начальству. К тому же взаимоотношения Миронова и Кострецова не сложились с тех пор, когда в отделе работала еще одна «белая ворона» — друг Сергея. Алексей Бунчук.
— Садись, капитан, — проговорил Миронов. — Что там у тебя на участке за уголовники такие, из-за которых ГУОП нам покоя не дает? Какой-то Яша Тундра. Звонят, намекают, что он подкармливает кого-то из наших. Уж не тебя ли?
— Никак нет. Подкармливает он наркотиками лишь уголовную шушеру, чтобы блатные на него косо не смотрели.
— Понял, — сказал подполковник. — Помощник, значит, твой. А ты его хорошо контролируешь?
«А не сдать ли Яшу как агента ГУУРа вместе с его Осиповским, раз они на пару замыслили против меня игру?» — возникло у капитана желание. Однако он удержался. Надо сперва самому подробно разобраться. Вдруг филерство Яши — самодеятельность, а Осиповский ни при чем? Скажешь лишнее подполковнику, дойдет до Осиповского, отношения испортятся. С такими, как майор с его стукачом, лучше до упора показушно дружить.
— Да нет, товарищ подполковник, Яша не осведомитель. Так, иной раз подскажет в благодарность за то, что я его от «крыш» защищал.
— Не темни, Кострецов, — усмехнулся седой подполковник, — будешь ты каждому на Чистяках помогать. Это у него зал игровых автоматов был, который сгорел?
— Так точно, — ответил капитан и подумал: «Что за отношения у подполковника с людьми из ГУОПа? Почему он насчет Яши упорно допытывается? Вот так Тундра! О нем и ГУУР, и ГУОП хлопочут. А вчера этот огурчик шел следом именно за мной… Запутался, видимо, Яша в каких-то высоких играх. Но крайний из милицейских пока я. Нет, никому в погонах, кроме годами проверенного Пети Ситникова, подставляться не буду».
— Кострецов, — сурово сказал подполковник, — вот у нас в отделе двенадцать оперативников, но только с тобой всякие нестыковки происходят. Это ведь о чем-то го ворит?
— О том говорит, — улыбнулся Сергей, — что всю дорогу в «земляных» и хожу.
— Ты зубы не скаль. Есть у тебя задокументированная оперустановка на Яшу?
— Никак нет. Контакты у меня с ним случайные. А после поджога зала и убийства его помощника Яши след простыл.
— Как же ты думаешь все это раскручивать? На тебе ж еще и ограбление Ахлопова.
— Да вот думаю, — виновато ответил Сергей.
— Долго тебе до майорского звания придется думать.
Кострецову надоело ваньку валять, он проговорил:
— Я, товарищ подполковник, ни за званиями, ни за должностями не гнался и гнаться не буду. А если из ГУОПа кто-то Яшей интересуется, пусть поговорит со мной. Что их волнует? Мы все одному делу служим, конспиративность тут не нужна. Или вы лично по этой линии в чем-то заинтересованы?
— Ты что плетешь, Кострецов?! — вскипел Миронов. — Тебе лавры дружка твоего Бунчука снятся? Так он главный орден получил — пулю.
С вальяжным Мироновым Леша Бунчук сцеплялся больше всех. В нем Леша, так же как потом в Осиповском, чуял гниль.
— Не вам о Бунчуке говорить, — твердея губами, сказал капитан.
— Встать! — крикнул подполковник. Можете быть свободны.
Кострецов поднялся, повернулся кругом и вышел из кабинета.
В коридоре на него наткнулся следователь Славик Уньков.
— Кострецов, где досье по банковским, что ты от Серченко обещал?
— Сейчас занесу.
Сергей принес ему сочинения Серченко, положил на стол и сел.
— Не вытоптал ковер у зама? — ехидно спросил Славик, намекая на головомойку у Миронова. — Затягиваешь по Ахлопову. Сколько дней прошло, а от тебя ничего, кроме этих бумаг.
— Да, не видать нам с тобой денежной премии от Ахлопова.
— Тебе, конечно, все до фени. — Славик зло взглянул. — Ни деньги, ни карьера не интересуют.
— Конечно, — усмехнулся Кострецов. — Лишь бы время провести. Я сейчас Миронову так и сказал.
— А мне Осиповский из ГУУРа звонил, — многозначительно сообщил Унь-ков. — Он, оказывается, и тебя поставил в известность по сретенской версии ограбления Ахлопова.
Капитан воскликнул про себя: «Ну, Осиповский! Со всех сторон обкладывает!»
Он иронически посмотрел на возбужденного Славика.
— А из ГУОПа тебе не звонили?
— При чем тут ГУОП? Мы с тобой вместе это дело ведем? Ты почему молчишь?
— Деньги от Ахлопова один хочу поиметь.
— Кострецов, мне твою тюльку слушать надоело. Я сейчас пойду к Миронову, от которого ты на полусогнутых только что вышел. Пусть разберется! Ты от следователя ключевые факты скрываешь.
— Уймись, молодой, — мрачно проговорил Кострецов. — Какие факты? Лишь идеи от гнилых стукачей. Их проверять надо.
— Так, — стукнул по столу ладонью Славик. — Ты проверил?
— Проверяю. Ну чего ты пристал? Я тебе гору папок Серченко дал. Анализируй. Как у меня что-нибудь прояснится, сразу сообщу.
Отношения со следователем капитан обострять не хотел. На Костренова так навалились с самых разных сторон, что ему не меньше разыскиваемых блатарей надо было «уходить в тину», не высовываясь до поры. В кабинете же подполковника он не сдержался потому, что тот нехорошо помянул покойного Лешу Бунчука.
Розовошекий Славик посмотрел на него недоуменно.
— Сергей, ну чего ты со всеми собачишься?
— Потому что, Слава, один, без жены, живу.
— Опять шутишь. — Уньков сморщился. — Ты думаешь, я не понимаю? За салагу меня держишь, серьезным разговором не удостаиваешь.
— А ты уже матерый?
Славик вспылил:
— Сергей, я так работать с тобой не могу!
— Ну иди к Миронову, скажи это.
— Я, Кострецов, не стукач, с которыми ты привык иметь дело!
— А чего ж только что грозил: «К Миронову пойду»?
— За это извини, вырвалось. Но если и дальше будешь только в свою сторону грести, вынужден буду доложить по начальству. В глаза тебе говорю, это будет уже не стукачество.
— Эх, Славик, — грустно сказал Кострецов, — знал бы ты, что есть стукачество, и тех, кто на этой ниве трудятся. Такое болото, что все хорошие впечатления от жизни дочерна мажешь.
— Кость, ты не один опер у нас, — набирая в грудь новую убежденность, заговорил Славик. — Но только с тобой трудно работать.
— Вот-вот! Это мне сейчас и подполковник сказал.
— Видишь! — горячо подхватил Унь-ков. — Пусть я салага, но он-то матерый. Да все в отделе так считают. Что ты из себя изображаешь? Идейный?
— Не люблю я красивых слов, — тихо произнес Кострецов. — И напоминаю: Костью ты меня, малец, звать не имеешь права.
Славик насупился и замолчал. Капитан взглянул на его розовые щеки, думая, что все-таки испортил отношения и с этим мальчишкой.
Он встал и, уходя, проговорил:
— Нельзя, Слава, давать наступать себе на мозоли. От них походка зависит.
Опер Кость был костью в горле не только уголовникам.
Пару раз в месяц
