глаза-маслины переместились с Михаила на его юного спутника.
Парень молчал. Он казался невозмутимым, даже расслабленным.
– Как твое имя, мальчик? – Слова Тенгиза Георгиевича были ласковые, а голос – как сталь по стеклу.
Ответа не последовало. Парень смотрел сквозь кавказца в какую-то точку за горизонтом, губы слегка улыбались.
– Ты, детка, отвечай, когда люди спрашивают, – вступил в беседу Семен. – Мы хотим знать, что на могильной плите чеканить.
Серый дернул углами рта, улыбнулся и Тенгиз Георгиевич – на этот раз вполне натурально. Тем временем с противоположной стороны пустыря показался микроавтобус. Семен махнул рукой, указывая направление. Машина двигалась медленно, иногда пробуксовывая в грязи и подскакивая на буграх пустыря. Наконец она остановилась в нескольких шагах от всей честной компании.
– Это бойцы, Миша. Серьезные ребята. Вскормленные и натасканные в моих конюшнях, и не для забавы, – пояснил Тенгиз, когда из микроавтобуса появились два двухметровых мордоворота в спортивных костюмах, под которыми бугрились впечатляющие бицепсы. – Они участвуют в реальных боях...
– С цветочными торговцами? – вежливо предположил Михаил.
– Не только, Миша, – улыбка Тенгиза вновь стала похожа на бульдожий оскал.
Гиганты тем временем имитировали разминку – поочередно поигрывали могучими мышцами плеч, бедер, шеи, вращали кисти рук, как бы невзначай принимая позы культуристов и бросая при этом лениво-презрительные взгляды на Михаила. Его младшего партнера они, казалось, в упор не замечали.
– Я бьюсь сразу с обоими? – впервые заговорил он, обращаясь при этом только к учителю – Михаилу, как будто остальных для него не существовало. Голос у парня был какой-то отстраненный, низкий и твердый, совсем не вяжущийся с общим обликом студента, живущего с прохладцей, вчерашнего школьника.
– Как считаешь, Тенгиз Георгиевич? – прищурился Михаил.
– Борзой у тебя мальчик, Миша. Но мне его крови не нужно. Сначала пусть с первым, а там посмотрим. Если пройдет его – будет со вторым, – кавказец говорил внятно, с расстановкой, и по голосу его стало ясно, что любезности и шутки кончились.
Поединок начался без традиционного в восточных единоборствах взаимного раскланивания. Первый амбал с ходу обрушил целую серию кикбоксерских ударов в голову молчаливого парня. Однако тот, лишь слегка порвав дистанцию, легко от них уходил – назад, в сторону, в другую, и увесистые кулаки всего лишь прошивали воздух. То же самое произошло, когда амбал попытался сбить парня с ног ударом ребра стопы под коленную чашечку. Молчаливый так же легко в последний момент убрал из-под удара ногу – одну, потом вторую – и отступил назад. Это приободрило амбала – приписав этот уход страху перед его кулачной мощью, он попер вперед, рассчитывая поймать противника на удар. Еще секунд двадцать рисунок боя не менялся – амбал вхолостую молотил воздух, а его противник уклонялся, отступал то вбок, то назад. Так они и двигались по пустырю, точно танцевали капоэйру – бразильский боевой танец.
– Что скажешь? – тихо поинтересовался Семен, толкнув Серого в бок.
– Тай-собакэ владеет дай бог каждому, – криво усмехнулся Серый.
– Какой собакой? – обернулся Тенгиз, на миг отвлекшись.
– Тай-собакэ. Искусство ухода от контакта в карате-до, – пояснил Серый.
Отвлекшись вопросом о собаках, зрители прозевали кульминацию – уклоняясь и отступая, парень ненавязчиво и аккуратно подвел своего визави к самому краю вырытой строителями траншеи. И когда амбал начал проводить очередную ребродробительную серию, пацан одним длинным прыжком назад, не оглядываясь, перепрыгнул траншею, а амбал неуклюже рухнул в нее.
– Я его и пальцем не тронул, он сам упал! – Победитель вновь перепрыгнул траншею и опять стоял спиной к ней, улыбаясь беззаботно, почти весело, и вроде не интересуясь тем, что происходит сзади.
А сзади возник амбал, матерясь сквозь стиснутые зубы и стряхивая земляные комья. Бешеный замах... Еще секунда – и парень рухнет под смертельным, строго запрещенным ударом ребра ладони сзади под ухо...
...Однако этого не произошло – чугунная ладонь лишь рассекла воздух в сантиметре от шеи парня, и тот, чуть подсев, вдруг взвился вверх и рывком провернул корпус почти на полный оборот вокруг своей оси. За корпусом, как праща, со свистом пролетела нога – блестяще, как в балете, выполненный удар ребром стопы под сердце. Амбал падает, точно кегля, и зарывается носом в песок.
– ... А вот теперь пришлось тронуть, – на сей раз без улыбки сообщает парень зрителям.
– Давай со вторым! – командует Семен. Тенгиз Георгиевич молча кивает головой.
На сей раз молчаливый парень круто изменил тактику. Вместо мягких, на первый взгляд пассивных уходов от контактного боя, которые большой теоретик восточных боевых искусств Серый определил как систему тай-собакэ, парень жестко блокировал удары противника, не выходя, впрочем, за рамки оборонительной стратегии. Система укэ-ваза [4] , поспешил прокомментировать эксперт Серый и тут же пояснил Тенгизу: пацан спасается как может, понял, что с этим противником у него тай-собакэ не пройдет...
А противник у парня на этот раз действительно был куда выше классом. Этот не молотил впустую озоновый слой, он атаковал короткими, сильными, целенаправленными тычками. Но каждый такой удар неизменно попадал не туда, куда был нацелен, – непробиваемым щитом поочередно становились то предплечье, то ребро ладони, то скрещенные руки, то запястье... Амбал все больше входил в роль молота, работающего с наковальней, – и поплатился. Блокировав очередной удар, пацан вроде подставил плечо под следующий – и вдруг провел молниеносный боксерский кросс [5] в челюсть. Противник устоял на ногах, но на секунду-другую «поплыл», и роль молота сразу же перешла к его оппоненту: этих секунд юноше вполне хватило, чтобы обработать печень и солнечное сплетение. Амбал оказался на коленях, затем – в партере, и уже несильный, балетный удар большим пальцем ноги под ухо заставил его растянуться на земле во весь свой двухметровый рост.
– Вот тебе и собаки-укиваки, – озадаченно хмыкнул Семен. Осведомленный подручный промолчал. Не торопился со словами и Михаил, а его молодой товарищ был, судя по всему, от природы скуп на слова и щедр на дело.
– Так, Миша... Удивили вы меня, господа хорошие, – к Тенгизу вернулась былая любезность, но теперь в ней ясно звучали огорчение и обескураженность.
Впрочем, два неподвижных тела на земле и возвышающийся над ними худенький юноша обескуражили бы кого угодно. Победитель был по-прежнему невозмутим, дыхание не сбилось – точно и не было нескольких минут ожесточенного, грозящего увечьем, а то и смертью поединка.
– Нашатырь есть? – поинтересовался Михаил и тут же пояснил: – Ребята всего лишь в легкой отключке, нюхнут разок, встанут и пойдут сами – не тащить же их волоком...
– Значит, так! – решительно произнес Тенгиз, уже не глядя на распластанные тела своих бойцов. – Семен,
