— Тоже? Ингрид предупредила тебя, держаться от меня подальше, — предположил он.
Она кивнула и придвинулась ближе, ее бюст терся о его грудь.
— И когда люди мне говорят не делать чего-то, это только еще больше заставляет меня хотеть это сделать…
Усмешка скривила его рот.
— Почему то, мне не кажется, что мы говорим о танцах.
— Разве не это мы делаем, — спросила она, прижав свое тело к его.
Он проглотил стон, снова не желая проявить свою уязвимость или слабость.
Что-то в этой женщине, не смотря на ее дерзость, обращенную к нему, пробуждало глубинную притягательность и эмоции, которые он не ощущал на протяжении десятилетий.
На протяжении полувека, если быть точным.
— Здесь музыка, — отметил он, перекрикивая дымный бас и хриплый голос певца.
— А ты не делаешь другие вещи под музыку? — спросила она сексуально выгнув бровь.
Как и ее сияющие волосы, ее глаза засияли в вспышке света от стробоскопа. Зеленые с вкраплениями золотого или серебряного, которые сияли.
— Ты действительно не прислушиваешься к советам, — размышлял он вслух, одновременно расслабившийся и заинтригованный.
— Я уверен, что Ингрид рассказала тебе все обо мне-все о тех плохих вещах, которые я совершил.
Она улыбнулась и снова хихикнула, ее бюст покачивался напротив его груди.
— Я знаю какие плохие вещи ты совершал, — признала она. — Ты был шалунишкой, Коннер Вест. Возможно, настало время, когда кто-нибудь, наконец, накажет тебя.
Плоть у основания его шеи горела, и не только потому, что ее ногти слегка коснулись его кожи. Джастин был прав, предупреждая его об этой женщине; она определенно сулила неприятности. Но прошло уже пол века с тех пор, как он попадал в неприятности, с которыми не мог справиться.
Человек был счастливчиком, или в его случае несчастным, сойдясь с ним в поединке лишь раз. Беспокоясь, что он уже знает ответ, он спросил, — А ты та, кто, наконец, воздаст мне по заслугам? О да…
— Я, и никто другой, — пообещала ему Брэнди, когда прижалась еще плотнее … так, что даже не осталось пространства, отделяющего ее плоть от тугой твердости его тела.
Ее пульс сначала ускорился, а потом помчался с башенной скоростью от волнения … и притягательности.
Она слишком упорно трудилась для этого, слишком долго ждала, чтобы быть отвлеченной от ее миссии…даже им. Особенно им. Жар проник через его сшитые на заказ костюм и рубашку, и ее кожа накалялась, пока не вспыхнула. От желания? Она сделала вдох, готовя себя к противостоянию его сексуальному — как ад — обаянию.
Его голубые глаза вспыхнули обаятельно и зло, его улыбка растянулась, демонстрируя ямочки на его щеках. Боже, он был красив — безумно, нечестиво красив. Он двигался, проталкивая свое бедро между ее ног.
Ее юбка задралась, но она об этом не беспокоилась. Она не беспокоилась ни о чем, кроме давления, нарастающего в ней.
Она была близка … слишком близка к своей цели, к мести… Она не могла — она не будет — думать о чем-то другом, кроме этого. Но она могла думать только о нем, о впечатляющей эрекции, давящей на ее живот, когда его нога снова двигалась, скользя между ее бедрами…вперед и назад через жар в ее трусиках.
Ее ноги оторвались от пола, так что ей пришлось повиснуть на нем, ее руки крепче обвили его плечи. Ее ногти запутались в шелковистых завитках на его затылке. Желание пробежало через нее, и она задохнулась от его интенсивности.
Ее соски набухли, и выделялись через атлас. Шелковистая ткань ласкала ее эрогенные зоны, когда как она хотела, чтобы это он ласкал их. Ласкал ее…Опуская свою голову ближе к ней, ртом облизывая ее ухо, он прошептал:
— Ты такая горячая…
— Теперь я предупреждена, что ты можешь сжечь меня, — сказала она.
Это заставило его злой оскал вспыхнуть снова, открывая только слабый намек на его клык, в то время как его разрушительные голубые глаза мерцали с чувственной угрозой.
— Так значит ты не боишься играть с огнем? Ее сердце ударялось о ребра, стуча тяжело и часто от страха.
Но она беспечно солгала, — Я люблю играть, — она подтянула свое тело, так, чтобы ее губы скользнули по его шее, а ее клыки только цапнули его кожу, — с огнем…
Он вздрогнул, но его руки сжали ее талию и он оттащил ее от себя.
Ее ноги дрожали, когда они снова опустились на пол.
