– Глянь, целый арсенал! – вырвалось в восхищении у Максимова, завороженно уставившегося на оружие.
– Прям, Оружейная палата!
Идем по коридору. Еще одна комната. В ней музыкальный центр, телевизор, переносная магнитола, наверное, здесь жила молодежь.
– Может, возьмем? – кивнул на магнитолу рядовой Свистунов. – С музыкой будем!
– Тебе «батя» возьмет! Неделю будешь сопли кровавые утирать! – отозвался Эдик Пашутин. – Мародер хренов!
– Все равно «контрабасы» оприходуют!
– Забыл, как он отметелил Воронова за кинжал? Он тебе быстро вправит мозги! – добавил Максимов.
Прошмонали тщательно все комнаты, перевернули все вверх дном. В одной из нижних комнат нашли укромный тайничок, а в нем: новехонький гранатомет «муха», с пяток выстрелов к гранатомету РПГ, гранаты Ф-1 и ящик тротиловых шашек.
Спустились в подвал. Туда вели крутые ступеньки. На лестнице внизу полумрак. Противно скрипнула дверь. Старший лейтенант Колосков и рядовой Пашутин исчезли за дверью, мы же спускаемся следом.
Вдруг из-за двери появляется Эдик Пашутин. Белый как смерть. Глаза вылезли из орбит. Сползает вдоль стены на пол. Мы, присев, приготовились к бою. Всех бьет мандраж. Сержант Афонин «эфку» уже начал лапать.
– Самурский, Афонин! Где вы там? Идите сюда! – раздался приглушенный голос Колоскова.
Входим с опаской в помещение подвала.
Вдоль стен какие-то бочки, ящики, корзины, коробки. Висят гирлянды лука, чеснока, перца. Через маленькие оконца под потолком падает тусклый свет. Посреди помещения стоит Квазик, напротив него на полу, залитом кровью, вповалку лежат убитые. Сколько их там? Человек шесть, семь. В камуфляже, тельняшках, свитерах, босиком. Судя по лицам, это не молодые ребята, не срочники. Смрад жуткий! Полумрак. Толком ничего не видно. Похоже контрактники, не зеленые пацаны. Кругом запекшаяся кровища, одежда изодрана вся. Тельняшки, свитера лоскутами как лапша, здорово их кромсали ножами. Потом постреляли всех в упор.
– Падлы! – вырвалось у Максимова.
– Похоже, «контрабасы», – тихо сказал Афонин и протянул было руку, чтобы перевернуть тело, лежащее сверху.
– Или ОМОН.
– Куда! Растяжка! Твою мать! – заорал Квазик, свирепо вращая глазами и перехватывая руку сержанта. – Видишь, тоненькая проволочка под нижнего уходит!
Мы чуть в штаны не наложили от страха, так нам вдруг нехорошо стало. В жар всех бросило, еще бы секунда, и все там были. Да, про такие сюрпризы нам бывший ротный, капитан Шилов, много рассказывал, как эти сволочи мины-ловушки устраивают, используя для этого трупы. Под убитых подкладывают гранату Ф-1 без чеки, так чтобы рычаг был трупом прижат. Трогаешь тело, и через пять секунд твои кишки на проводах болтаются! Или подкладывают мину-ловушку МЛ-7 под какой-нибудь предмет типа фляжки. Поднял, и ты уже в очередь на свиданье к Всевышнему записан. У лестницы у входа безбожно рвало Пашутина. Согнулся в три погибели, лицо багровое, глаза квадратные, слезы капают с кончика носа. Жалко на него смотреть, беднягу.
Были мы в подвале буквально меньше минуты, невозможно дольше там находиться, трупы-то уже разлагаться стали. Выбрались наружу, еле отдышались. Закурили. Теперь уже Димку вырвало, прямо в комнате, на ковер. Мы настолько пропитались трупным запахом, что потом несколько дней воротники бушлатов и шапки отдавали душком. Да, без саперов сюда соваться не стоит. Гиблое дело. Сообщили о страшной находке командованию. Через пару недель опять проверяли ту хату, барахло кто-то уже прибрал к рукам. Местные вряд ли возьмут, вера не позволяет. Заглянули в подвал, а там все по-прежнему. Одни крысы по углам шмыгают. Ребята как лежали, так и лежат. Никто их оттуда не забрал. Никому до них дела нет. А они ведь числятся пропавшими без вести. Дома, наверное, ждут матери, жены, дети. Может быть, на что-то еще надеются, а может, даже не знают, что они пропали.
