Треть бутылки «Посольской» в холодильнике чуть выправила настроение, и даже ногинская Нонна показалась вдруг не такой уж конченой: не допила ведь, оставила. Убирать квартиру Евгений не стал — тянуло в сон. Откупорил пиво, развернул промасленную «Криминалку» и разорвал скумбрию.
Он жевал, тупо уставившись в газету, некогда любимую, а теперь пригодную разве для того, чтобы заворачивать в нее рыбу. Увидев рекламу «Альтернативы-М», подумал о Каменеве и Нежине, которые трудились в этом агентстве не за деньги, а на живот, и дела им до потерянного, одинокого кореша, похоже, не было вовсе. Черт с ними со всеми!.. С апреля надо будет поднять плату за тренировки, несолидно брать мизер — мастер все-таки. Спортсменами «на шару» не становятся, хочешь — плати, нет — проваливай.
Взгляд споткнулся о короткую заметку, в которой сообщалось об убийстве очередного журналиста с «редкой» фамилией Козлов.
«Выбивают пишущую братию, как ковры по выходным, — цинично подумал Евгений. — На потоке они у киллеров, что ли?»
Полуголые дамы зазывали приобретать охотничьи ружья, как будто они нужны для посещения «Сандунов» или замоскворецких пляжей. Газета раздражала. Он завернул в нее рыбий скелет и выбросил в мусорное ведро. Часы показывали девять. До вечерней тренировки можно было основательно выспаться. Вымыв руки на кухне (в ванную заходить не стал, чтобы ненароком не увидеть себя в зеркале), Евгений разулся и завалился на постель.
В довершение ко всему зарядил дождь. Тявкнула собака за окном, напомнив об оставленном в Париже Шерифе. Ему там было вольготно: Жаклин закармливала пса отборным мясом, выгуливала; Валерия относилась к старому знакомцу как к собственному дитяти. Не думал тогда Евгений, что уедет вот так, ни с чем… э, да что теперь говорить!..
Отель в Граубюндене, храм Воскресения Христова в Медоне, парижский Центр Помпиду, в котором так мечтал побывать покойный Петька Швец, Сен-Тропез проездом — 240 миль в час на «феррари» Мишеля, Банхоффштрассе в Цюрихе, дом Фредерика Мистраля, где Валерия ни с того ни с сего его поцеловала, ресторан «Бор дю Ляк», кафе Палат на улице Жак Кало, Рахманинов на новом «Стейнвее» в аньерском особняке Боннэ…
Тахта. Грязь. Дождь. Шлюхи с тоски. Водка…
Тоска началась в поезде, несмотря на двухместное купе, ящик с заморской снедью, пять бутылок первосортного «шабли» и весьма неглупого попутчика. По сути, переезд не из страны в страну — из одной жизненной полосы в другую. Дорога назад в прямом и переносном смысле. Бесконечные рассказы о провинциальной мафии, бардаке и безнаказанности властей, отсутствии цивилизации…
Как она смотрела на него в окошко уходящего вагона!
Глазами кричала: «Не уезжай!»
Как ему хотелось выскочить на ходу…
Высказанные слова остаются жить, невысказанные умирают вместе с человеком. Евгений продолжал жить ощущением невысказанности. И парня того, попутчика, приволок в дом: страшно было возвращаться одному. Слишком долго готовил он себя к этой поездке, слишком большие надежды возлагал на нее. Было необходимо выговориться. Каменев склонен все превращать в насмешку — это привело бы к ссоре. Да и сейчас ничего смешного в том, что жизнь человека дала трещину, Евгений не видел.
Случайный попутчик Пашка обладал, как оказалось, абсолютным слухом.
«Солнце после ненастья отраднее обычного, и любовь после неприязни светлее», — процитировал, глубокомысленно помолчав. После исповеди Евгения он к своим журналистским проблемам больше не возвращался, видимо, посчитав их пустяковыми по сравнению с его, Евгения, неразделенным чувством.
«Солнце после ненастья…» Взойдет ли? В последние дни Женька перестал заглядывать в почтовый ящик.
Сон под стук дождевых капель сомкнул ресницы.
Любопытнейшее свойство разума: мысль уже пришла, уже поселилась, еще не осознанная, но уже затаившаяся в подсознании, она подспудно направляет ход размышлений, чтобы неожиданно, как в детской игре, дразняще прокричать: «А я здесь!» Нет, не дождь и не весенние раскаты громыхающих по Измайловскому шоссе машин, и уж подавно не алкогольные пары, способные разве что затормозить реакцию на увиденное, пробудили в Евгении эти воспоминания. Едва сознание и подсознание слились во сне воедино, все предстало в ином свете — и вовсе не астральном, а самом что ни есть будничном.
