– Сам солил, – напыжился Антон.
– В Москве, что ли? – удивился я.
– Ну ты сказал… Конечно, дома.
– Хочешь сказать, что возил сало в Москву на экскурсию?
– Почти так оно и есть, – довольно ухмыльнулся Антон. – Я взял с запасом – чтобы хватило и на обратную дорогу. Пить водку, не закусывая салом, – пустая трата денег и времени, насилие над личностью.
– Ни дня без строчки… – сказал я, возвращая ему улыбку.
– Не понял… Ты о чем?
– О нем, родимом. Так сказал один известный писатель, который настаивал на том, что человек его профессии просто обязан каждый божий день, без выходных и праздников, строчить свои нетленки. А хохол без ежедневной порции сала – уже не хохол.
– В самую точку! – с воодушевлением воскликнул Антон. – Повторим?
– Повторим.
Мы повторили, затем выпили по третьей. Жизнь начала приобретать смысл и становилась светлей и праздничней прямо на глазах.
Девица не выдержала наших гастрономических упражнений и вышла из купе. С верхней полки слышался громкий храп – там обретался еще один наш попутчик, похоже, молодой бизнесмен, которому не удалось достать билет в вагон СВ.
Едва определив свой багаж – небольшую сумку и "дипломат" – в нишу над дверью, он сразу же начал названивать по мобилке своим партнерам, согласовывая цены, количество товара и место встречи.
Все это он проделывал с таким видом, будто находился не в тесном обитаемом купе, а где-нибудь в просторном бунгало на Канарах наедине с природой. Мы для него просто не существовали.
Отзвонившись, он залез на свой чердак и сразу же уснул. Умаялся, сердешный…
– Храпит, падло, – нехорошо скалясь, молвил Антон. – Мешает красиво отдыхать. Может, надавать ему по мордам, чтобы затих часа на два?
Похоже, молодое бизнесдарование вызывало у Антона неприятие.
– Не будь таким кровожадным. У каждого есть свой бзик. Он не виноват, что мамаша родила его с хилыми челюстными мышцами.
– Надо было сызмала их тренировать, – ответил Антон и с удовлетворением потрогал свою челюсть. – Меня в детстве почти каждый день били по бестолковке. И ничего, жив остался. И во сне не храплю.
– Так уж и били? – спросил я с сомнением, окидывая взглядом его крепкую фигуру.
– Ну, не всегда, – осклабился Антон. – Временами. Пока в силу не вошел.
– Думаю, что у него все еще впереди, – рискнул я выступить в качестве пророка, кивком головы указывая на верхнюю полку. – У нас заниматься бизнесом все равно, что ходить по минному полю с завязанными глазами.
– Я тоже на это надеюсь, – живо поддержал меня Антон. – Не люблю таких… борзых и ранних. У него еще молоко на губах не обсохло, а он уже считает себя шибко большой крутизной. Салабон.
– А ты брюзга. Впрочем, и я тоже, как оказалось. Наверное, старость не за горами. Что поделаешь, другое время, другие люди, чуждые нам нравы, которые пропагандируются по телевизору…
– Мало мы их, сук, долбили, – с ненавистью сказал Антон. – Мало!
– Это ты о ком?
– О наших нонешних "друзьях", которые до сих пор, несмотря на клятвенные заверения, так и не выбросили камень из-за пазухи. На контрах им слабо, чтобы там не говорили разные умники, и они теперь лезут к нам через телевизионный экран со своими гребаными ценностями… учителя хреновы.
– А-а, понял… Тебе что, приходилось с ними встречаться накоротке?
– Приходилось… – Антон скрипнул зубами. – Давай выпьем, помянем хороших парней, которые жизней своих не пожалели, чтобы мы не ходили в лакеях у дяди Сэма. Да видать зря.
Я промолчал. А что скажешь? Неумолимое колесо истории повернулось в очередной раз и наше место на его ободе снова оказалось в дорожной грязи.
Мы выпили – медленно, врастяжку – и умолкли, оставшись наедине со своими мыслями. Меня все больше и больше начал интересовать этот мужичок-боровичок.
Только теперь я, наконец, заметил тонкий длинный шрам на его мощной загорелой шее – скорее всего, от удара ножом – и след пулевого ранения на левом предплечье (Антон снял рубаху и остался в полосатой десантной майке).
– По возрасту мы с тобой почти ровесники, – задумчиво сказал спустя какое-то время Антон, пытливо глядя мне в глаза. – Ты, случаем, в Афгане не был?
– Не сподобился, – ответил я как можно хладнокровней.
Я постарался, чтобы на моем лице не дрогнул ни один мускул. Афганскую тему для себя я закрыл давнымдавно и все упоминания о позорной войне, развязанной старыми кремлевскими маразматиками под видом интернациональной помощи, старался пропускать мимо ушей.
