достала из ящика стола свой толстый блокнот. Она открыла его и, пролистав несколько страниц, продолжила делать пометки шариковой ручкой. Текст, формулы, схематические рисунки, слова и предложения с несколькими подчёркиваниями всё это в комплексе составляло проделанную ей работу.
Время неумолимо отсчитывало минуты и часы, приближая стрелки к двум часам дня. Внезапно зазвонил внутренний телефон и профессор Сильвани, не отрывая взгляд от материалов, протянула руку к трубке. Она тут же сняла её и приложила к уху.
— Слушаю, — оторвав взгляд от своего блокнота, произнесла Паскуалина.
— Добрый день, профессор! Ждём вас в лаборатории, — звонко прозвучал голос врача из исследовательской группы.
— Сейчас, иду, — ровно ответила она и закрыла свой блокнот. Профессор Сильвани встала из-за рабочего стола и зацепила шариковую ручку за нагрудный карман белого халата. Она сунула блокнот, перетянутый резинкой, в боковой карман и вышла из кабинета. Паскуалина закрыла дверь на ключ, чувствуя, что мигрень в очередной раз вернулась в самое неподходящее время. В висках, будто, стучала барабанная дробь, отбивавшая очередной военный марш перед парадом.
Профессор Сильвани прошла вдоль по коридору и остановилась у лифта. Указательный палец правой руки коснулся кнопки вызова и кабина лифта начала своё движение. Мигрень продолжала мучить Паскуалину и не собиралась покидать её. Порой она сводила с ума своей пронизывающей болью, остановить которую могли лишь сильнодействующие препараты. Наркотические анальгетики спасали профессора Сильвани, но злоупотреблять ими она не собиралась. Своя смерть ей виделась несколько другой. Где-нибудь в большом родном доме, окружённой детьми и внуками, вдали от беспокойной жизни.
Двери лифта разъехались в стороны и Паскуалина вошла в кабину. Яркий свет добавлял болезненных ощущений в голове, но профессор Сильвани старалась держаться и не давать боли одержать верх над ней. Кабина лифта опустилась вниз на подземный этаж и Паскуалина попала в длинный коридор. На полу лежала тёмно-синяя плитка с белыми и чёрными прожилками, напоминавшая своим узором тёсаный камень. Светло-голубые панели на стенах создавали спокойствие, схожее с погружением на глубину. Цокот каблуком её туфель выказывал уверенный энергичный шаг, а звонкость добавляла к этому особый шарм. Две медсестры аккуратно обошли профессора Сильвани, пожелав ей доброго дня, и направились с контейнерами, заполненными биоматериалом в так называемый «морозильник». Это была огромная комната, где царила, почти что, вечная мерзлота. Хранилище образцов, культур, эмбрионов и многое другое, что имело огромную цену для науки.
Паскуалин подошла к массивной бронированной двери, оснащенной кодовым замком, и ввела цифровую комбинацию на кнопочной панели. Дверь издала шипение пневматической системы и неспешно откатилась в левую сторону. Профессор Сильвани уверенным шагом вошла в лабораторию. Она сделала несколько шагов по небольшому коридору и нажала указательным пальцем правой руки на кнопку магнитного замка. Паскуалина толкнула дверь из бронированного мутного стекла и очутилась в просторном помещении лаборатории, где вовсю кипела работа. За своими рабочими столами трудилась основная часть исследовательской группы, выполняя испытательные тесты и изучая развитие различных культур с помощью электронного микроскопа.
Профессор Штреллер выполнил очередную манипуляцию и сбросил наконечник автоматической пипетки в ёмкость для отработанного материала. Он повернулся развернулся на стульчике на сто восемьдесят градусов и улыбнулся.
— Чао, профессор! — встав со стульчика и повесив автоматическую пипетку на штатив, произнёс профессор. На его исчерченным морщинами лице сияла искренняя добрая улыбка. Романтизм и строгость его образа покоряла, не смотря на его возраст. Казалось, что молодость и юношеский задор не покинут его никогда. Шестьдесят лет ему было сложно дать, скорее он выглядел на пятьдесят пять, а морщины больше говорили о сосредоточенном научном труде на протяжении всей жизни, а не о пресловутой дряхлости.
— Чао, Кристоф! — подмигнув коллеге, ответила профессор Сильвани и, подойдя к нему, протянула свою правую руку. Профессор Штреллер, как любой уважающий себя галантный мужчина взял её за кисть и коснулся пальцев кончиком носа.
— Кристоф, в тебе пропал легендарный маркиз де Сад.
— Хорошо, что не Дон Кихот! Бороться с ветряными мельницами всю жизнь это не совсем моё. Впрочем, Сервантес олицетворял в своём герое самого себя!
— Надеюсь, что всё же ты не так устал от жизни! — засмеявшись, добавила Паскуалина.
— Ни в коем случае! Я и моё эго требует новых свершений! — расплывшись в улыбке, уточнил профессор Штреллер. — Мне удалось утром выделить интересный образец соединив яйцеклетку с полученным нами ранее материалом «№ 1». Идём к микроскопу.
Профессор Сильвани опустила свой взгляд в электронный микроскоп, где на предметном столике в чашке Петри происходило развитие образца и его деление.
— Ну, как? — с нетерпением спросил Кристоф, застывший рядом с Паскуалиной, продолжавшей наблюдать за образцом.
Профессор Сильвани оторвала свой взгляд от микроскопа и достала из кармана белого халата блокнот и, стянув с него резинку, стала одержимо листать страницы. Она искала одну из своих записей, где было описано нечто подобное на бумаге.
— Вот! Эту гипотезу я описала позавчера ночью, когда не спалось! — ответила Паскуалина ткнув указательный палец правой руки в запись блокнота.
Профессор Штреллер опустил свой взгляд на рукописную страницу, где помимо записи был схематический рисунок-предположение.
— Что же ты мне вчера про это не рассказала?
— Видимо, выпало из головы, — присев на стульчик рядом со столом, добавила профессор Сильвани.
— Мы, похоже, сделали главный шаг на пути к конечной цели. Может быть научная-фантастика скоро получит реальную физическую оболочку.
— Нужно попробовать, но перед этим всё попытаться до конца просчитать. Сколько у нас яйцеклеток в хранилище?
— Достаточно, но мы можем собрать ещё через некоторое время, — сосредоточенно, ответил Кристоф, представляя в своё в воображение, как будет творить эту неизведанную и загадочную для мира жизнь.
— Что ж! Стоит попытаться! В нашем распоряжении оказались лишь малая часть материалов с опытами нацистов. Доктор Менгеле не мог знать, что станет с его трудами после взятия Берлина в 1945 году. Часть их осела в Швейцарии и эти бумаги сейчас в нашем распоряжении. Американцам и русским тоже достались эти материалы. Кое-какие из них так же сейчас в нашем распоряжении.
— Мы их все изучили давным-давно от начала и до конца. Не могу сказать, что мне эти материалы как-то или в чём-то помогли, но определённую роль сыграли, — присев на стульчик, произнёс профессор Штреллер, задумчиво смотря на штатив с пробирками, где находилась культура, готовая к отправлению в термостат для дальнейшего роста.
— Решено, Кристоф! Сделаем первые пробные образцы и, если они получатся, то сразу же пересадим суррогатным матерям.
— Ох, и далеко нас заведёт наука, Паскуалина!
— Всё, как всегда! Сначала распнут, заклеймят, а время всё откорректирует на свой лад, — встав со стульчика, произнесла профессор Сильвани и закрыла
