верх возьмёт – поди догадайся, не срастётся что – на нас всех собак повесят, и тогда конец один.
– А если разбежаться?
– Куда?
– Страна большая.
– Страна-то большая, да всяк человек на ней как на ладошке. Вмиг во все уголки ориентировки полетят с нашими портретами и пальчиками. Конечно, можно в тайгу уйти, в болота и урманы, но разве это жизнь – с медведями зимой лапу сосать? Рано или поздно мы к людям за солью или спичками выползем, тут нас и прищучат.
– Черт с ним. Зато месяц-другой на свободе погулять можно!
– А родственники? Папки-мамки, братья… Их ведь всех до одного за нас потянут, и ваших, и наших, скопом. Закроют в крытку и ждать будут, покуда мы с повинной не заявимся. А нет – зелёнкой лбы помажут. Согласны мы на такой размен? Вот и я не согласен. Ладно бы мы их на жизнь в Сочи променяли, а на жизнь таёжную… Как, Партизан, житуха в лесу?
– Как на зоне – голод, холод, мошкара поедом жрёт. И еще зверьё дикое. Без помощи местных долго не протянуть. Ну или надо на большую дорогу выходить, чтобы деньгами или едой разжиться.
– Как ты?
– Как я… Только я фрицев резал, а здесь свои.
– И что делать?
– Сидеть и не рыпаться! – зло ответил Пётр Семёнович. – Наˊхрен кукарекать, пока не рассвело. Может, всё само собой рассосётся – мало ли заговоров против товарища Сталина было, и где те заговорщики?
– А если не рассосётся?
– Тогда шанс появится. За просто так с кондачка никто хозяина валить не решится, только если под ногами угольки горячие. Иначе давно бы… А как начнёт припекать, может, до нас очередь и не дойдёт, не успеет.
– А коли дойдёт?
– Тут есть варианты. Сладим мы своё дело гладко, глядишь, амнистию заслужим, ведь не кого-то, а вождя народов спасём. Не успеем или не сможем – вся страна с боку на бок перевернётся, такая делёжка начнётся – не до нас станет. Глядишь, щёлка и отыщется, в которую мы нырнём. Если подготовимся заранее.
– Складно поёшь, – кивнул Крюк, с прищуром глядя на Петра Семёновича. – Только всё это трёп. Мы уши развесим, а ты за ворота шагнёшь и стуканёшь на нас, чтобы шкуру свою спасти. Может такое быть? Не верю я тебе.
Верно, чужая душа потёмки, а со страху чего не наговоришь. Иной складно языком чешет, так что заслушаться можно, а на поверку – с гнильцой оказывается.
Думают командиры, сомневаются.
И Пётр Семёнович понимает, что за просто так ему веры не будет, что тут надо делом доказывать.
– Ладно, чтобы сомнения убрать, скажу.
Напряглись все.
– Стукачи у вас среди бойцов имеются. Мои люди. Они про все ваши делишки и слова, которые не воробей, мне докладывают.
– Как? Ты же ни с кем…
– Через «ящики почтовые» – щёлки в стенах, да камушки под ногами. Вот, смотрите… – Вытащил, расправил какую-то мятую бумажку, протянул. – Почитайте, что у вас тут вчера-позавчера было, кто про что речи держал и что измышлял.
Читают командиры, мрачнеют. Верно, были такие разговоры и происшествия мелкие, о которых они не докладывали. Видимо и впрямь затаились среди них чужие глаза и уши, которые всё видят и слышат.
– Кто это? Имена назовёшь?
– За здорово живёшь – нет. Баш на баш. Стукачок – против доверия. Без доверия мне… нам нельзя.
– Давай, говори!
– Одного назову, других пока нет. Это чтобы вы меня, сразу все узнав, не порешили. Теперь одного отдам, через неделю другого. А за это время мы кровушкой повяжемся, чтобы назад никому ходу не было.
– Как это?
– Деньги нам понадобятся, если вдруг придётся когти рвать. Без денег нам за забором часа не прожить – ни билет прикупить, ни ксивами разжиться, хлеба кусок и тот не добудешь. Так?
– Верно толкует.
– Что предлагаешь?
– Стоп с прихватом. Стволы у нас имеются в достатке, за забор я выведу, придумаю что-нибудь.
– Сберкассу брать?
– Нет. В кассе гражданские – много крови будет. Зачем на себя лишний грех брать? Чем больше жмуров, тем шибче менты пупы рвать будут. Машину надо брать так, чтобы один раз – и на дно с приварком. Если чисто сработаем, то никто нас не сыщет. Ребята мы залётные, следаки в первую очередь своих шерстить начнут. А мы… мы покойники, нас на этом свете нет.
– Инкассаторов на уши поставить?
– Почему бы и нет? Чем по кассам мелочёвку сшибать, лучше всю выручку разом взять.
– Так они при волынах, а может, и авторучки имеются.
– У нас тоже. Только других вариантов разжиться бабками я не вижу. Или, может, нам «блины печь» начать? Так, боюсь, квалификации не хватит, тут гравёр с золотыми руками нужен. Есть у нас такие? Нет… Вот и остаётся гоп-стоп.
Молчат командиры.
– Или вы под вышак попасть боитесь? Так смею вас уверить, мы все под ним ходим и новой «свадьбы» для нас не будет – ни судей, ни конвоя, ни гражданина прокурора, ни последнего слова – ничего. Нет нас, а на нет и суда нет! Яма будет и девять граммов в затылок. Так что думайте, господа командиры, пока у вас сквозняк в башке не засвистел.
Ва-банк Пётр Семёнович пошёл. А куда ему деваться, когда он между двух жерновов как зёрнышко, того и гляди в муку перемелют. Товарищ Берия – это потом, а эти прямо сейчас. Да и Берия ему не защита, а тот же палач, только отсроченный.
– А что тут думать? – тихо сказал Абвер. – Будут деньги, может, и близких вытащим. А без денег всё одно подыхать.
– Согласен, – кивнул Кавторанг. – Здесь, как на пятачке: впереди наседают, сзади жмут. Тут только на «ура!» прорываться. Я – за.
– Крюк?
– Будут бабки, можно будет попробовать на «малинах» отсидеться. А без денег никто с нами разговаривать не станет.
– А ксивы… сможешь добыть? – спросил Пётр Семёнович.
– «Чистую бирку» вряд ли, а «тёмные очки» можно попробовать. Знаю несколько гравёров, которые этим делом промышляли. Пару – лично сам посадил. Но таких умельцев в любом городе сыскать можно, хотя есть риск на подсадных налететь.
– Как это?
– Менты их не трогают, как живцов используют для уˊрок, которых «зелёный прокурор освободил» и им срочно «липу» добыть требуется. Мы много беглых через них словили без лишних хлопот – сами на нас выходили, только мы их сразу не брали, чтобы на живца не навести. Погулять давали, а потом случайную проверку документов на улице устраивали.
– Волки позорные!
– Какие есть. Но я нынче хоть