И отец Василий, задумчиво глядя в окно, стал рассказывать. Как несколько лет назад у него не осталось иного шанса спастись самому и задержать преступника, как только бросить гранату за угол. Было это на самом верху, на техэтаже городской администрации. Как пояснил отец Василий, тогда он еще учился быть священником, тогда его еще одолевали сомнения, что, кроме силы, ничто не сможет победить другую силу, злую.
Рассказал он и всю историю с самого начала, как однажды старшина Чичеров и ефрейтор Бачурин вместе со своим подразделением внутренних войск зачищали один из аулов. Как обнаружили у некоего полевого командира очень совершенное оборудование для производства фальшивых долларов, запасы бумаги и красителей. Но, самое главное, у полевого командира была качественная матрица, делавшая оттиск неотличимым. За этим полевым командиром и его техникой давно гонялась ФСБ. Вот тут и сработала у Чичера потаенная страсть не только к наживе, но и к власти над людьми. А такую власть ему могли дать только деньги. Благодаря тому, что Бачурин был поваром, им удалось, закамуфлировав оборудование под столовское, каким-то чудом переправить его через все блокпосты и не привлечь внимания особиста. А потом они развернулись в Усть-Кудеяре.
Все было у Чичера и его помощника Бачи – деньги, власть и упоение от собственной безнаказанности, от того, что от них зависели другие. А ведь от Чичера уже стал зависеть и другой криминал, пошел передел сфер влияния. И на этом взлете отец Василий Чичера остановил, лишил сразу всего в одно мгновение. На то, что Чичер ему это простит, священник не надеялся. Злобен был Чичеров, злобен и жаден. Скорее всего, жажда мести пересилит в нем все, даже здравый смысл.
– Вот так вот, Паша, – перешел на «ты» отец Василий. – Поставь себя на его место. Забрался он в глухую тайгу, зажал его спецназ, и смерть перед лицом витает, а тут я, во всей своей красе. Возникаю, как по волшебству, и веду душеспасительные речи. Вот он, как змей, и ухитрился исчезнуть. Я думаю, что спасся он оттуда, из оврага, только благодаря злобе и жажде мести.
– Теперь понятно, почему этот побег удался, – сказал наконец Белоусов. – А то все не могли никак понять. Оказывается, у них был свой спецназовец с навыками. Хитрый и опытный.
– А чего они вообще-то побежали?
– Костяк группы составляли преступники с очень большими сроками, это же была спецзона. У кого-то была возможность на воле заиметь нормальные документы и легенду, чтобы легализоваться. Или за границу дернуть. Вот они и подбили на побег еще несколько человек, не таких заметных в уголовном мире. Теперь понятно почему.
– Конечно, – согласился священник. – Большой группой скрыться сложнее, и это удивляло преследователей. Потом оказалось, что беглецы заранее предусмотрели ход с разделением группы. Организаторы побега сразу предполагали, что, разделив группу, они подставят своих же подельников. Тех, конечно же, переловят по одному, по двое. Но пока ловят, костяк уйдет глубоко в тайгу и там растворится. Вот для этого они предусмотрительно подбили на побег «консервы» – парня, которого потом съели.
Участкового передернуло от этого, но он воздержался от комментариев.
– Если бы Фистенко не заподозрил чего-то, то преступники бы так и ушли, – продолжал размышлять вслух священник. – Может, Чичер специально вел своих дружков в Верхнеленское, чтобы отсидеться у Гусева? Может, он же его и убил.
– Смысл? Гусев для него – возможность тихо и надежно отсидеться в тепле и сытым, а не мотаться по тайге, рискуя каждый миг нарваться на поисковые группы спецназовцев.
– А если Гусев отказал ему в помощи? – возразил отец Василий. – Или не отказал, но Чичер уже ушел из села, а перед уходом избавился от свидетеля?
– Рано ему еще уходить. Самый розыск пошел, когда выяснили, что один еще на свободе.
– Чичер хитер. Предугадать мысли с обычной точки зрения очень сложно, – стал рассуждать отец Василий и осекся, вспомнив кое-что недавнее. – Слушай, Паша. Я тут вспомнил, что тогда плел пьяный Гусев, когда к Дарье в дом рвался, а я его пытался увести. Помнишь?
– Ну?
– Он меня то корешем называл, то вертухаем, что-то про хозяина, кума и всякую дребедень. Я тогда не особенно придал значения тексту, точнее, почти не слушал его, потому что Гусев был до такой степени пьян, что стоял с трудом. Ты ведь представляешь, что в жизни часто и те, кто не сидел, пытаются иногда разговаривать на блатном жаргоне или использовать из него отдельные слова. Кто из желания стилизованно подурачиться, кто косит под бывшего зэка, а кто для того, чтобы вес своим словам придать. Да мало ли причин…
– Но Гусев же сидел, – напомнил Белоусов. – Он этих словечек в зоне и нахватался.
