— Нужно лечиться по новейшим методикам. Езжайте в США или Западную Европу, и там…
— Какие США, слющь, какая Европа? — перебил его Церетели. — У мэня тут дел не разгрэсти, а ты — Европа. К таму же я слишал, в Расыи лэчат нэ хуже и даже лучьше.., какие-то новий препарат.., в общем, так, Манахав.., я плачу тэбэ бабки, и ты уж будь добр в самом скором времени побеспокоиться, как быть. Ты же все-такы прафэссор мэдицынских наук, да? У тэбя цэлая контора мэдикаментозная, а? Ты же спэцалыст, ядроный карас! Зря, что ли, я тэбэ бабки плачу?
Монахов потер лоб и посмотрел на Мамуку Шалвовича.
— Вы говорите — деньги? — тихо спросил он.
— А что, у тебя есть что прэдложить?
— Да. Новейшие разработки на практическом материале. Но это стоит очень дорого. Возможно, слишком дорого даже для вас, потому что все упирается не только в деньги.
Церетели перегнулся через стол и впился в сумрачное лицо профессора пылающими черными глазками:
— Сколько?
— Я думаю, не меньше пятидесяти-семидесяти тысяч долларов. Потом будет виднее. Плюс…
— Плюс шьто? Да гавари же, нэ тяни ишяка за яйца!
— Плюс жизнь одного человека, — негромко проговорил Монахов с непроницаемым суровым лицом, холодно и твердо глядя на напрягшегося и заерзавшего на стуле Церетели…
* * *
Напомним, это было девятнадцатого июля. Через полтора месяца после того, как лучший друг Ильи Свиридова Дима Кропотин демобилизовался из армии, честно потратив два года жизни на выполнение патриотического долга перед Родиной.
Глава 1ВАЛЕРИЯ, НЕСУЩАЯ СМЕРТЬ
— Тава-арищ-щ сержант, два часа до рассвета… ну что ж ты, заррраза, мне светишь в лиц-о.., таварищщ сержант, скоро кончится лета-а…
Как обычно, вокальная партия Афанасия Фокина была далека от совершенства, но Влад Свиридов, вальяжно развалившийся на диване, и ухом не повел: такие арии в исполнении его друга были обычным делом.
Вслед за высоченным Фокиным в комнату вошел среднего роста парень лет двадцати — двадцати двух, с добродушным круглым лицом и близоруко прищуренными серыми глазами. Его сопровождал младший брат Влада Илья с неизменным Наполеоном — обезьянкой, а не французским императором — на плече.
— Привез в целости и сохранности, — сказал Афанасий, кивнув на круглолицего паренька. — Хотя нас по пути чуть не заластали мусора.
— Ну еще бы, — сказал Илья, в то время как Влад радушно пожимал руки всем вновь прибывшим, — остановил нас этот мент, Афоня как на него дыхнет, ажно глаза у того заслезились. Тот документы спрашивает, а пресвятой отец как запоет: «Товарищ-щ сержант, я давно на мели-и-и.., и рад бы домой, да мосты-ы-ы развели…», ну и так далее.
— Ага, ты уже принял, — сказал Свиридов, осуждающе глядя на Фокина, более известного под именем пресвятого отца Велимира (благо он был священником в Воздвиженском соборе, одном из самых известных храмов города). — Еще на вокзале, так? И за руль? Ну, молодцы. И чем же вы отделались?
— Да сунул я ему какую-то бумажку, — отмахнулся отец Велимир. — Пусть подавится.
— Дома ты уже был, Диман? — спросил Влад, переводя взгляд с паясничающего, по обыкновению, Фокина на паренька.
— Нет, — ответил тот. — Мать, верно, в ночную смену ушла. Звонил, никто не отвечает.
— Успеешь еще! — непонятно к чему провозгласил Фокин. — Кстати, а где ты служил?
— Да в пехоте… — улыбнулся тот.
— П-пехота? Ну.., это дело прошлое, — провозгласил отец Велимир. — А сейчас, грешным делом, нелишне и пропустить по маленькой. А?
* * *
Дмитрий Кропотин в своей относительно короткой личной биографии имел весьма немало того, что в русском народе обозначают выражением «не везет», а в тупых американских фильмах с тупой мимикой безнадежных янки, которой не позавидовала бы даже парализованная макака, по поводу того же самого восклицают: «You're fuckin looser!»
Именно таким «лузером», то бишь неудачником, и был Дима Кропотин. Еще в школе его удивительный талант влипать в неприятные ситуации, которых, как говорится, нарочно не придумаешь, подметили одноклассники. Особенно отличался в этом остроумный и довольно-таки циничный Илья Свиридов, который всячески помыкал незадачливым товарищем, пользуясь тем, что сидел с ним за одной партой.
