– Для меня все это – дело прошлое, – произнес «уважаемый», кивнув на листовку. – А для тебя?
– А что я? Да я еще молодой мужик. Пожить хочется, уважаемый. Не в бараке и не в общаге… Одним словом, хочу заработать приличные деньги. Все, что умею – стрелять, устраивать засады, обходить их, – ответил я.
– А как же присяга?
– Никак. Повторяю: теперь я работаю только за деньги.
– Оружие в Чечню готов переправить?
– Это нет! – произнес я тем же спокойным голосом. – Мне ваши люди другое дело предлагали.
– Значит, против своих не пойдешь?
– Хватит войны, уважаемый. Доставить в сохранности ваш товар – это по мне. Коммерция.
– Сколько с тобой людей?
– А сколько нужно?
На некоторое время в помещении воцарилась тишина.
– Может, и одного тебя хватит, – произнес наконец Артур. – Выкупим тебя у твоего бугра, этого Михаила Григорича.
– Что значит выкупим?
– Ай, обиделся?! Не купим. Напрокат возьмем, – усмехнулся Артур. – Сейчас пойдешь в верхнюю комнату, отдохнешь. Можешь телевизор посмотреть, видик… Эротику, порнографию любишь? Или боевик?
Ни того, ни другого, ни третьего смотреть сейчас не хотелось. Я просто включил телевизор, произвольно нажав кнопку на пульте. Там была передача «Окна». Ведущий Дима Нагиев блестяще иронизировал над «гостем передачи», супруга которого только что сообщила, что ее муж спит в одной постели с чучелом крокодила.
– Какого именно? Каймана или аллигатора? – интересовался Дима.
Незадачливые супруги лишь развели руками.
– Впрочем, зачем спрашивать? – продолжал Дима. – Сейчас мы сами легко это выясним – чучело в студию!
Крокодилы меня не интересовали, поэтому я переключил канал на новости. Там была традиционная трепотня о налаживающемся мирном процессе… Как этот «уважаемый» меня поддел. Насчет присяги. Интересно, он на самом деле иностранец? Его короткая фраза заставила меня в который раз окунуться в не самые приятные воспоминания.
Принятие присяги – это священное событие в жизни каждого военного человека. Вот и клялись эти люди (в их числе и я) оберегать государство по имени СССР, «не щадя крови и самой жизни». Ну а жизнь эта повернулась так, что дегенераты (по недоразумению именующие себя политиками) это государство развалили, а служивые поневоле оказались в роли «клятвопреступников». Вновь всплывает в памяти постыдная сцена 92-го года. Я новоиспеченный старший лейтенант, рядом вечный майор Яков Максимович. Возвращаемся из арбатского ведомства, пешком шагаем по столице, так как оба давно здесь не были. И вот не доходя до Музея Ленина…
– Офицеры! Спасите Отечество!
Это к нам. К нам взывают бабушки в куцых пальтишках и немногочисленные мужички с самодельными транспарантами в руках. Но мы проходим мимо, пряча при этом глаза. Проходим мимо бабушек, пацанов каких-то, девчонок с плакатами «Хотим есть!». Останавливаемся лишь у залихватского баяниста, который лихо наяривает на инструменте и поставленным голосом поет на известный народный мотив:
Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши деды?
Наших дедов доконали беды – не снесли их деды…
Солдатушки, бравы ребятушки, где же батьки ваши?
Батьки наши без зарплаты пашут да плакатом машут…
Баян зазвучал злее, а сам баянист уже не пел, а проговаривал такие слова:
Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши мамы?
Ищут нас по моргам да по ямам, плачут наши мамы.
Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши сестры?
Наши сестры в рабстве у прохвостов, на панели наши сестры.
Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваша сила?
Наша сила там же, где Россия: продана та сила.
Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши пули?
Наши пули в нас и повернули, дуры наши пули…
Солдатушки, бравы ребятушки, где же командиры?
Поменяли флаги и мундиры эти наши командиры…
Такой вот невеселый образчик народного творчества. Послушали мы с Чабаном, дальше пошли. Ничего не скажешь, новые песни жизнь сложила. Жизнь начала и середины девяностых… Песни старые, слова новые, как в гимне. Вот, например, после 93-го родилось:
Артиллеристы! Боря дал приказ!
Артиллеристы, зовет Бурбулис вас!
Из сотен тысяч батарей под слезы наших матерей
По нашей Родине – огонь, огонь!
