Тонкие брови блондина взлетели вверх. Напряжение достигло апогея. В глазах собеседника вдруг появилось что-то похожее на смятение. Впрочем, Тоня не была уверена, что это так. Вполне возможно, она приняла желаемое за действительное.
– Если верить этому человеку, – продолжила она, – тринадцатого августа в шестнадцать тридцать Заславский задушил девушку. В собственной квартире.
– Задушил?.. – Казалось, блондин был озадачен. – Вы уверены, что он употребил именно это слово?
– Уверена.
– Н-да, Антонина Сергеевна, с вами не соскучишься… Это все?
– Нет, не все. Потом он стал называть какие-то цифры и имена. В общем, полная туфта.
– А поконкретнее нельзя?
– Так я ничего не запомнила! Не до того было… Нет, если бы я знала, что вам это будет интересно, я бы слушала его более внимательно. А так – увы.
Блондин на мгновение задумался, а затем спросил:
– Антонина Сергеевна, а вы сами-то верите, что Заславский убийца?
«Верю ли я?.. Конечно, нет!» Именно этот ответ вертелся у Тони на языке, но, вопреки здравому смыслу, она ответила не то, что думала:
– А почему бы и нет? – И, заметив в глазах блондина откровенное замешательство, с почти садистским наслаждением продолжила: – Разве у вас никогда не возникало желания кого-нибудь придушить? Лично у меня возникало. Раз двадцать, наверное. А Дмитрий Сергеевич такой же человек, как и мы с вами. Он тоже сделан из плоти и крови и тоже подвержен эмоциям… Другое дело, что у него гораздо больше возможностей спрятать концы в воду. Деньги, связи и все такое прочее… Так вот, вполне вероятно, что за определенную плату ему помогли убрать труп…
Лицо блондина стало похоже на восковую маску. Он больше не улыбался, а в его глазах появился нехороший блеск. Тоня поняла, что ей пора закругляться.
– Да не смотрите вы на меня так, словно я проглотила лягушку! Естественно, я не верю, что Дмитрий Сергеевич кого-то задушил… Кстати, кофе у вас готовят вкусно.
– Рад, что вам понравилось. – Блондин вдруг утратил к ней всякий интерес. Демонстративно посмотрел на часы и сказал: – Кажется, мы с вами засиделись, Антонина Сергеевна. Время-то позднее…
– Значит, никто не собирается надевать на меня наручники?.. А я только-только смирилась с мыслью, что проведу ночь в камере для особо опасных преступников…
Судя по всему, она переборщила со своими остротами – блондин едва заметно поморщился. С шумом захлопнул папку и снял трубку телефона. Набрал несколько цифр и, когда на другом конце провода ответили, сухо спросил:
– Эдик, ты где находишься?.. Надо подбросить к дому одну из свидетельниц. Она сейчас на Петровке. Освободится минуты через три… Темноволосая девушка в светло-сером костюме… Будет ждать тебя у станции метро «Чеховская».
– А у вас, оказывается, полный сервис, – не удержалась от подколки Тоня. – Отвозят домой с сопровождением. Кстати, а мигалки на машине будут?
– Мигалок не будет! – отрезал блондин и положил трубку. – Но до дома вас довезут. У станции метро «Чеховская» вас будет ждать темно-зеленый джип… За рулем – один из моих сотрудников…
– Знаю, знаю – его зовут Эдик!.. – замахала руками Тоня и с усмешкой спросила: – А как мне к нему обращаться: «товарищ лейтенант» или «гражданин начальник?» А может, просто Эдик?
– Думаю, ваше знакомство не перерастет в крепкую дружбу, – съязвил блондин и, достав из нагрудного кармана визитку, протянул ее Тоне. – Если еще что-нибудь вспомните, позвоните.
– Обязательно, – улыбнулась она.
Теперь у нее появилась возможность узнать, как зовут этого парня.
«Большаков Станислав Петрович, подполковник ФСБ», – было отпечатано на гладком листке картона. Ниже два телефона – оба служебные – и адрес электронной почты.
Тоню бросило в жар, затем в холод. Только сейчас до нее дошло, что все ее выкрутасы и словесные баталии могут иметь самые непредсказуемые последствия. Но, черт побери, она ведь понятия не имела, что этот симпатичный парень, который столь любезно напоил ее кофе, подполковник ФСБ!
«Идиотка!.. Полная идиотка!.. Кретинка, каких свет не видел! И кто, спрашивается, тянул тебя за язык? Какого черта ты строила из себя остроумную?.. Сидела бы тихо, отвечала бы только „да“ и „нет“, глядишь, все и обошлось бы…» Она встала и медленно направилась к выходу. Коленки дрожали, зубы выбивали нервную дрожь, руки не находили себе места.
– Антонина Сергеевна! – тихо окликнул ее Большаков.
Тоня резко обернулась, едва не уронив сумочку.
– Да?
– Вы кому-нибудь рассказывали о вашем разговоре со снайпером?
