Чего я хотел? Да только одного: что мы, русские добровольцы, представляли собой единое боевое подразделение, полноценную боевую единицу, а не кучку переругавшихся, как бы сказать повежливее… индивидов — остановимся на этой нейтральной формулировке.
— Ром, не нравится мне, что наши все время между собой ругаются, — сказал я ему негромко, чтобы слышал только он один.
Есаул согласно хмыкнул:
— Да уж что хорошего… Но ты же сам слышишь: мужики сами затеяли…
— Твои тоже хороши, — не дал я ему развить мысль. — Все мы тут хороши, — добавил тут же, восстанавливая справедливость, чтобы казак не подумал, что я за мужиков вступаюсь.
На банальную очевидность что-либо возразить трудно. Хопёр пожал плечами.
— Так что ты предлагаешь?
Что предлагаю? Сам толком не знаю.
— Ты в армии служил?
Ромка передернул плечами, высокомерно вскинул подбородок.
— Конечно.
— У вас замполит был?
— Был, конечно, — кивнул казак. — Только я ведь служил, когда перестройки начали перестраивать, так он тогда подрастерялся, не знал, какую политику нам внушать… Да ну их, замполитов этих, — неожиданно закончил он. — Все нудят, воспитывают…
Что и говорить, замполитам и их преемникам и в самом деле несладко пришлось в конце 80-х — начала 90-х… Впрочем, это их проблемы, нужно было более убедительно подчиненных воспитывать, чтобы те, уволившись из рядов непобедимой и легендарной, так дружненько не бежали под знамена демократии…
— Знаешь, Ромка, я когда ротой командовал, так же рассуждал, как ты сейчас сказал, — неожиданно для себя самого вдруг поделился я.
Надо сказать, приехав сюда, зарок себе дал: поменьше откровенничать и душу кому бы то ни было изливать. Рассуждал, что ни к чему это. Еще ТАМ со всей очевидностью понял, что никому каждый из нас со своими проблемами не нужен, что в этом мире каждый за себя. Выполнять зарок удавалось без особого труда. Не последнюю роль в этом играло то, что я тут самый старый, гораздо старше остальных ребят, а значит мне с другими добровольцами нередко бывает просто неинтересно разговаривать. Они-то в новой жизни, в новых условиях жили и воспитывались. О чем мы с ними могли поговорить, когда я из мощной страны, перед которой пол-мира трепетало, а вторая пресмыкалась, вдруг попал в аморфное образование, наглядно иллюстрирующее знаменитый девиз Бронштейна-Троцкого «ни мира, ни войны». В самом деле: государства разные, а границ между ними практически нет; валюту все собственную наштамповали, а подлинного обеспечения под нее не имеют; народы не прочь были бы по-прежнему жить вместе, а политики, подобно лебедям, ракам и щукам, доламывают-дорастаскивают повозку в разные стороны…
Впрочем, Бог или черт с ним, с этим государством! Мне до него теперь дела нет, хотя в свое время я за него готов был жизнь отдать. Я сейчас о другом.
Эти ребятки, которые сейчас за моей спиной глядят друг на друга волками, готовые передраться из-за пустяка, они росли и менялись параллельно с изменениями, которые происходили в стране. Они постепенно привыкали, что Украина, где живет мой старинный друг и сослуживец Василий Дзундза, Грузия (Гиви Иукуридзе), Армения (Аракелян, а вот имя его напрочь забыл), Казахстан (Агабай Сафинов и Эрмек Мендикулов) — все остальные составляющие «нерушимого Союза» расползаются и становятся заграницей. На памяти этих ребят постепенно добавлялись нули на ценниках и на купюрах, в то время как для меня по-прежнему «андроповка» за пять рублей шестьдесят копеек остается актуальной. Они были свидетелями обвальной, но все-таки хоть несколько протяженной во времени криминализации общества, а для меня это произошло вдруг — уходил из спокойной страны, вернулся едва ли не в притон, размером в одну шестую часть суши. Для нас словосочетание «социальные гарантии» действительно обозначали социальные гарантии, а сейчас провозглашено, что «каждый выживает в одиночку» и государство тебе в этом не помощник.
Нет, мы с ними не понимали друг друга. Впрочем, они, эти молодые, тоже ко мне особенно не стремились в друзья. Правда, в бой, на задание, даже в обыкновенный дозор в паре со мной шли с удовольствием, даже очередь своеобразную установили, потому что знали, что опыт у меня в подобных делах немалый.
…— Так чего ты хотел? — нетерпеливо напомнил о себе Ромка.
Да, отвлекся я.