Зачем Свиридов, один из самых одаренных и вообще — наиболее заметный ученик, сидел с малопримечательным, малообщительным и застенчивым Кропотиным, для всех оставалось загадкой. Сам Илья говорил, что ему весело с человеком, у которого самое будничное и повседневное выходит как-то скомканно, нелепо и в итоге забавно и даже смехотворно.
Чего стоили хотя бы практические по химии, в которой незадачливый троечник Кропотин понимал не больше, чем музработница образцово-показательного детсада номер 1917 имени Надежды Константиновны Крупской — в макроэкономической политике правительства Егора Тимуровича Гайдара или в технологии засолки кокосовых орехов и бананов неграми с побережья озера Таньганьика.
На этих практических Дима с подачи своего химически подкованного соседа по парте то устраивал взрыв, то получал аммиак в таком количестве, что приходилось эвакуировать весь класс, помещение проветривать не менее часа, а виновнику ставить неотвратимые два балла, то просто проливал серную кислоту себе на брюки, да так удачно, что ширинка начинала немедленно разъезжаться. Впрочем, последнее злоключение произошло по собственной инициативе Кропотина.
Илья же только смеялся, но всякий раз вытягивал соседа на вожделенную «тройку» в полугодии. По всем предметам программы.
Это при том, что уровень знаний Димы Кропотина столь же определенно не соответствовал уровню его специализированной школы, в последние годы переделанной в лицей, кстати, едва ли самый лучший в их не самом провинциальном городе, сколь бесславный фабрикатор низкопробного чтива из серии «Крутой сержант Замочилов-Наглухо. Правосудие по-базарнокарабулакски» не соответствует званию классика русской литературы.
Как говорится, дурак, совершенствуясь, становится круглым. Так и Дима, совершенствуясь в своем невезении, сумел вопреки всему — мнению своих родителей, не суливших ему ничего выше слесаря третьего разряда на трубном заводе, высокому конкурсу и, наконец, собственному непроходимому невежеству, «кретинизму», как говаривал Илья Свиридов, — поступить в медицинский университет.
А невезение состояло в том, что он ценой невероятных усилий удержался в институте в первый год, измотав нервы себе и родителям, а на втором курсе все же вылетел после зимней сессии, которую он безуспешно сдавал до конца апреля.
И уже через месяц благополучно угодил в армию.
Несмотря на то, что родной брат Ильи, Владимир Свиридов, собрался было похлопотать за Диму и просто — капнуть кому-нибудь на жало, то бишь дать взятку. Но не успел: благодаря своему врожденному везению Кропотин попал в ряды Вооруженных сил раньше, чем Влад решил его Проблемы.
А в армии Диму, разумеется, поджидали с распростертыми объятиями и десять нарядов вне очереди с сакраментальным мытьем сортиров, и сердобольные «деды», и озоновыводяшие портянки нервно-паралитического действия, и, наконец, добрый старшина Молчанов, ежедневно вместо «Блендамеда» использующий для борьбы с кариесом и личным составом роты кустарную водку с сивушными маслами.
На фоне всей этой армейской мощи Дима почувствовал себя интеллектуальным гигантом. Это было непривычно, но помогало мало. Упоминая его фамилию, старшина Молчанов морщился, а при всяком удобном и очень удобном случае норовил демонтировать Диме печень и почки.
Ему самому было непонятно, каким образом он вернулся домой достаточно живым и почти что здоровым. Это произошло 6 июня.
* * *
— Ну и здоров же ты пить, Илюша, — посетовала Наташа, одна из многочисленных подружек Свиридова-младшего, пришедшая к нему с подругой, как говорится, на огонек и тут же попавшая в представительную мужскую компанию.
Илья, к которому и был обращен этот полуупрекполукомплимент, переглянулся с братом и ответил:
— Да ты что, Наташка, я сама невинность и неводочность. Да хотела бы ты знать, что я пью не больше ста граммов, но вот только выпив сто граммов.., м-м-м.., я становлюсь другим человеком. А вот этот другой человек, мерзавец и алкоголик.., пьет очень много.
— Одна голова х-хорошо, а д-два сапога пара, — пробубнил раскачивающийся на стуле Фокин. Мебель стонала под его огромной стодвадцатикилограммовой тушей, но отец Велимир упорно терзал стул. — Консуэтуда эст алтера натура.., м-м-м.., стояла тихая Варфоломеевская ночь.., дядя Ашот лягнул ногой сервант.., начались танцы…
При последних словах он угрожающе покачнулся и едва не спланировал физиономией в стоявшую перед ним тарелку с салатом. Сидящий возле него Влад еле успел подхватить незадачливого присноблаженного оратора.
