И вот он подумал: «Я сделал то, что понравилось бы отцу. Если бы он был здесь, он бы улыбнулся. Я расплатился за долг Эрла Свэггера, последний, который оставался у него на этом свете; я послужил старику. За это обязательно стоит выпить».
Вот как получилось, что Боб покинул зал ожидания и поднялся на верхний этаж, где располагалась галерея сверкающих ресторанов, сувенирных киосков и магазинов беспошлинной торговли. Там он нашел небольшой бар, совершенно не японский, похожий скорее на французское бистро: кругом коричневое дерево и коричневые бутылки, общая атмосфера уюта, какую жаждущий может обрести только в питейном заведении. Усевшись на высокий табурет, Боб поймал взгляд молодого бармена в белом пиджаке за стойкой и спросил:
— Можно попросить у вас рюмку саке?
Паренек улыбнулся. Он был очень похож на всех тех молодых ребят, которых когда-то знавал Боб, хотя и был японцем.
— Конечно, — ответил паренек. Он говорил по-английски практически без акцента. — Вам подогреть?
— А вы как его пьете? Я видел, один человек пил саке из чего-то вроде маленького керамического блюдечка. Из крохотной плоской чашечки.
— О, иногда мы пьем саке именно так. Но еще мы пьем его из квадратной деревянной коробки под названием «масу». Хотите попробовать? Мы его даже подогреваем! Да, сэр, если хотите, я могу разогреть саке в микроволновке! Вот тогда это будет по-японски на все сто.
— Сынок, боюсь, ваша прекрасная страна еще не готова для таких, как я. Нет-нет, я выпью саке так, как его пил мой друг Филипп Яно: чистый, но из маленькой плоской чашечки.
— Уже несу.
Мальчишка взял с полки большую бутылку, достал плоскую чашечку высотой всего с полдюйма и плеснул в нее немного прозрачной жидкости.
Взяв странную чашечку, Боб понюхал напиток. Саке пахло лекарством. Бобу вспомнилось все то время, что он провел в госпиталях, — все те жидкости, которые в него вливали и из него откачивали, и жидкости, которые, пропитав ватные тампоны, больно жгли его израненное тело.
— Semper fi, — сказал Боб. — Если я свалюсь, подбери меня.
— Ну, как вам понравилось?
— Гм. Теперь я понимаю, как это может нравиться. Неплохая вещь.
Сначала саке ударило в нос терпким ароматом, затем наполнило горло едва уловимым сладким вкусом, ненавязчивым, с фруктовым оттенком; но потом оставило после себя сильное жжение, говорящее о том, что внутри скрывается огонь.
— Повторить?
— Проклятье, а почему бы и нет? У меня есть еще час до вылета, а в самолете мне все равно не останется ничего другого, кроме как проспать весь перелет через Тихий океан.
Боб выпил еще одну чашечку за «semper fi», потом одну перед дальней дорогой, еще одну за морскую пехоту, одну — за тех, кто погиб во Вьетнаме, одну — за тех, кто погиб на Тихом океане, одну — за тех, кто остался в живых, одну — за тех, кто считает себя живым, но на самом деле мертв, и еще одну — за всю эту хренотень. Затем ему захотелось узнать, чьи это ступни приделаны к его ногам, и мальчишка-официант, ответив ему — так, как разговаривают мальчишки со взрослыми мужчинами, которые многое повидали в жизни, как говорят молодые морские пехотинцы, — подал еще одну чашечку саке. После чего, разумеется, Боб тоже угостил его, поскольку не мог поступить иначе. Потом, естественно, он захотел в туалет, и ему объяснили, как туда попасть. Отыскав нужное заведение, Боб еще раз убедился в том, что уже знал: японские туалеты пришли из научной фантастики и каким-то образом сами собой остаются идеально чистыми. Он сделал свое дело, а затем взглянул на часы, понял, что пора садиться в самолет, и направился к выходу на посадку.
И тут Боб сделал ужасающее открытие. Как выяснилось, за то время, что он сидел в баре, здание аэропорта полностью переделали. Это был совершенно другой аэропорт, и чем упорнее Боб пытался отыскать выход на посадку, тем более незнакомым он становился. В какой-то момент Боб поймал себя на том, что страшно устал, вероятно оттого, что ему приходилось таскать чужие ступни, и решил немного отдохнуть.
Его разбудил уборщик, но он тотчас же заснул снова и проснулся во второй раз, когда его начал тормошить полицейский со строгим лицом.
Господи, как же у него раскалывалась голова! Качалось, ее зажали в тиски и парочка борцов сумо навалилась всем своим весом на рычаг.
Затем Боб подумал: «Проклятье, я не в самолете».
Он посмотрел на часы.