И ничего тут не возразишь. А дальше не менее страшные времена настали. Как сейчас перед глазами стоит картина. Первые дни чеченской кампании. Подразделение под моим командованием, вместо того чтобы продвигаться вперед, возвращается в исходное положение. И заставляют нас это сделать не превосходящие силы хорошо обученного и вооруженного противника, а жители деревни, через которую проходил путь нашей мехколонны. Женщины, старухи, дети легли поперек дороги и не пускают. А у меня два строжайших приказа. Приказ номер один – в течение двух часов войти в указанную точку. Приказ номер два – ни при каких обстоятельствах не открывать огня по местному населению и вообще избегать малейших конфликтов. Даже в воздух стрелять нельзя. Вот такие дела. Впереди бабье с малыми ребятами, за спиной восемнадцатилетние пацаны, округлившимися глазами на все это взирающие. Выхожу на радиосвязь со штабом. А оттуда ответ: «Продолжать дальнейшее продвижение». Пацаны на меня уставились. Как им вперед командовать, если полчаса назад объяснил им же, что мы идем наводить конституционный порядок, в том числе защищать местное население от бандформирований. Скажу «Вперед», и кем мы все станем?! Были бы пешим подразделением, попросту обогнули бы деревеньку, и всех дел. Но мы на БМД, боевых машинах десанта. А они хоть и полегче танков и БМП, но все равно не «Лада» и не «Ока». Потому и повернули назад. Штабные полканы на меня орать. Ну я им коротко и сдержанно объяснил, что наматывать кишки баб и детей на траки своих БМД не намерен. Меня этому в Рязанском училище не обучали. А полканов тем временем обступили молодые офицеры и прапорщики из моего подразделения. Штабисты махнули рукой, растворились… А этот мне про присягу! Да что он о ней знает?! И тут я почувствовал: ЗНАЕТ! Иначе не задал бы такого вопроса. Знает, не понаслышке знает… Интересно, это и есть сам Эль-Абу Салих? Ладно, чего гадать, доживу – узнаю… Как-то на дне ВДВ в парке Горького я разговорился с крепеньким пожилым мужичком в голубом берете. Праздник, понятное дело, мероприятие молодежное, потому такие деды попадаются редко, а поговорить с ними интересно. Дед оказался отставным майором ВДВ и участвовал во многих передрягах. За его плечами и Чехословакия, и Афганистан, и Африканский континент, где воевали наши советники. Еще в Египте и Северном Йемене. А начал он боевую биографию в 56-м, с венгерских событий. У меня про Чечню расспрашивал, присвистывал и сдержанно матерился.
– Вот ты скажи, – отказывался он верить мне, – двигается боевой дозор впереди колонны. И что же?
– Засекает зенитную установку «Град», – в который раз пересказываю я. – Докладывает начальству.
– Начальству? Выходит, спрашивает, что делать? Ну и херня…
– Спрашивает, что делать, – киваю я. – Начальство приказывает – на провокации не поддаваться, первыми огня не открывать… Может, это и не «Град» вовсе, может, это такая новая сенокосилка, а рядом с ней мирные землепашцы. В случае невыполнения приказа командиров под суд.
– Под трибунал, – поправляет меня ветеран.
– Под суд, – мотаю башкой, – трибуналов нынче нет. Военные суды теперь… Таким образом, «Град» херачит по колонне, убивая и калеча не один десяток наших гвардейцев.
– Но это же… – матерится ветеран. – Да под трибунал должны идти те, кто такие приказы отдает. Вот в Венгрии. Иду я во главе колонны с боевым дозором. Смотрю в бинокль, вижу, стога сена стоят, а вокруг «мирные землепашцы». Мне до них особо дела нет, но стога изучаю внимательно. Смотрю – в одном явно чернеет пулеметное дуло. Без бинокля не углядишь, хорошо замаскировали, черти. Я, лейтенант, начальник самому себе и своему взводу. Без всяких лишних докладов даю приказ на уничтожение пулеметной точки. И мы уничтожаем ее до того, как она откроет огонь по колонне. Наверх докладываем: уничтожена группа мятежников, пытавшаяся атаковать колонну! Сверху звучит: молодцы, гвардейцы! Угрызения совести меня лично потом не мучили: пулемет не хлеб с солью, он, чтобы нас покосить, там стоял… Людей раньше берегли, теперь жгут как солому.
– Раньше тоталитаризм был, теперь демократия! – встрял в разговор один из подвыпивших братков-десантников, здоровенный, раскрасневшийся от водки верзила лет двадцати пяти.
– Людей жгут как солому, – повторил ветеран, посмотрев на братка трезвыми печальными глазами.
Позже мы сидели с ветераном в кафе, и он рассказывал мне о венгерских событиях.
– Может, они со своей колокольни и были правы, – говорил о венграх отставной майор, – свободу там им подавай, независимость… А я до сих пор помню звезды, вырезанные на плечах и спинах наших солдат и офицеров. В Будапеште воинская часть стояла, так некоторых наших эти… борцы за свободу сумели захватить. Пытали страшно, вешали, головы рубили. Фашисты они были хуже гитлеровцев, какая там «свобода»?! Роддом захватили, там было несколько жен наших офицеров…