– А ты от него их часто в повседневной жизни слышал?
– Пожалуй… – участковый задумался на некоторое время, но потом согласился: – Пожалуй, совсем не слышал.
– Вот и я подумал об этом. А если он у Дарьи Чичера увидел, вспомнил его? А будучи в состоянии сильного опьянения, он и перешел на знакомый язык, на котором они там разговаривали. Да еще пытался к своему дружку прорваться, которого столько лет не видел.
– А еще всякие сплетни, что у Дарьи завелся таинственный любовник, который к ней похаживает, но его никто не видел, – стал развивать мысль Белоусов. – Может быть, этот хитрый Чичеров и есть тот самый неизвестный? Живет с бабой, она его кормит и поит. Так можно и год прятаться.
– Только вот Гусев, наверное, не вовремя узнал его, – предположил отец Василий. – Боюсь, что Чичер его и убил. Вот тебе и выстрел в меня ночью из ружья Гусева. Наверняка стрелял Чичер, украв ружье. Дело-то не сложное, если Гусев живет один, да еще постоянно пьяный.
– Вот вам и причины вредительства, отец Василий. Не мытьем, так катаньем вам плохо сделать. Выбрался ночью, краской все перемазал, в клубе нагадил.
– Нет, Паша, Чичеров такими мелочами заниматься не будет. Мелко все это для него. Не сомневаюсь, что все это хулиганство – дел рук Гусева, а подговаривал его Пашутин. Это точно не Чичеров. А его, кстати, надо ведь брать, а мы тут сидим с тобой и в логике упражняемся.
– Пойдете со мной? – с надеждой спросил Белоусов.
– Пойду, Паша, потому что здесь дело тонкое. Пойдешь один – вспугнешь его своей формой. Да и в лицо он тебя как участкового знает. Придется мне его на себя отвлечь, или как приманка сработать, а ты уж втихаря подбирайся к дому. Договорились?
Отец Василий и участковый надеялись, что Дарьи нет дома и она в это время будет на ферме. Обычно она уходила до петухов, к четырехчасовой дойке, потом возвращалась домой. Хозяйственными делами она занималась часов до десяти-одиннадцати, потом снова шла на ферму. К дому, где жила женщина, шли разными дорогами. Священник неторопливым шагом прямо по улице на виду у всего села, а Белоусов пробирался задними дворами, стараясь, чтобы его случайно не увидели из дома Дарьи. Для этого он даже снял свою роскошную фуражку.
Наконец в расчетное время отец Василий остановился у калитки дома Дарьи. Убедиться в том, что участковый уже поблизости, он не мог, поэтому приходилось действовать по заранее оговоренному плану. Священник приподнял проволочную петлю на калитке, распахнул створку и смело шагнул во двор. Куры спокойно бродили в своем загоне из металлической сетки, из приоткрытой воротины коровника несло ночным присохшим навозом. Отец Василий подумал, что не слышно дыхания или чавканья коровы, но вспомнил, что она в сельском стаде, которое по утрам уводит общественный пастух.
Стараясь вести себя громко, чтобы привлечь внимание обитателей дома, отец Василий прошел через двор и, громко топая ногами по веранде, подошел к входной двери. В дверь он стал барабанить тоже сильно, по-хозяйски, и, не дожидаясь ответа, открыл ее. Из сеней пахнуло соленьями, сухими сборами трав, но наслаждаться запахами заготовок хозяйки не пришлось. В доме что-то стукнуло и послышались шаги. Они даже показались отцу Василию тяжеловатыми для женщины, и он уже пожалел, что не дождался участкового.
Дверь из сеней в дом распахнулась, и священник с облегчением и некоторым удивлением увидел саму Дарью, в домашнем линялом платье и с шерстяным платком на плечах. Вид у женщины был какой-то унылый и мятый.
– Ой, батюшка! – воскликнула Дарья. – А я думаю, кто там стучит. Проходите в дом-то, проходите.
– А ты чего ж не на ферме-то, Дарьюшка? – поинтересовался священник, быстро осматриваясь в доме и незаметно прислушиваясь.
– Занемогла я немного, – пояснила женщина, зябко кутаясь в платок, – прилегла вот, а тут вы.
– Ты уж прости меня, Дарьюшка, что потревожил, – начал отец Василий издалека, чтобы дать возможность Белоусову подобраться к дому. – Поговорить хотел я с тобой.
Разговаривая, отец Василий умышленно прошелся по дому, как бы любуясь порядком и чистотой, в которой его содержала хозяйка. Мельком глянул и в горницу, но признаков постороннего человека не заметил. Единственное, что показалось немного неуместным в этом доме, так это чуть заметный запах курева. Может быть, не всякий бы его уловил, но некурящий отец Василий заметил. Само по себе это еще ничего не значило. Мог зайти к Дарье, к примеру, кто-то из соседей с папироской.