Он вскочил и бросился к мусорному ведру…
«Вчера в Приморске в комнате общежития местного отделения Союза журналистов неизвестными был убит собственный корреспондент газеты «Губернские ведомости» П.С. Козлов. Это тридцать второе по счету убийство работника органов массовой информации за последний год. До сих пор Генеральной прокуратурой РФ, вопреки обещаниям, не названы имена убийц Д. Холодова, В.Листьева…
Дальше Евгений читать не стал, полез в картонный ящик под столом, нашел старую записную книжку и вынул из-под клеенчатой обложки визитную карточку:
«ГУБЕРНСКИЕ ВЕДОМОСТИ»
КОЗЛОВ Павел Сергеевич
Приморск, Столичное шоссе, д. 41, к. 301
Тел.: 28-61-04
Три дня они с Пашкой сидели вот на этой кухне, пили вино «Рошель», бродили по Москве, откровенно делились воспоминаниями и спорили о сущности бренного бытия, о том, какие времена считать лучшими в их жизни…
Евгений вернулся в комнату, лег. Некоторое время силился вспомнить главное из бесчисленных рассказов журналиста о провинциальном беззаконии, но все, как оказалось, напрочь вылетело из памяти — слишком занят он был тогда собственными душевными переживаниями, чтобы вникать в мафиозные проблемы, привычные и одинаковые повсюду, во всех городах. Так или иначе, губернский правдоискатель, волею судьбы оказавшийся в числе его знакомых, находился теперь по ту сторону добра и зла, а повернуть реку вспять, увы, невозможно.
Заказ, оплаченный половиной оговоренной суммы, предстояло выполнить в течение двух недель. Счет был открыт на фамилию Воронова, какого вовсе не существовало в природе, и кости старика, изготовившего ксиву на его имя, давно тлели в канализационном люке.
— Отбивную по-бессарабски и кофе со сливками.
— Все?
— Да.
Официант, привычно расставляя ноги, направился к стойке. Вагон раскачивало на спуске. Телеграфные опоры замелькали быстрее, проталины уже не выделялись на лежалом заскорузлом покрове придорожного поля.
«Entre chienet loup»[1], — вспомнил Портнов. Так они говорили о сумерках в Алжире.
Тоненько позванивала ложечка в пустом стакане.
В ресторан вошли двое. Коротышка зыркнул по сторонам, задержал недобрый взгляд на Портнове. Тот отвернулся — знакомство с подобного рода попутчиками не входило в его планы.
Он вообще избегал знакомств. Работа в одиночку уменьшала риск.
Портнов медленно и смачно прожевал первый за сегодняшний день кусок. С момента включения в работу ел единожды в день, помалу и дорого: обильная пища притупляет реакцию разума.
По мере того, как пустела бутылка портвейна за столиком коротышки с рваной губой и татуировкой на левом запястье, взгляды его на Портнова учащались, необъяснимо нарушая мертвенное хладнокровие последнего.
— Я, майор, не сука, за столик с тобой не упаду, — просвистел коротышка проигранной в стос фиксой. — Подхарчишься — выходи, потолкуем.
Портнов сделал три неторопливых глотка чрезмерно сладкого кофе.
— Вы ошиблись, — сказал он, не поднимая глаз.
— Зачем мне эти зехера? И ты не макака: все хитришь, а жопа голая. Я твою личность в предсмертный час заместо святого на образе увижу. Или не ты меня в Инту на «пятнашку» отправил бурелом собирать?
Дожевывая на ходу и размахивая початой бутылкой перцовки, его напарник направился к выходу, увлекая коротышку за собой.
Верный привычке рассчитывать все до мелочей, по сантиметрам и секундам, в стечение обстоятельств Портнов не верил: непредвиденность для него означала провал. И хотя удостоверение инженера-технолога, командированного на Приморский химзавод, давало уверенность в возможном объяснении с органами, случись такое — ничего не останется, кроме как лечь на обратный курс.
За почерневшим окошком замелькали огни станции. Портнов допил кофе, вытер рот носовым платком и направился в сторону, противоположную той, куда ушли собутыльники. Оружия при себе он не носил и сейчас пожалел об этом: вид вороненого ствола вполне мог охладить не в меру распалившегося урку.
Поезд сбавлял ход. На станции Портнов вышел. Расстояние в девять вагонов, отделявшее его от законного места, преодолел трусцой по перрону. Купе оказалось запертым изнутри на предохранительную защелку. В щель тянуло сивухой. Добрых пять минут ушло на то, чтобы достучаться до спящего попутчика.
