— Вы хорошо умеете считать чужие деньги…
— Да не в этом дело. Вам за этот самый кусок прощают такое, за что других никогда бы не пощадили. Меня, например, за такие чудачества моментом прислонили бы к стенке.
— Ну, у нас мораторий…
— Да за такие вещи меня бы и до суда не довели! Шлепнули бы свои же, на первом этапе служебного расследования.
— Хорошо, закончим дискуссию. Мне надо хорошенько все обдумать, взвесить, проконсультироваться… Сколько у меня есть времени?
— Так, сейчас… — Иванов глянул на часы. — Одиннадцать пятьдесят пять… Ага, у вас четыре с половиной минуты.
— Не понял… Это что, шутка такая?
— Нет, это не шутка. И не моя личная прихоть. Просто ровно в двенадцать я буду докладывать о результатах переговоров. Итак, Лев Карлович, у вас четыре минуты на принятие решения. Думайте…
Все начиналось так невинно и приятно…
— Ннн-да… Это был какой-то изврат.
— В смысле?! — Эдик даже подпрыгнул от удивления. — Что именно — «изврат»? По-моему, все пока идет нормально…
— Да нет, я это насчет погоды. Зима в этом году была отвратительная. Не зима, а не пойми что. А весна — смотри…
— Фу ты, господи! А я уж подумал, что опять сделал что-то не так.
— Да нет, Эдик, ты молодец. Не напрягайся, веди себя естественно.
— Хорошо. А зима — да. На моей памяти в первый раз такое…
Да, Эдик не просто так хозяину поддакнул: зима в этом году и в самом деле была совершенно непонятная. Под Новый год подмосковные жители боролись с распутицей, москвичи, наподобие страусов, прыгали через лужи, а в январе шли дожди. И так весь сезон, с редкими порциями респектабельного мороза.
Зато март удивил. Снегу навалило даже не по колено, а по… эмм… по пояс, пожалуй. И погода установилась сугубо горнолыжная, почти как в Швейцарии, где Лев Карлович привык системно отдыхать в последние десять лет.
В общем, все поменялось местами. Если выражаться языком, привычным для сферы существования Льва Карловича, весна приняла на себя долговые обязательства декабря — января и теперь задним числом поправляла в буквальном смысле подмоченную репутацию русской зимы. Деньки стояли — чудо! Хоть все бросай и уходи в отпуск…
В Болене Лев Карлович был в первый раз. Сначала подумал «наверное, и в последний», а потом засомневался. Это ведь нам, простым смертным, кажется, что в Болене оттягивается некая островерхая крутизна, а для Льва Карловича и ему подобных этот спортивный парк был просто не по рангу. Не тот уровень. Это то же самое, как если бы генералу вздумалось вдруг прогуляться на заседание военной коллегии в лейтенантском кителе.
А оказалось, что тут вполне даже сносно. Природа и ландшафт если где-то и уступают элитным швейцарским местечкам для избранных, то совсем ненамного. Вокруг тебя не вьется взвод вышколенной прислуги, но в принципе сервис тоже на уровне. А по деньгам вообще получается все замечательно. Лев Карлович быстренько прикинул в уме (это такая личная особенность: с детства привык считать без калькулятора, практически мгновенно может произвести любое арифметическое действие и таким образом порой изумляет некоторых впечатлительных господ, что знакомы с ним недавно): даже с учетом того, что сняли, не мелочась, целый склон, дешевле выходит как минимум на порядок! Одно лишь отсутствие необходимости гонять персональный самолет уже многого стоит. На общих Лев Карлович уже лет десять не летал — не по рангу, так что судите сами.
В общем, все было здорово. А погода вообще чудо! Одно небо стоило целого состояния.
— Небо… — сказал Лев Карлович, задравши голову кверху и жмурясь, как мартовский кот. — А?
Когда творческие товарищи хотят живописать погоду, они начинают, как правило, с неба. При этом используются непростые эпитеты и вычурные сравнения: бездонно-голубое, васильково-синее, багрово-красное (это если намекают, что вот-вот случится какая-нибудь зловещая дрянь), хлопковые барашки, белоснежные завитки, тяжелые свинцовые хлопья (это, стало быть, облака, а в последнем случае — опять дрянь будет). Причем даже у признанных мастеров реалистичной прозы порой встречаются трехстраничные описания, едва ли не в поэтической форме воспевающие тривиальную метеорологическую обстановку как фон настроения героя. Такая вот общая закономерность…
— Да, — подтвердил Эдик, распустив свирепую физиономию в благостной улыбке. — Небо — да…
— Это все ерунда, что на природе небо ближе, — Лев Карлович мечтательно прищурился вдаль. — Оно везде одинаковое. Просто в городе мы на него не смотрим. Эдик, ты когда в последний раз видел на… ну, хотя бы, к примеру, на Кутузовском, — когда видел человека, сосредоточенно глядевшего в небо?
