Винтокрылая машина на какое-то время потеряла устойчивость, стала рыскать вправо и влево, но все же через несколько десятков, показавшихся очень долгими, секунд успокоилась и вновь стала слушаться ручки управления. Однако ручка стала чуть влажной от выступившего пота на ладони майора Иванисова.
— Вот затрещали барабаны и отступили басурманы. Тогда считать мы стали раны, товарищей считать, — негромко продекламировал себе под нос Иванисов, проверяя одну за другой системы жизнеобеспечения «Громобоя».
Взглянув на приборы винтомоторной группы, он понял, что столкновение с осколками ракеты, выпущенной с земли, не прошло бесследно для их машины. Судя по указателям тахометров турбокомпрессоров, обороты двигателей снизились процентов примерно на пятнадцать по сравнению с обычным режимом. Падение было отнюдь не критическим, мощности моторов еще вполне хватало для набора высоты и скорости, обычных для других геликоптеров традиционной конструкции.
Хуже было другое. Осколками разорвавшейся ракеты сразу в нескольких местах была повреждена обшивка вертолета, которая делала его при необходимости практически невидимым. Иванисов вынужден был отключить всю систему визуальной защиты «Хамелеон», потому что несколько разбитых и неработающих полиуглеродных мимикрирующих элементов защиты демаскировали, по сути, весь вертолет. И «Хамелеон» фактически впустую отбирал свою долю мощности у турбин, и без того поврежденных. Заменить поврежденные элементы силами экипажа не представляло особого труда, но сделать это можно было только на земле в более или менее спокойной обстановке.
— Вот так, Петруха, — произнес командир, быстро взглянув на Романчука. — Нет у нас с тобой шапки-невидимки. Пока нету. Полезем от греха подальше выше, чтоб бедуинов не пугать своим внешним видом. Радары нам не страшны, так что вперед и с песней.
Иванисов включил форсаж и плавно передвинул ручку управления. «Громобой», опустив хвостовую часть, стал довольно резво набирать высоту.
Оператор никак не отреагировал на слова командира и хранил молчание.
— Ты чего, Петька? Надулся как мышь на крупу. С чего бы это?
— Говорил я, надо еще раз атаковать! — не смог до конца выдержать характер Петруха. — Если бы послушал меня, вертолет бы не пострадал, я бы ракетами разнес их в клочья к едрене фене.
— Я-то тебя послушал, — скорбно заметил Иванисов, возвращая ручку в прежнее положение, закончив набирать высоту. — Я тебя послушал! Но в первый и в последний раз. Не хрен было вообще возвращаться туда. Любопытной Варваре нос оторвали, а нам обшивку посекли.
— Атаковать надо было! Тогда бы никаких проблем бы не было! — упрямо стоял на своем оператор.
— Петруха, ты как был «праваком», так, боюсь, им и останешься на всю оставшуюся жизнь. Я ж тебе русским языком сказал: мы не воюем! Здесь во всяком случае. Нас послали на поиски российских граждан. И только в случае, если убедимся, что им угрожает опасность, а мы можем их защитить, то лишь тогда имеем право применять оружие. Ну, или в случае самообороны, как это было только сейчас.
Уязвленный Петька не унимался, продолжал бубнить:
— Хорошенькая самооборона: получили по зубам и смылись.
— Хорош трындеть! — вскипел Иванисов, прибегая к ненормативной лексике, что для него было, в общем, не характерно. — Ты что, не понимаешь, что нас специально ждали? Голая безлюдная пустыня и вдруг — здрасьте Настя! — оазис со «стингерами» прямо по курсу «Громобоя». А курс, между прочим, утвержден еще в Москве. Нас, скорее всего, провоцировали на атаку. Пораскинь мозгами, лапоть винтокрылый!
— Ты думаешь, нас предали? — уже другим, тревожным тоном спросил Петруха, вперив пристальный взгляд в командира.
— Я не думаю, что нас предали, — строго сказал Иванисов. — Я думаю, что те, кто нас обстрелял, что-то знали о нашей миссии. Некоторые детали. Важные.
— Откуда?
— От верблюда. Мы с тобой летуны, а не Штирлицы. Пускай те, кому надо, разбираются.
— А много еще до точки, на которую навела Людмила? — поинтересовался Романчук, косясь на приборную панель на левой, пилотской стороне.
— Еще минут пятнадцать-двадцать, если крейсерской скоростью. Можно было бы поднажать, но не хочу насиловать движки — надо еще будет разбираться, чего им досталось от осколков.