— Когда я ротой командовал, у меня тоже был замполит, — продолжил я. — Вот крови он у меня попил… Нужно территорию убирать, а он всех рассаживает на какую-нибудь лекцию. Нужно технику обслуживать, а у него политинформация запланирована…
— Знакомая картина, — ухмыльнулся Хопёр. — У нас ротный тоже ругался с замполитом… Только наш особенно на своем уже не настаивал — времена другие уже были, коммунистов потеснили…
Я их тоже не особенно любил, этих политработников и коммунистов. Особенно когда парторг полка вызвал меня к себе и намекнул: выше роты не сможешь продвинуться, пока в партию не вступишь. Позвал я тогда своего замполита в каптерку, бутылку выставил, прапора за закуской послал и спросил в лоб: правда, мол? Тот потупился, хлопнул полстакана и подтвердил: правда.
— Да что ж, мне партия твоя умения командовать добавит, что ли? — разгорячился я. — Или мне вместе с членским билетом в подразделение техники подкинут?
Замполит сидел, понурившись, задумчиво глядя на стакан с водкой, который держал в руке.
— Знаешь, меня такая постановка вопроса и самого коробит, — признался он. — Партия — одно, служба совсем другое. Так я считаю. Да только ведь плетью обуха не перешибешь, Костя. Ты человек военный, офицер перспективный, ты должен расти. А потому, хочешь ты этого или нет, а в партию тебе вступить придется.
Придется…
— Но я не хочу насильно, вынужденно, чтобы меня заставляли! — вспылил я.
— И я не хочу, чтобы заставляли, — согласился мой зам. — Но ты посмотри на ситуацию с другой стороны. Первое: лозунги партии — дружба народов, долой эксплуатацию, даешь равенство и так далее — с ними ты согласен?
— Конечно, — было бы с чем спорить! — Но только…
— Погоди, — остановил меня замполит. — Теперь с другой стороны: ты же видишь, сколько в партию лезет людей нечестных, просто непорядочных, которые вступают в нее из корыстных побуждений. Видишь?
Отвечать я не стал, потому что понял, к чему он клонит, только угрюмо кивнул.
— Такие люди — ты понимаешь, на кого я намекнул — они дискредитируют саму идею нашего общества, — замполит говорил это, не поднимая глаз, и я не мог понять, говорит он мне это искренне или же для того, чтобы выполнить некую задачу. В конце концов, я же понимал, что если я откажусь стать членом партии, ему, моему заместителю, тоже нагорит за слабую воспитательную работу. — А ты-то чем хуже? Он, карьерист, пойдет вверх по ступенькам, а ты из гордости добровольно соглашаешься остаться внизу… А потом он же, армейская бездарь, приедет тобой же командовать! Где же логика?..
Он был прав, мой замполит. Не называя фамилии, он намекнул на нашего же замкомбата, человека бессовестного, беспринципного, но умеющего красиво и складно обличать пороки и поддерживать очередную линию партии. А еще, косвенно, указал мне еще на одного сослуживца, капитана из артиллерийского дивизиона, Олега Хрусталева, артиллериста от Бога, который, получив что-то там по партийной линии, разом лишился шансов на продвижение по служебной лестнице.
…В конечном итоге я переступил через свое самолюбие и, внутренне показывая членам парткома дулю, вступил-таки в партию. Ничего в моей жизни и поведении от этого не изменилось, только теперь приходилось взносы платить, да раз в месяц на собраниях сидеть. И это, естественно, моей любви к коммунистам не добавило. Вернее, не ко всем, конечно же, а к тем, которые в президиумах сидели и нас жить учили, воспитывали.
…И вот теперь я вдруг вспомнил своего замполита. Где он теперь? Чем занимается?
Среди них, тех, кто активно проводил в свое время идеологию в жизнь, сейчас раскол произошел — будь здоров! Одни «верные ленинцы» сейчас вдруг стали самыми ярыми и активными поборниками капиталистического образа жизни. Другие живут на подачки с Запада. Третьи как могут пытаются приспособиться к изменившейся жизни. И только очень немногие пытаются отстаивать то, к чему всегда призывали. Интересно все же, мой-то как нынче?
В одном уверен: здесь, среди моих парней, его здорово не хватает. Он бы сумел наладить организацию досуга, которого тут оказалось больше, чем требуется.
— Надо как-то занять людей, — сказал я наконец главную мысль, которая давно вертелась у меня в голове, да только никак не могла уложиться в четкие формулировки. — А то они у нас от безделья скоро стреляться начнут.
— Как стреляться? — опешил Ромка.
— Ну, как? Не застреливаться, конечно, а стреляться между собой. Дуэли устраивать.