Я соврал. Я был на той войне. Но никогда не причислял себя к воинам-интернационалистам, не выставлял напоказ ордена и медали, и не ходил на разные встречи и торжественные мероприятия с патриотическим уклоном. Разве что на кладбище, чтобы помянуть (чаще всего в одиночестве) тех, кого послали, как скотину, на убой во имя надуманных идеалов, замешанных на имперской закваске.
В Афгане воевал другой человек, у которого было мое имя, мое тело и даже мои глупые, наивные мысли, но иная душа. Он мог убить, кого хочешь, не моргнув глазом…
– Что ж, тебе повезло.
– Наверное…
Да уж, мое "везение" в свое время стало притчей во языцех. Мне оно сопутствует постоянно, возможно даже в этой поездке. А потому нужно быть настороже, чтобы не лопухнуться в очередной раз.
– А ты куда едешь? – поинтересовался Антон.
Наверное, он обеспокоился мрачным выражением, которое появилось на моем лице. Все-таки я плохой артист и мне трудно совладать с эмоциями, которые хлынули в голову вместе с воспоминаниями.
Я ответил честно, назвав город, который являлся конечной остановкой. В этом вопросе скрывать мне было нечего.
– В гости или в командировку?
– Ни то, ни другое… – ответил я туманно.
– Значит, отдыхать, – с удовлетворением констатировал Антон. – А что, места у нас классные – сосновый лес, речка, море в трех часах езды… Тачка нужна? Могу подбросить куда надо. У меня, конечно, не "мерс", но тоже на уровне – японец, "ниссан".
– Да-а, машина клевая, не из дешевых.
Антон весело рассмеялся.
– Подозреваешь, что я богатенький Буратино? – спросил он с легкой обидой. – Напрасно. Я эту тачку своими руками собрал из металлолома. Купил ее, разбитую вдребезги, у одного отморозка за гроши, и довел до нужной кондиции. Почти год упирался.
– Завидую людям, у которых такие таланты, – сказал я и тяжело вздохнул. – А у меня руки выросли не из того места, откуда нужно.
– Нашел чему завидовать. Некоторые умудряются прожить всю свою никчемную жизнь, не ударив палец о палец, и при этом едят на серебре, а гадят в золотой унитаз.
– Карма…
– Это что такое?
– Судьба.
– А-а… Ты веришь в судьбу?
– Ничего другого не остается.
– И то верно. Я это понял еще в Афгане. Случай у меня приключился… – На лице Антона появилась гримаса, будто он съел что-то кислое. – Утром нужно было лететь на разведку в горы, а на рассвете, за два часа до посадки в "вертушку", меня положили на операционный стол. Гнойный аппендицит. Никто из моих парней не вернулся… Представляешь, какой-то воспалившийся отросток выступил в роли ангела-хранителя.
Бред!
– Значит, ты еще не все сделал на этой грешной земле.
– Я тоже так решил. Пойдем, покурим…
Мы вышли в тамбур, провожаемые негодующим взглядом девицы, которая читала книгу, примостившись на откидном сидении возле нашего купе. Я любезно кивнул ей, проходя мимо, а Антон лучезарно улыбнулся.
Она независимо фыркнула и опустила голову. Мы с Антоном переглянулись и громко заржали.
Впрочем, девушка этого не услышала, так как в это время мимо нас прогрохотал тяжело груженый товарный состав, заглушивший все звуки.
Курили мы молча, потому что в тамбуре, кроме нас, находились еще три мужика на хорошем подпитии.
Они устроили такой галдеж, что впору было уши затыкать. Перекричать их было невозможно, и мы смирились с вынужденной паузой в нашей беседе.
Неторопливо смоля сигарету, я пытался ответить на вопрос, который задал мне Антон. А и впрямь, зачем я еду в этот город?
Воспоминания захлестнули меня океанической волной и события, длившиеся годы, пронеслись передо мной за считанные секунды…
Я ехал в свой родной город (где не был почти двадцать лет) получать наследство. Событие в жизни любого человека, в принципе, уникальное, не говоря уже обо мне, сироте и горемыке.
Впрочем, все по порядку – если, конечно, можно как-нибудь упорядочить события и неприятности, обрушившиеся на мою бедную голову среди лета.
Во-первых, одно из столичных издательств, с которым я имел несчастье сотрудничать и которое платило мне за воистину рабский труд жалкие гроши, вернуло рукопись моего романа с предложением доработать, поправить, изменить, уточнить, добавить и так далее… а не пошли бы они все!..
Во-вторых, меня бросила очередная пассия. Я понял ее и даже простил. Это надо быть круглой дурой, чтобы делить ложе с мужчиной без прошлого (разговоры о нем были для меня табу) и без обеспеченного будущего – разве может быть светлое грядущее у современного русского писателя, если он не графоман или не хитроумный компилятор, раскрученный средствами массовой информации?
