернулась.
— Вы курите? О, нисколько, господин Рихтер. Мой отец любил говорить, что у мужчин должны быть пороки. Определенного сорта.
— Вы имеете в виду короткий поводок?
— Разве? — Она исследовала палец. — Надо наложить два шва. Вам лучше смотреть в сторону.
Затягиваясь сигаретой, он смотрел на дверь каюты Лотты, ворча, когда иголка входила в плоть.
— Откуда вы родом, господин Рихтер?
— Вена.
Она удивилась:
— Моряк из Вены? Не знала, что такое бывает. Как это случилось: вы сбежали на море?
— Достаточно странно, но именно так — сказал ей Рихтер. — Мой отец, если вам интересно, был хирургом и готовил подобную карьеру мне.
— А у вас были другие идеи. Вы женаты?
— Нет — просто ответил он.
Игла впилась снова.
— А надо бы. Это лучше для души, господин Рихтер. Теперь я кончила.
— Как странно — сказал он. — Мне всегда казалось, это лучше для тела.
Она сдержалась и принудила себя говорить спокойно:
— Оставьте ее в покое. Свою жизнь он сможет употребить для лучших вещей.
— Разве? Только потому, что это сгодилось для вашей жизни?
Она резко встала, схватила медицинскую сумку и ушла в свою каюту. Рихтер сидел еще несколько мгновений. Когда он встал, щелкнула дверь каюты Лотты.
— Все в порядке, господин Рихтер? — прошептала она.
— Прекрасно — ответил он. — По правде говоря, я никогда не чувствовал себя лучше, фройляйн.
Она снова улыбнулась и исчезла. Рихтер подымался по лестнице через две ступеньки.
***
Для Паули Герике события закрутились с чрезвычайной быстротой. Предварительный допрос в Фальмуте, во время которого его одежду высушили и вернули. Потом по суше его перевезли в Портсмут, где он попал в руки военно-морской разведки.
Они отнеслись к нему с уважением. Кроме всего, он был редкостной добычей — самый известный командир подлодки, взятый в плен после Кречмера.
Пять часов подряд его посменно допрашивали без малейшего успеха. Герике решительно застрял на личной информации, разрешенной Женевской конвенцией, и более ничего не сообщал.