— Эмр… Уомм… Гхм… — Эдик заметно напрягся и принялся чесать гладко бритый затылок.
— Эдик, выражайся членораздельно! Конкретизирую: когда ты в последний раз видел на Кутузовском человека, застывшего столбом, приложившего ладонь козырьком ко лбу и глядящего в небо?
Эдик в замешательстве пожал плечами. Что-то ничего подобного не припоминается… Столбом, козырьком, в небо? Нет, такой господин на Кутузовском сразу бы бросался в глаза. Наверняка бы запомнился. Другой вопрос, что выглядел бы такой господин как последний идиот…
— Можешь не напрягаться, Эдик. Мы, горожане, не смотрим на небо. Нам некогда. Мы всегда спешим.
— Да уж, это точно… — привычно поддакнул Эдик, но в тоне слегка обозначился вопросец: «А какое, вообще, это имеет отношение к делу? Или просто так — маразм?»
— Да просто так, вне всякой связи, — пробормотал вдруг Лев Карлович, по-прежнему глядя вдаль.
Эдик от изумления икнул, отвесил челюсть и уставился на хозяина с суеверным ужасом. Нет, понятно, что гений, но… Неужели и в самом деле, как шепчутся сотрудники, — мысли читает?
Лев Карлович, отметив реакцию подчиненного, рассеянно хмыкнул:
— Летаем черт-те куда, тратим деньги… А тут, под самым боком, сорок километров всего… А здорово-то как! Ты смотри, прямо парадиз какой-то. Так хорошо, что даже нервничать не хочется…
— А вам и не надо! — справившись с челюстью, горячо заверил Эдик. — Вы отдыхайте, я сам. Вам только на последнем этапе подключиться на минутку, папой поработать.
— Папой?
— Ну да.
— Хм… В смысле — римским?!
— Нет, его папой, — Эдик едва заметно двинул подбородком в сторону инструктора, мирно скучающего на раскладном стульчике в тридцати метрах ниже по склону.
— Но почему «папой», Эдик?
— А потому что вы его заново родите. Ну, в смысле, де-факто выйдет именно так…
— Хм… Интересное сравнение… Хотя довольно неожиданное…
— Есть предложение, — польщенный Эдик тут же расправил плечи и глянул орлом.
— Слушаю.
— Ногу прострелить.
— Чего-чего?
— Можно в принципе руку, — заторопился Эдик, не встретив ожидаемого энтузиазма. — Просто ногу лучше. Проверено. Рука — да, больно, все такое, но… Когда на двух ногах — уверенно чувствует себя, крепко стоит на земле. А если на одной, значит…
— !!!???
— Ну, это… чтобы, значит, доходчивее было, — окончательно смутившись, промямлил Эдик. — Чтоб, сволочь, сразу проникся, в какое дерьмо угодил…
— Что за вздор, Эдик?!
— Да нет, это я просто так…
— Еще раз услышу подобную гадость — накажу! На вид вроде такой взрослый…
— Просто досадно, — Эдик метнул исподлобья неприязненный взгляд на ничего не подозревающего инструктора. — Такой человек, как вы… Ну, в общем, обидно, что вы тратите на это чмо свое драгоценное время…
* * *
Инструктор этим мерзавцам был нужен, как динозавру конвекционная печь. Видимо, они были не в курсе, что в природе существуют лыжи, и потому просто раскатывали по склону на своих навороченных внедорожниках. Вернее не просто, а с форсажем и прочими гоночными вывертами. Красовались друг перед другом, чья машина лучше, переборонили всю пятку склона.
Валера оперативно связался с администрацией, доложил о безобразиях. Ответ был такой: ну и пусть себе! Им можно. Этим все можно. Все оплачено. Эти, при желании, весь парк выкупят, не моргнув глазом. И смотри там, повежливее…
Валера сразу понял, что клиенты — из разряда вон, и довольно быстро догадался, зачем, вообще, пожаловали. В Болене всякие люди бывают, с положением и солидными связями, но раскатывать по склонам на внедорожниках до сих пор не дозволялось никому. А этим можно. Делайте вывод.
Прибыли целой кавалькадой в семь машин. Остальные, слава богу, остались на парковке. Сдали телефоны своей охране; шустрый мальчуган с чемоданчиком — человек вон того страховидного лысого — проверил обе машины детектором. Затем просканировал Валеру, разобрал до винтика его транк (внутренняя связь между персоналом парка) и доложил лысому: чисто.