– Что?.. Нет, не рассказывала.
– Хотите дружеский совет?.. – Большаков мило улыбнулся. – Держите язык за зубами. Если эта фантастическая история с удушением дойдет до вашего хозяина, вы можете потерять работу.
«Надо же, какой заботливый… Ну прямо отец родной!.. Интересно, а почему товарища Большакова так волнует вопрос моего трудоустройства?»
Ее так и подмывало спросить об этом, но в последний момент она передумала. Лучше всего закончить разговор на деловой ноте. Может, хоть таким примитивным способом ей удастся сгладить впечатление от собственной наглости.
– Я все поняла, Станислав Петрович, – ласково пропела Тоня и открыла дверь. – Надеюсь, мои показания помогут вам в расследовании.
– Больше, чем вы думаете, – донеслось ей вслед.
«Эти мужики все одинаковы, – подумала с неодобрением. – Не могут, чтобы последнее слово не осталось за ними…»
* * *
Эдик Ничипоренко был профессиональным «чистильщиком». Нельзя сказать, что эта работа доставляла ему наслаждение, но ничего другого он, увы, не научился делать. В то время, как его ровесники осваивали иностранные языки и постигали тайны менеджмента, Эдик с автоматом в руках защищал независимость Чеченской республики и, что немаловажно, получал за это хорошие деньги.
Стать наемником его вынудили обстоятельства, но отнюдь не убеждения. Эдик не понимал и не принимал многие из законов шариата, хотя к самим чеченцам относился не без симпатии. Эти люди защищали свою независимость с таким неистовством, что заслуживали уважения. Правда, Эдик сомневался, что, добившись суверенитета, чеченцы превратят свою республику в цветущий сад. Многие из них не представляли своей жизни вне полевых условий. Пока они получали субсидии с Запада и с Востока, им не надо было думать о хлебе насущном. Стреляй себе из автомата в неверных, формируй отряды из новобранцев, обучай их навыкам партизанской войны, вдалбливай в головы ненависть к русским – глядишь, и жизнь прошла не напрасно…
По большому счету, Эдика мало волновало будущее чеченцев. Главное, что ему исправно платили, а за такие деньги он готов был стрелять в кого угодно – в русских, украинцев, белорусов, азербайджанцев. Он старался не думать о том, что рано или поздно его могут ранить, взять в плен или убить. Он считал себя везунчиком и верил в судьбу. Полученные по контракту деньги он отсылал матери, живущей в Донецкой области. Ни мать, ни сестры понятия не имели, чем занимается Эдик. Он говорил им, что работает на стройке, и они ему верили, а может, делали вид, что верят, потому что даже за реставрацию Кремля не платили такие бешеные деньги.
В девяносто пятом везение вдруг изменило Эдику – во время очередной зачистки его взяли в плен. Из этого дня он запомнил лишь несколько фрагментов – беспрерывная стрельба, взрыв, дикая головная боль и черные от копоти лица российских спецназовцев. Если бы не контузия, Эдик ни за что на свете не дался бы им живым, потому как понимал, что его ждет впереди: либо тюрьма лет на десять, либо расстрел на месте. Но в тот момент, когда его брали, Эдик, оглушенный взрывом, лежал на обочине дороги и был не в силах пошевелить даже пальцем…
В лагере для военнопленных, где он провел три с половиной месяца, был самый настоящий ад. Пожалуй, хуже, чем в концентрационных лагерях времен Второй мировой войны. Заключенных кормили один раз в день какой-то бурдой, не оказывали медицинской помощи, не убирали отходы, и раз в неделю обязательно расстреливали кого-нибудь из военнопленных. Зачем? Да просто потому, что охранявшим их девятнадцатилетним солдатикам было тоскливо сутками напролет дефилировать вдоль колючей проволоки. Понятно, что в случае насильственной смерти заключенного никакого служебного расследования не проводилось: в то время в Российской Армии царила полная неразбериха.
С первого дня пребывания в этом кошмаре Эдик стал задумываться о спасении. Бежать из лагеря пробовали многие, но все их попытки заканчивались весьма плачевно – их ловили и возвращали назад, избитыми до потери сознания. К концу третьего месяца заключения Эдик был на грани безумия, но тут жизнь подбросила ему очередной сюрприз. В лагерь с проверкой приехало вышестоящее начальство, в том числе подполковник ФСБ Большаков. Каким образом он сумел определить, что этот исхудавший парень с безумными от ярости глазами может быть первоклассным «чистильщиком», оставалось загадкой. Тем не менее он приказал привести Эдика в одну из комнат персонала и предложил ему работать на особый отдел ФСБ. Большаков не скрывал, что Эдику придется заниматься «грязной работой», и предлагал подумать. Но Эдик дал ответ сразу, здраво рассудив, что хуже, чем есть, не будет. В тот же день его отмыли, постригли, приодели и военным самолетом отправили в Москву. Около полугода он проходил подготовку в секретной школе, после чего поступил в полное распоряжение подполковника Большакова.