Под ногами экипажа «Громобоя» под ровный негромкий рокот моторов по-прежнему плыл назад все тот же унылый и безжизненный пейзаж пустыни. Местность была в основном равнинная, лишь иногда встречались скопления пологих холмов. Следов человеческой деятельности практически не фиксировалось, только однажды они заметили небольшой караван — не более десятка верблюдов — который неспешно продвигался по едва заметной тропе в западном направлении в сторону иракской границы.
Прямо по курсу «Громобоя» наконец показались скалистые горы, в которые, словно море в берег, упирались пески пустыни. Вдруг дал о себе знать локатор.
— Командир, сразу три НЦ! — возбужденно выкрикнул Петруха.
— Сирийские вертушки, что ли? — задал риторический вопрос Иванисов, мгновенно анализируя Петрухину информацию о низколетящих целях.
Ответ в виде размалеванных в желтые и черные разводы трех вертолетов, вынырнувших из-за острозубого хребта, не заставил себя ждать.
Опознавательные знаки на фюзеляжах винтокрылых машин — концентрические красно-бело-черные круги с двумя зелеными звездочками в среднем белом круге — не оставляли сомнений в принадлежности вертолетов сирийским военно-воздушным силам.
Это было звено МИ-35М, экспортного варианта старичка МИ-24, знаменитого ударно-транспортного вертолета, разработанного в конструкторском бюро Михаила Леонтьевича Миля еще в конце шестидесятых годов. Машина прекрасно зарекомендовала себя во многих локальных конфликтах на всем земном шаре как штурмовик, вертолет огневой поддержки. Его модификации, изготовленные на Ростовском вертолетном заводе, и в двадцать первом веке стоят на вооружении более чем в двух десятках армий мира.
В Советском Союзе, а затем и в России за вертолетом закрепилось неофициальное название «крокодил», которое он получил из-за характерных хищных обводов фюзеляжа. Впрочем, машины самой первой модификации — Ми-24А — прозвали «стаканами» за характерный вид остекления кабины экипажа, который наталкивал на ассоциации с граненым «булганинским» стаканом — наиболее распространенной емкостью для розлива «шила».
У сирийских «крокодилов» вполне приличное вооружение. Вертолеты оснащены смонтированными под носовой частью несъемными подвижными установками с двуствольными 23-милиметровыми пушками ГШ-23 конструкции Грязева-Шипунова. Эти пушки представляли собой грозное оружие в воздушной схватке. Они отличались скорострельностью и очень высокой скоростью полета снаряда, примерно километр в секунду, что в сочетании с большой массой снаряда на близких и средних дистанциях позволяло пробивать бронированные машины.
Сирийские МИ-35 несли на консолях по 16 противотанковых ракет комплекса «Штурм-В», впрочем, в патрульных вылетах их экипажи обычно подвешивали не больше восьми. В боевом снаряжении «крокодилов» были также управляемые ракеты класса «воздух-воздух» Игла-В для самообороны от истребителей противника и для борьбы с вражескими вертолетами.
Даже один такой вертолет представлял собой очень серьезную опасность, не говоря уже о целом звене.
— Что будем делать, Жора? — быстро спросил оператор.
— Главное, не очковать, — спокойно ответил своему «праваку» Иванисов.
— Обижаешь, командир, — всерьез воспринял шутку майора Петруха. — На такой машине, как наша, сам черт не страшен, а тем более родные «крокодилы».
— Ну ты не только певец, но еще и поэт, — улыбнулся Иванисов, намекая на случайную рифму, проскользнувшую в речи оператора.
— Уходим или принимаем бой? — настаивал Петруха.
— Какой бой, Петька, какой бой? Мы нарушители воздушного пространства суверенного государства. Если мы сейчас «крокодилов» завалим, завтра Совет безопасности Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке соберется, а сирийцы, чего доброго, в очередной раз начнут Голанские высоты отвоевывать в ответ на наглую провокацию Израиля. А там большие подключатся. Ты что, хочешь третью мировую развязать?
— Как скажешь, уходим так уходим, — согласился оператор. — Я, как занимающий правое кресло, знаю одно — мое дело правое, и враг будет разбит.
— Так то враги, Петруха. А сирийцы на российских машинах летят, их в наших училищах учили.
— Фашист Геринг, говорят, тоже на российских истребителях учился летать. А потом воевал с нами.
Иванисов не ответил, ситуация быстро менялась не в лучшую сторону для россиян, и надо было что-то предпринимать.