Особенно зверствуют наемники. В Курчалое, кажется, это было, задержали одного подозрительного. Рыжий заросший хохол, со шрамом на лбу. Выдавал себя за заложника. Рассказывал всякие жуткие вещи: как страдал, как неоднократно пытался бежать, как над ним измывались, как на цепи держали, словно собаку. Ну а мы, лопухи, «матюгальники» пооткрывали, слюни и сопли от жалости распустили. Да тут Стефаныч, старший прапорщик наш, на всякий случай решил его обыскать. И что ты думаешь? Нашли у того козла бородатого пачку скомканных долларов и связку жетонов. Смертники солдатские, сволочь паршивая, коллекционировал. Но жадность, как говорится, фраера сгубила! Видно, жалко ему было с «зелененькими» и боевыми трофеями расставаться, вот и сгорел. Морду ему враз разбили! Потом десантники о нем, не знаю откуда, прознали, упросили «батю» отдать им эту мразь. Сразу вояку раскололи, умеют они убеждать, этого у них не отнимешь. Он им все выложил как на духу. Как ребят наших стрелял, резал, мучил, как ожерельем из вяленых ушей хвастался перед другими уродами…
Старший лейтенант Тимохин там был, потом рассказывал, что «десантура» забила хохла до смерти. Злющие были: у них недавно разведгруппа напоролась на засаду в ущелье Ботлих-Ведено, вся полегла. Наемников, как правило, десантники в плен не берут, арабов, хохлов и прибалтов сразу, без «собеседования», пускают в расход.
Вчера приснился Рафик Хайдаров, отличный парнишка, водителем у нас был. Большой мастер всякие байки рассказывать. Соберемся обычно у костра или в блиндаже у печки; греемся, портянки сушим, он и начинает баланду травить. Глядишь, и время летит незаметно, и настроение не такое поганое. Нам нравилось слушать его забавные истории. Мимика озорного круглого лица Рафика, хазановский голос и магические движения закопченных рук делали свое дело. Мы тогда, как сейчас помню, ржали, будь здоров. На эстраде бы ему выступать, да, видно, не судьба.
Убили его в начале февраля, когда обстреляли колонну под Герзель-Аулом. Пуля от ДШК попала в голову, полчерепа снесло вместе со «сферой». А новенький бронежилет, который он повесил на дверцу кабины снаружи, чтобы была защита от обстрелов, так ему и не понадобился. «Урал» так изрешетили, что пришлось его до Ножай-Юрта на сцепке тащить.
Рафика увидел, сон как рукой сняло. Хоть ножом режь, не могу уснуть, на душе мерзко, в голову лезут всякие мысли. Наверное, все, кто там побывал, ненавидят ночь. Самое дрянное – в сумерки на пост заступать. Ночью в дозоре чувства обострены до предела. Затаишь дыхание, слышно, как сердце стучит. Вслушиваешься в малейший шорох, реагируешь на любой звук. Чуть что, даешь очередь и немедленно меняешь позицию, чтобы не накрыли, не грохнули. Не дай бог, зазеваться или закурить, в момент схлопочешь пулю в «котелок». Или уснуть «на часах». Были уже такие, в «калачевской» бригаде, уснули пацаны на посту, а проснулись уже в «царстве теней»…
Прошло два месяца, а война все не отпускает. По ночам охают взрывы гранат, и старшина Баканов громко кричит в ухо: «Ты что, Самура, не понял? Мы все здесь умрем!»
Было это в конце января, когда возвращались с зачистки села Ялхой-Мохк. Прямо с гор нас обстреляли из АГСа и пулеметов. Поднялась такая паника, что ответить на нападение не смогли даже опытные СОБРы. И пока не появились «вертушки», нам пришлось туго. Так и пролежали в придорожной канаве, в мерзкой холодной жиже, под градом пуль, боясь головы поднять… Потом вчетвером, скользя на мокрой глине, с трудом тащили вываливающегося из окровавленного разодранного бушлата, монотонно воющего кинолога Витальку Приданцева. Его оторванная рука валялась тут же рядом, у гусеничного трака, на кисти был туго намотан потрепанный поводок от убитого Карая. Выстрел осколочной гранаты попал как раз в то место, где они находились на броне БМП. Теперь свободный, не сдерживаемый хозяином, злобный взъерошенный Карай застыл как бы в последнем броске – с оскаленной мордой и развороченным брюхом, из которого вывалились связки темно-синих кишок…
Бля, суки! Несмотря ни на что, там была жизнь, тяжелая, опасная, но настоящая жизнь. А куда я вернулся? В полное говно!
На пятом этаже хлопнула дверь, раздались шаги. Ромка, сидя на трубе у батареи, встрепенулся. Защелкал зажигалкой и, стряхнув пепел в банку, закурил давно потухшую сигарету. Мимо, поздоровавшись, протопал заспанный сосед, который обычно чуть свет уезжал на своем фургончике на рынок.
Полгода спустя Ромку похоронили. Он «сел на иглу»: нашлись «добрые люди», уговорили пьяного парня словить «кайф». Но героиновый «кайф» продолжался недолго.
– Передозировка! – констатировал врач «Скорой помощи», склонившись над безжизненным Ромкиным телом. – Еще один. Кто же светлое будущее будет строить?
– У меня такое ощущение, Вадим Борисович, что идет настоящая война! – отозвалась сопровождавшая его медсестра. – Война против человечества. Словно мы запрограммированы… Уничтожаем себя…
Димка же, Ромкин приятель, так ни одного дня нигде и не проработал, «гробовые» деньги свои промотал до копейки и схлопотал срок, по пьяни изувечив в ночном баре какого-то торгаша с Кавказа.
