— От боя не уйти.
Туманов, произнесший фразу, сам же и виновато развел руками — извините, что говорю правду, Но так случится на самом деле.
— Значит, будем биться, — спокойно отреагировал Заремба. Но хода не сбавлял. Бой откладывается на последнюю секунду. Бой свяжет по рукам и ногам, накроет паутиной, понастроит преград. В тылу врага хороша разведка, но если она обнаружена — начинается постепенное преследование или захват. Уничтожение. Убийство. Про плен ни под каким предлогом и видом подполковник не хотел и думать. Однажды ему самому пришлось освобождать разведчиков ГРУ, наводивших самолеты на лагеря чеченцев и захваченных боевиками. Ворвались на базу, где мучили ребят, стремительно, но все равно поздно: отрубленные головы разведчиков валились на земле, животы были вспороты. После отыскали и старинный меч, которым убивали пленников.
Единственное утешение от операции — в одном из блиндажей обнаружили трех женщин-строителей, несколько недель томившихся в заложницах и наложницах.
До момента, пока их не отправили в Москву в госпиталь, они плакали, не имея сил рассказать о себе и о том, что с ними произошло. Хотя весь ужас, который претерпели они, к тому же на свою беду все белокурые, можно было представить. Вот тогда Заремба и поднял над своей БМП красный флаг — в знак протеста против того, что сотворили со страной и людьми сегодняшние политики…
И за Марину боялся в первую очередь не потому, что на ее плечи лягут какие-то походные неудобства. Страшнее смерти мог стать плен. Бывает, что у пленниц отбирают нижнее белье только затем, чтобы банда, выстраивающаяся каждый вечер к ним в очередь, не теряла время на раздевание…
— Командир, я вернусь, — вдруг неожиданно остановился Волонихин.
— Куда?
— Туда, — он махнул рукой в сторону предгорья, где осталась могила Марины.
— Мы когда-нибудь вернемся обязательно, — не до конца понял Заремба.
— Нет, я боюсь, что ее разрыли.
— Не говори глупостей, — отмахнулся и Туманов. — Ты соображаешь, что говоришь?
— Говорю именно потому, что соображаю.
— Хорошо, — неожиданно быстро согласился Заремба. — Но мы возвращаемся все.
И повернул от нацеленной вершины.
— Нет, — снова не согласился доктор. — Я пойду один. И потом уведу за собой банду.
— Здесь командую и распоряжаюсь я, — напомнил Заремба.
— Никто уже никем и ничем не распоряжается.
— Что?
Подполковник подошел вплотную к доктору, взял его за грудки. Оказался он пониже ростом и не сказать, что пошире в плечах, но тот, кто позволяет себе сделать подобное, сильнее хотя бы духом.
— Ты станешь выполнять мои команды, — отчетливо, как маленькому, проговорил спецназовец. — Запомни это. До той минуты, пока не окажемся за пределами Чечни, ты — мой подчиненный.
Волонихин не сопротивлялся. Он устал, измочалил свою душу мыслями и искал утешения или смерти. И Заремба прекрасно его понял.
— Все сделаем по совести и по-человечески.
… Спускаться с горы веселее, чем подминать под себя склон. В какой-то степени желание Волонихина спасало и от погони — возвращаясь к месту гибели друзей, спецназовцы путали противника: по крайней мере, действовали вне логики и вопреки инстинкту самосохранения, который гонит человека дальше от опасности.
После боя голоса боевиков стихли, и ориентироваться стало сложнее. До конца не были уверены и в том, что десант весь поднялся в воздух. Помнились и уроки Юры Работяжева — в Чечне картошки меньше посажено, чем поставлено мин.
Доктора, рвущегося к могиле, Заремба определил в середину — поспешай медленно. Там ему оказалось тесно, он наступал на пятки подполковнику, шилом из мешка вылезал в сторону, но Заремба держал ровный шаг.
И не зря. Как только открылось среди деревьев предгорье, он присел. Десант — или его часть — перелопачивал, протыкал длинными саперными щупами поляну, отыскивая — прав Волонихин — могилу. Солдаты пока крутились на малом пятачке, ребята были похоронены значительно дальше, но если до вечера ковыряться, то кто-то обязательно наткнется на тела погибших. Но зачем ищут?
— По периметру охрана, — предупредил глазастый Туманов.
А в небе — и вертолеты. Они вновь, насосавшись на аэродроме керосинового наркотика и отяжелев брюхом, набив карманы боеприпасами, вампирами на запах крови приближались к предгорью. Впервые в жизни Зарембы они шли не на подмогу ему и не на спасение, и он смог представить, насколько люто могут ненавидеть их чеченцы, если он сам шлет проклятие набухающим точкам.
