- Может быть, все-таки рискнем? - Капитан определенно был в отчаянии. - Уверен, что адмирал Дениц...
- Я меньше всего думаю о вас и адмирале Денице. Меня волнуют в первую очередь рейсхмаршал и я сам.
- Эти "ланкастеры" несут десятитонные бомбы, - с несчастным видом произнес капитан Рейнхардт. - Десять тонн! Двух таких бомб оказалось достаточно, чтобы прикончить "Тирпиц", самый мощный линейный корабль в мире. Вы хоть представляете себе...
- Я все прекрасно представляю. Как, впрочем, и гнев рейсхмаршала. Второй грузовик задерживается бог знает почему. Будем ждать.
Фон Мантойфель повернулся и посмотрел на причал, где несколько групп людей торопливо снимали с военного грузовика ящики, переносили их по причалу и поднимали по трапу к открытому люку возле мостика. Ящики маленькие, но несоразмерно тяжелые, - несомненно, те самые дубовые сундуки, что были вывезены из греческого монастыря. Людей никто не подгонял: они прекрасно знали о "ланкастерах" и работали на совесть, как обычно в минуты надвигающейся опасности, угрожающей их жизни.
На мостике зазвонил телефон. Капитан Рейнхардт поднял трубку, послушал и повернулся к фон Мантойфелю:
- Звонок первоочередной срочности из Берлина, генерал. Будете говорить отсюда или спуститесь вниз?
- Могу остаться здесь. - Фон Мантойфель взял у капитана трубку. - А, полковник Шпац!
- Мы будем стоять насмерть, - произнес Шпац. - Русские уже у ворот Берлина.
- Господи! Так быстро? - Казалось, генерал искренне обеспокоен новостями, что было вполне естественно в данных обстоятельствах. - Благословляю вас, полковник. Знаю, вы выполните свой долг перед отечеством.
- Как каждый истинный немец! - В голосе Шпаца, отчетливо доносившемся до капитана Рейнхардта, звучали решимость и смирение. - Мы умрем на боевом посту. Последний самолет отправляется через пять минут.
- Мои надежды и молитвы с вами, дорогой Генрих. Хайль Гитлер!
фон Мантойфель положил трубку, окинул взглядом причал, на мгновение замер, а потом стремительно повернулся к капитану:
- Смотрите! Только что прибыл второй грузовик. Направьте на погрузку всех, кого сможете найти!
- Все, кого я смог найти, уже работают, - со странной покорностью сказал капитан Рейнхардт. - Они хотят жить не меньше меня или вас.
* * *
Высоко в небе над Северным морем воздух грохотал и вибрировал от пульсирующего рева множества авиамоторов. В кабине головного "ланкастера" эскадрильи командир обернулся к штурману:
- Расчетное время прибытия в район цели?
- Двадцать две минуты. Да поможет сегодня бог этим бедолагам в Вильгельмсхафене!
- Что ты за них волнуешься! - досадливо поморщился командир. - Лучше подумай о нас - бедолагах, которые рядом с тобой. Мы вот-вот должны появиться на экранах немецких радаров.
* * *
В то же самое время другой самолет, "Юнкерс-88", приближался к Вильгельмсхафену с востока. На его борту находились лишь два человека - довольно скромный улов для последнего самолета из Берлина. Сидевший рядом с пилотом полковник Шпац очень нервничал, но вовсе не из-за того, что "юнекрс" подвергался обстрелу из зенитных орудий практически на всем протяжении полета над территорией, занятой союзниками. Полковника занимали совсем другие мысли. Он обеспокоенно взглянул на часы и нетерпеливо повернулся к пилоту:
- Быстрее, еще быстрее!
- Это невозможно, полковник.
Солдаты и моряки работали на пределе своих сил, переправляя на подводную лодку оставшиеся сундуки со второго грузовика. Неожиданно истошно завыли сирены, предупреждая о воздушном налете. Работавшие как по команде остановились и со страхом посмотрели в ночное небо. Затем, снова как по команде, возобновили свои неистовые усилия. Казалось невозможным работать еще с большей скоростью, чем прежде, но им это безусловно удалось. Ведь одно дело - пребывать в уверенности, что враг может появиться в любой момент, и совсем другое - потерять последнюю жалкую надежду и знать, что "ланкастеры" уже у тебя над головой.
Через пять минут упали первые бомбы.