6.45 утра по токийскому времени.
Самолет давно улетел.
Боб осознал, что его жизнь внезапно сильно усложнилась.
«Ах ты безмозглый кретин! Ах ты тупица! Да тебе капли нельзя в рот брать, иначе все заканчивается вот этим, старый ты дурень!»
Осмотревшись, Боб обнаружил, что аэропорт только-только начинает просыпаться. Также он выяснил, что вчера вечером, выйдя из туалета, почему-то повернул не в ту сторону, после чего усугубил эту ошибку другими и в результате оказался не в том коридоре. Боб постарался составить план действий: вернуться в главный зал, обратиться к администратору, сдать неиспользованные билет и посадочный талон, получить место на ближайший рейс до Лос-Анджелеса — сколько это будет стоить? — позвонить Джулии и предупредить ее, затем перекусить и дождаться вылета. Ну а потом ему придется выручать свой багаж, уже прилетевший в Америку. Злость на себя еще больше подчеркивало выведенное каллиграфическим почерком изречение, подаренное мистером Яно: «Сталь режет плоть, сталь режет кость, сталь не режет сталь».
«Ах ты идиот…»
Следующая его мысль (мозг работал так медленно!): может быть, удастся как-нибудь устроиться на другой рейс, не покидая зал вылета, что избавит его от всей этой ерунды с металлоискателями.
Наконец Боб заставил себя встать. Итак, первым в повестке дня стоит кофе. Затем надо поесть. И только потом он будет готов начать хождение по мукам, порожденное собственной глупостью.
Боб вернулся в главный зал, минут через десять отыскал представительство авиакомпании «Джапан эрлайнс», чтобы узнать, можно ли ему будет решить свою проблему без особых затруднений. К несчастью, представительство было еще закрыто. Оно должно было открыться в восемь утра, только через полтора часа.
Но где-то по пути Боб нашел зал вылета международных рейсов, с обилием кафе, и хотя официально они еще не открылись, ему удалось уговорить молодых ребят в одном из них запустить кофеварку, так что он получил чашку горячего кофе. Уже вышел свежий номер международного выпуска «Ю-эс-эй тудей», и Боб прочитал его от первой страницы до последней. Затем он расправился с «Интернэшнл геральд трибьюн», а потом и с азиатским выпуском «Ньюсуика».
Вот и восемь часов. Боб вернулся в представительство «Джапан эрлайнс», оказался у стойки первым, предъявил билет и посадочный талон, туманно описал свои приключения с саке и туалетом и без труда получил билет на рейс до Лос-Анджелеса, вылетающий в час дня; ему даже снова досталось место у прохода. Сотрудница авиакомпании заверила его, что никаких проблем с багажом не будет: его оставят на таможенном контроле в Лос-Анджелесе. Она даже улыбнулась Бобу.
После этого Боб разыскал международный телефон и позвонил жене, которой, к счастью, не оказалось дома. Он оставил ей сообщение на автоответчике, решив выложить всю правду. Жена будет дуться на него целую неделю, но это все же лучше, чем бесполезное вранье.
Итак, к девяти утра Боб полностью пришел в себя и сделал все дела; оставалось лишь подождать еще несколько часов.
«Я нисколько не огорчусь, покинув этот проклятый аэропорт».
Сняв с плеч груз, Боб сел и составил новый план действий, центральное место в котором снова занимал кофе.
Он вернулся в кафе. Ему пришлось долго стоять в очереди, но в конце концов он получил заветную чашку. Заведение было переполнено, поэтому Боб вышел в зал ожидания, нашел свободное место и сел.
И вот тогда — времени было 10.30 — он обратил внимание на изображение на одном из десятков телевизионных экранов, развешанных но всему залу. Ему потребовалось какое-то время, чтобы собрать медленно плетущиеся мысли: все началось с чего-то смутно знакомого, что постепенно делалось резче и наконец стало узнаваемым.
Это был Филипп Яно.
На экране появилась семейная фотография Яно, которую Боб видел у них дома. Филипп, Сюзанна, будущий врач Томоэ, сыновья Реймонд и Джон и, наконец, очаровательная малышка Мико.
Потом показали дом, в котором он провел столько приятных часов, — дом, объятый пламенем.
Боб сидел не шелохнувшись, пытаясь разобраться в увиденном, упорядочить все так, чтобы с этим можно было иметь дело.
Он повернулся к своему соседу, японцу в костюме.
— Простите, сэр, что говорят по телевизору? — выпалил Боб, даже не потрудившись поинтересоваться, говорит ли его сосед по-английски.
Но тот его понял.
— Все это очень печально, — ответил японец. — Он был герой. Пожар. Он сам, его семья — все погибли.