— Мы не можем, — сказал он, — не здесь… Он наклонился ближе, его рот прижался к ее уху, его дыхание согревало ее кожу.
— Что если кто-нибудь увидит нас…
Вампир, демонстрирующий его или ее клыки на публике, рискует раскрыть секрет и понести наказание за такую откровенность. Этим наказанием, как правило, была смерть.
Если она сможет соблазнить его укусить ее на танцполе, она сможет покончить с этим здесь… Быстро. Практически без ее участия. Паника сдавила ее грудь, крадя у нее дыхание. Она ждала пятьдесят лет не для того, чтобы сделать это быстро и почти без ее участия. Она хотела мести — кровавой и мести — исполненной ей самой.
Он лизнул языком мочку ее уха и затем прошептал:
— Идем со мной домой…
Она вздрогнула, помня последний раз, когда он произнес ей эти слова. И как и в последний раз, она подняла глаза, чтобы встретить его взгляд, и кивнула.
Он склонил голову и, кратко, скользнул своим ртом по ее.
Но в этот момент она запустила свои пальцы назад, в его волосы, и притянула его обратно.
Она углубила поцелуй, крепче прижимаясь к его губам.
Улыбка слетела с его губ и он увеличил давление и раздвинул ее губы, чтобы мог протиснуться его язык.
Он скользил языком то внутри, то снаружи ее рта, облизывая им ее нижнюю губу, ее язык, ее клыки…И она была единственной, кто рисковал всем, кто рисковал раскрыть секрет, который она никогда не хотела бы знать.
Она хотела только его….почти так же страстно, как она хотела его сейчас. Соблазн взять то, что она хотела, вонзить свои клыки через его кожу и отпить от его украденной крови… Она закрыла глаза, борясь с соблазном, борясь с желанием.
Он оторвался от ее рта и проскользил губами по ее щеке к уху. Дрожащим от желания голосом он просил ее:
— Пойдем со мной домой, Брэнди…
Она моргнула, открыв глаза, и окунулась в голубую глубину его гипнотического взгляда. Это все, что ему нужно было сделать в прошлый раз — смотреть на нее вот так, как будто он хочет ее больше чем, что либо еще до этого — и она была беспомощна, чтобы сопротивляться.
— Да, я пойду с тобой домой…
Но на этот раз все между ними закончиться по-другому. Она будет той, кто уйдет; Коннер Вест будет тем, кто умрет.
Они протолкнулись через дверь, зажатые в объятиях друг друга, жадно сцепившиеся ртами. Сгорая от желания, Коннор был близок к тому, чтобы взять ее прямо здесь, где он прижал ее, напротив открытой двери его квартиры.
Но здравый смысл, не на долго, взял верх, и он вытащил свои ключи из замка и шагнул назад. Затем он поднял ее соблазнительное тело на руки и пинком закрыл за собой дверь. Ее грудь поднималась и опускалась, когда она ловила ртом воздух, ее твердые соски, выделяющиеся на черном атласе.
Он не мог дождаться, когда доберется до них своим ртом — чтобы попробовать ее … везде.
Но затем голос, не ее, выдернул его из тумана желания.
"Американской милашке, кинозвезде Миранде Гамильтон, было всего 25, когда она пропала".
Коннер напрягся и осмотрел то, что он считал своей опустевшей квартирой.
— Какого черта, твой телевизор — пробормотала Бренди, изгибаясь в его руках и скользя губами по его челюсти. — Ты оставил свой телевизор включенным.
Нет, он не мог. Он был близок к тому, чтобы выбросить плазменный экран, когда этот документальный фильм начался раньше этим вечером, потому, что этот фильм был о ней. Даже после того, как он выключит телевизор, он будет не в состоянии избежать мыслей о ней. Но он не может винить телевизионную программу, за эти мысли.
Даже если бы не было этого эфира, он все равно бы думал о Миранде Гамильтон сегодня….в годовщину ее смерти. Было бы безумием предполагать, что он сможет забыть ее … даже с Брэнди.
Он разжал объятия, так что ее сексуальная рыжая голова скользнула вниз по его телу. Но он быстро отошел от нее и обошел квартиру, с высокими потолками, деревянными полами и облицовочным кирпичом — вокруг окон.
Он должен был найти пульт — на телевизоре не было внешнего выключателя. Он проверил полки из красного дерева, окружающие телевизор, даже заглянул за них, куда, как он думал, он бросил пульт.
За ними не было даже пыли; он жил в этой квартире не достаточно долго, чтобы успела скопиться грязь или пыль. Только приведения.
Но, все равно, где бы он не жил; она всегда будет преследовать его.
Его руки тряслись, он прощупал подушки с его черного кожаного дивана.