Можно было давать сто процентов на то, что они для профилактики примутся обстреливать все подозрительные места, давая десанту возможность завершить работу потрошителей могил. Спецназовцы же вышли как раз в ту точку, куда он бы сам на месте вертолетчиков выложил пару десятков нурсов. Поэтому принялся рыскать глазами, подыскивая убежище.
— Там, — указал Туманов на вывернутую с корнем сосну. Запрыгнули за нее — голому и майка краше шубы.
— Нет мне прощения, мужики, — глядя сквозь ветки в небо, скорбно проговорил Волонихин.
Он продолжал будоражить свою рану, и Заремба, еще в Балашихе заранее спасавший его от подобного, и на этот раз наложил тонкий слой бинта:
— Кто знал, что такое могло случиться: наши «вертушки»…
— Ты, — не дав закончить перевязку, сорвал бинты доктор. — Ты интуитивно предполагал все, а я вылез со своим идиотским благородством…
— Вы, слишком умные, прекратите, — попытался смягчить ситуацию пограничник. — Все делалось правильно. Как одним, так и вторым. Следите лучше за обстановкой.
Вертолеты на этот раз на охотничьих собак не походили — лай не поднимали и на любой пень не огрызались. Кружились себе за собственными хвостами, а что творилось на земле — вроде не их собачье дело. Поэтому Туманов мог позволить порассуждать дольше, чем обычно:
— Самое грустное и интересное — вспомнил доверенности на получение денег в Чкаловском. И вдруг понял страшное: мужики, чем меньше нас остается, тем богаче мы становимся. Но как же мы обеднели без ребят!
— Я ни копейки не возьму оттуда. Ни копейки, — медленно проговорил Иван. Повернулся к Туманову: — Наброски остались?
Пограничник вытащил из бокового кармана сложенные листочки — на каждом взлетала ввысь ласточка. И не могла взлететь, потому что каким-то образом ее требовалось крепить к постаменту. Волонихин пересмотрел эскизы, потом сложил их вместе и принялся медленно рвать на части. Кусочки засунул под корневище, присыпал землей: с мечтой покончено.
Вздохнув, вернулись к реалиям. Тем более что вертолеты стали приседать на поляну — одним колесиком, только для устойчивости, и в их чревах один за другими стали исчезать поисковики могил. Что-то, видимо, спугнуло их, и спецназовцы насторожились, пытаясь понять причину спешного сбора.
— Чу! — поднял руку капитан. Не только глазастым, но и ушастым оказался пограничник. Вдалеке послышался собачий лай — «вертушки» наверняка привлекли внимание боевиков, и те тоже поторопились посмотреть, что такое интересное пытается найти десант в предгорье. А заодно и попытаться пощипать ему перышки.
— Собака, — проговорил вслух Туманов. — Хреново.
Она еще не учуяла чужих, брехала в охотничьем азарте, но постромки уже рвала, готовая отличиться. И такую хлебом, даже если бы он имелся, не ублажишь. В Афганистане Заремба удивлялся, почему собаки, которые жили при лагере, не трогали своих — даже разведчиков, уходивших на операцию переодетыми под местных жителей. Но стоило настоящему афганцу ступить на территорию части, собаки оскаливались и неслись к нему со всех ног.
Как утверждали знатоки, распознавание своих от чужих шло по запаху. Афганцы, например, настолько пропахли бараниной, что никакая другая пища уже не могла перебить этот запах.
Наверняка они, русские, тоже окажутся легко распознаваемыми среди чеченских специфических запахов. Ветерок легонький, плавненький преподнесет собаке меню под нос. Куда уходить — выбор невелик. Только обратно в горы.
Заремба проверил пистолет, Туманов поправил на поясе ножи. Хотел, как в кино, посыпать след табаком, даже вытащил из пачки сигарету.
Но пересчитал количество оставшихся и пожалел: на весь путь все равно не хватит. Подбодрился:
— Испугали бабушку дедушкой.
— А вот снайперку нужно было взять, — единственно о чем пожалел Заремба.
Волонихин испуганно схватился за карман — на память о Марине он взял ее маленький дамский пистолетик. Все остальное — а остального лишь полулиповое удостоверение да боеприпасы, забрал подполковник. А снайперка — снайперка лежит рядом с Мариной в земле. Зарыли ее. Из нее больше не стрелять, не убивать людей. Вот только сама Марина — убита…
Рюкзаки, наполненные боеприпасами, тянули вниз, прижимали к земле, успокаивали: все обойдется, зачем себя насиловать? А тут еще и Туманов обрадованно позвал:
