Водитель кивнул с озадаченным видом.
– Ну да... Закурить, кажется, просил. Постучал в окошко, наклонился, чуть ли не целиком туда залез... А что?
– Да так, ничего, – сказал Клыков. – Ну, что стал? Поехали!
– Куда? – спросил водитель, плавно трогаясь с места.
– К чертям свинячьим! – рявкнул Клыков, но тут же сбавил тон: – В офис.
Глеб оставил машину за углом и прогулялся до редакции пешком. Федор Филиппович не дал ему никаких конкретных указаний, и он решил, что визит в еженедельник, опубликовавший скандальную заметку, будет не самым худшим началом расследования.
Правда, ему пришлось отодвигать тяжелую книжную полку, чтобы извлечь скомканную газету, которую сам же и забросил в угол, пребывая в расстроенных чувствах после памятной беседы с генералом. С кряхтением двигая мебель, Сиверов снова, в который уже раз, пришел к выводу, что эмоции несовместимы с его работой.
Отыскать редакцию оказалось не так-то просто. Если верить опубликованному на последней странице адресу, она располагалась в старом, еще сталинской постройки, административном здании в двух шагах от Белорусского вокзала. По обе стороны от входа в здание на стене висело множество табличек с названиями фирм и учреждений, арендовавших здесь офисы, однако газета "Московская сплетница" среди них почему-то не значилась. Дважды внимательно изучив все таблички до единой, Глеб начал склоняться к мысли, что указанный в газете адрес является таким же враньем, как и все, что в ней опубликовано, но все же вошел в просторный, но непрезентабельный вестибюль и поинтересовался у сидевшего за столиком охранника, как ему попасть в редакцию.
Тот оказался в курсе и в ответ лишь молча ткнул пальцем в укрепленное на стене объявление, сообщавшее, что вход в редакцию "Московской сплетницы" со двора. Здесь же была намалевана красочная схема, объяснявшая, как в этот двор попасть. И Глеб понял: чтобы пробраться в редакцию, придется обойти по периметру почти весь квартал.
– А покороче не получится? – спросил он у охранника.
– Попробуйте, – лаконично ответил тот.
По его физиономии было видно, что желающие попасть в редакцию "Московской сплетницы" надоели ему хуже горькой редьки. Глеб отлично его понимал: туда, как явствовало из самого названия газеты, ходили в основном две категории людей – сплетники и их жертвы. Первых любить не за что, ну а разозленная, доведенная до белого каления жертва поклепа не склонна разбираться, кто прав, кто виноват: от нее достается всем подряд, и начинается эта раздача, естественно, с охранника.
Через четверть часа, дважды, несмотря на схему, сбившись с дороги в лабиринте проходных дворов и воняющих аммиаком арок, он очутился в тесном дворе-колодце, в царстве переполненных мусорных баков, бродячих кошек и отсыревшей, пластами осыпающейся с кирпичных стен штукатурки. Впечатление было такое, словно он попал в другой город, расположенный за тридевять земель от Москвы. Но Глебу Сиверову было не привыкать блуждать по темным закоулкам, так что к увиденному он отнесся довольно спокойно. Да и где еще было располагаться редакции столь малопочтенного издания, как "Московская сплетница", как не в этой сырой, провонявшей гниющим мусором и кошками дыре?
Низкое, в одну ступеньку, бетонное крылечко без навеса вело к обшарпанной двери, справа от которой к стене была привинчена табличка с названием газеты. Поодаль у стены, частично скрытые мусорными баками, стояли машины – потрепанная синяя "семерка" с надписью "ПРЕССА" вдоль борта и ржавая серая "Волга", напомнившая Глебу умирающую от истощения старую клячу с перешибленным хребтом. Похоже, дела у "Сплетницы" шли очень даже посредственно, и Глеб мысленно попенял себе за недостойную радость, которую по этому поводу испытал. Что толку говорить о безграничных возможностях, предоставляемых человеку таким необъятным мегаполисом, как Москва? В целом это верно, возможностей действительно миллион, но не каждый может выбрать лучшую. Подловатый, сущеглупый, бездарный человечишка, который с детства мечтал стать звездой журналистики и оттого не позаботился обзавестись какой-нибудь полезной для общества профессией – стать водителем троллейбуса, например, – тоже есть-пить хочет, и его желание нельзя не признать законным. Собери несколько таких под одной крышей, дай им компьютер, бумагу и корочки с какой-нибудь печатью – вот тебе и коллектив редакции, вот тебе и газета. А читатель в таком огромном городе всегда найдется – так же, как находится слушатель для любого эстрадного исполнителя... Паразиты – вши, блохи, пиявки или, к примеру, гельминты – не виноваты, что существуют. Любить их не за что, но и осуждать, по большому счету, глупо.
Глеб взялся за простую железную ручку и с усилием открыл дверь. Дверная ручка казалась липкой, нечистой, но это ощущение скорее всего было плодом предвзятого отношения Сиверова к желтой прессе.
Внутри, к его немалому удивлению, обнаружилось тесноватое, но чистое и хорошо отремонтированное помещение с ровными кремовыми стенами, плиточным полом и подвесным потолком, в который был вмонтирован квадратный светильник с тремя мощными лампами дневного света. Напротив, у глухой стены, стояла обтянутая светлой искусственной кожей мягкая скамеечка, рядом с которой высилась урна из нержавеющей стали. Решетка, закрывавшая ее сверху, была усыпана окурками.
Похоже, ремонт здесь делался совсем недавно и обошелся в кругленькую сумму. Сиверов удивился, но потом сообразил, что ремонт делал владелец, а вовсе не редакция, которая просто арендовала помещение под свой офис.
На двери висела аккуратная табличка с надписью "Редакция". Сиверов открыл дверь и оказался в просторной комнате – без окон, но тоже хорошо освещенной, – заставленной большими канцелярскими столами, на которых в сугробах скоросшивателей и разрозненных бумаг стояли четыре или пять компьютеров. Пахло кофе, газетной бумагой и типографской краской. Напротив входной двери имелась еще одна, точно такая же с виду, но с табличкой "Главный редактор".
За компьютером, с неприступным видом сидел молодой человек лет двадцати пяти – тридцати.
На Глеба он даже не взглянул, с головой погруженный в творческий процесс, – Сиверов ответил ему полной взаимностью.
Зато невысокая, безуспешно борющаяся с неумолимо подступающими зрелостью и полнотой девица в чрезмерно обтягивающих джинсах и огромном бесформенном свитере, который был не в силах скрыть ее монументальный бюст, с готовностью повернулась навстречу посетителю. До этого она, стоя у стола в другом углу, рассеянно листала какую-то подшивку, прихлебывая кофе из щербатой фаянсовой кружки, которую держала, манерно оттопырив мизинец.
Глеб поздоровался в ответ на ее преувеличенно теплое и даже где-то радостное приветствие, ответил улыбкой на улыбку и вознамерился было проскочить мимо улыбчивой дамочки прямиком в кабинет главного редактора, но не тут-то было: она остановила его, сказав, что в кабинете никого нет. Глеб решил, что это заявление нуждается в проверке, но дверь действительно была закрыта: даже если внутри кабинета кто-то и был, то можно было не сомневаться, что этот кто-то не покинет своего убежища, пока посетитель не освободит помещение редакции.
– Что ж, – надевая на лицо такую же, как у собеседницы, преувеличенно широкую и сердечную улыбку, сказал Сиверов, – значит, говорить придется с вами.
– По поводу? – игриво спросила сотрудница редакции, продолжая улыбаться и демонстрируя при этом свои крепкие и ровные зубы.
Похоже, Слепому предстояло разговаривать с дурой, да еще и сексуально озабоченной. Но дело у него было пустяковое, и на все эти тонкости можно было смело не обращать внимания – все равно через десять минут он отсюда уйдет, чтобы никогда не возвращаться.
– Повод печальный, – сказал он.
– Ну вот! – девица капризно надула губы. – В кои-то веки заглянул в редакцию интересный мужчина, и что же? То же, что и всегда!
– А ты думала, за тобой принц на белом коне явился, – послышалось из угла язвительное замечание, произнесенное скрипучим, как у мультипликационной Бабы Яги, голосом.
Глеб повернул голову, но молодой человек в очках по-прежнему стучал двумя пальцами по клавиатуре компьютера и был чрезвычайно поглощен своим занятием.
– Ругаться пришли? – спросила девица, проигнорировав своего коллегу вместе с его не слишком оригинальным и не слишком остроумным замечанием.
– Ругаться? Ну, не то чтобы... – Глеб вдруг заметил лежащую на столе брошюру, озаглавленную "Журналистская этика: защита чести и достоинства". Обложка брошюры была ярко-желтой. – В общем, посмотрим. Для начала мне хотелось бы встретиться с человеком написавшим вот это.
Он вынул из кармана и показал девице кое-как разглаженную газету, свернутую таким образом, что обведенная красным маркером заметка сразу бросалась в глаза.