Через пятнадцать минут военно-морская база Вильгельмсхафена была объята огнем. Несомненно, это был не обычный налет. К тому времени фон Мантойфель приказал включить самые мощные дуговые лампы и даже прожектора, если нужно, поскольку это теперь не имело никакого значения. Весь район доков превратился в преисподнюю, наполненную густым зловонным дымом, сквозь который пробивались огромные языки пламени. И в этом дыму, как в неком безымянном кошмаре, напоминавшем дантовский ад, двигались неясные фигуры, словно бы не обращая внимания ни на окружающую обстановку, ни на рев авиамоторов, оглушительные разрывы бомб, резкое щелканье зенитных орудий и непрестанный стрекот пулеметов (хотя от последних вряд ли была какая-нибудь польза). Вынужденные теперь двигаться с медлительностью зомби из-за возросшей тяжести сундуков, солдаты СС и моряки, покорившись судьбе, продолжали переносить груз на подлодку.
На боевой рубке фон Мантойфель и капитан Рейнхардт задыхались от кашля из-за окутавшего их плотного дыма с горящих нефтяных танкеров. По щекам обоих мужчин текли слезы. Капитан прохрипел:
- Господи, эта последняя была десятитонной! И прямо в верхушку укрытия для подводных лодок. Что ей бетон в три или даже в шесть метров толщиной! Там вряд ли кто-нибудь уцелел после такого удара. Ради бога, генерал, давайте уходить! До сих пор нам чертовски везло. Мы сможем вернуться, когда все закончится.
- Послушайте, капитан, налет в самом разгаре. Попробуйте выйти сейчас из гавани - а это, как вам известно, дело небыстрое, - и вы получите такую же прекрасную возможность наглотаться воды, как и здесь у причала.
- Может, и так, господин генерал. Но по крайней мере мы будем хоть что-то делать! - Рейнхардт помолчал и добавил: - Не хочу никого обидеть, генерал, однако позволю себе напомнить, что на корабле командует капитан.
- Хотя я не моряк, но знаю это. Знаю также и то, что вы не имеете права командовать, пока не отдадите швартовы и не двинетесь в путь. Так что мы закончим погрузку.
- Пусть меня отдадут под трибунал за эти слова, но вы бесчеловечны, генерал. Не иначе как сам дьявол вас подгоняет!
Фон Мантойфель кивнул:
- Так оно и есть.
* * *
На летном поле Вильгельмсхафена едва различимый во тьме самолет, позже опознанный как "Юнкерс-88", тяжело подпрыгнул при приземлении, чуть не сломав шасси. Этот толчок был вполне объясним: из-за стелющегося над землей густого дыма пилот имел очень слабое представление о своей высоте над взлетной полосой. При нормальных обстоятельствах он ни за что бы не решился на такую рискованную посадку, но сейчас обстоятельства были далеки от нормальных. Полковник Шпац умел быть очень убедительным. Самолет еще не остановился, а Шпац уже отворил дверь и озабоченно огляделся в поисках ожидавшей его машины. Наконец он увидел штабной "мерседес" и через двадцать секунд уже сидел рядом с водителем, приказывая тому ехать как можно быстрее.
* * *
Окутывавший подводную лодку дым стал еще более едким и густым, чем прежде, хотя внезапно налетевший ветер-следствие огненной бури - обещал вскорости улучшить обстановку. Но задыхающийся, полуослепший от дыма фон Мантойфель сумел-таки разглядеть то, что, вопреки его кажущемуся спокойствию, он так отчаянно хотел увидеть.
- Ну все, капитан, последний сундук погружен. Сажайте ваших людей, и пусть теперь дьявол подгоняет вас!
Капитану Рейнхардту не нужно было повторять дважды. Стараясь перекричать оглушительный грохот, он хриплым голосом приказал своей команде подняться на борт, отдать швартовы и малым ходом двигаться вперед. Последние моряки еще карабкались по ускользающему трапу, а субмарина уже начала медленно отваливать от стенки причала. Она отошла всего лишь на метр, когда шум автомобильного мотора и визг тормозов заставили фон Мантойфеля резко обернуться и посмотреть на причал.
Шпац на ходу выпрыгнул из "мерседеса". Он споткнулся, выпрямился и с отчаянным беспокойством уставился на подлодку, двигавшуюся все еще очень медленно.
- Вольфганг! - Это был уже не крик, а визг. - Вольфганг, ради бога, подожди!
И вдруг беспокойство на его лице сменилось выражением крайнего недоверия: фон Мантойфель целился в него из пистолета. На несколько секунд полковник застыл на месте, потрясенный и ничего не понимающий, но щелчок пистолета привел его в чувство, и, когда рядом с ним ударила пуля, Шпац бросился на землю. Он выхватил из кобуры свой "люгер" и опустошил обойму вслед удалявшейся подлодке, что, конечно, дало выход его гневу, но в остальном было бесполезным жестом; поскольку фон Мантойфель и капитан Рейнхардт благоразумно укрылись под защиту стальных стен, от которых пули Шпаца отскакивали, не причиняя никакого вреда. А потом субмарина исчезла в клубах дыма.
