Наконец рука тяжеловато поднялась. Замерла на какое-то время, как если бы призывала к еще большей тишине, и решительно ухнула вниз. Прозвучавший залп смешал передние ряды служивых людей. До стрельцов докатилось перепуганное ржание раненой лошади. Вразнобой затрещали мушкеты, сбив шапку у полковника. Туча поднял шапку, отряхнул налипший сор о колено и с невозмутимым видом натянул ее на самые уши. Теперь не сшибет, супостат!
* * *
Ядра стрельцов угодили во второй ряд рекрутов, тотчас перемешав построение. Упали убитые, стонали раненые, у лошади, запряженной в повозку, оторвало ногу. Животное в ужасе билось о землю, пытаясь подняться. Повозка перевернулась, сбросив в густую траву тяжелые ядра.
— Дурак ты, Туча! — только и произнес Шеин.
Пушкари расторопно выдвинули орудия, подкатили ядра. Генерал-лейтенант Гордон с невозмутимым спокойствием наблюдал за происходящим. За свою долгую жизнь он не однажды выходил победителем из множества баталий, а это сражение было не самым главным в его жизни. Всего-то горстка бунтарей, которую следовало научить уму-разуму!
— Заряжай! — скомандовал он.
И был немедленно услышан.
Пушкари вкатили ядра в стволы, терпеливо прицелились в ряды стрельцов и стали ждать.
— Пли!
Изрыгнув ядра, пушки грузно подпрыгнули.
— Заряжай! — опять выкрикнул генерал, наблюдая за тем, как пушечный залп внес сумятицу в построение стрельцов. Несколько человек было убито, кое-кто ранен.
Первые ряды смешались с последними. Потребуется некоторое время, чтобы наладить прежний боевой порядок. Важно не дать неприятелю опомниться.
— Пли!
Стрельцы рассеялись, но только для того, чтобы перестроиться. Гордон понимал — сейчас стрельцы сомкнутся в строй и попытаются контратаковать.
Следует отбить у них всякое желание к подобным действиям.
— Заряжай!
Пушкари работали расторопно и слаженно. Пушкарское ремесло в России наследственное, и дети пушкарей вместо обычных игрушек перекатывают во дворе ядра. Как бы там ни было, но они ни в чем не уступали мастерам из его родной Шотландии. А где-то даже и превосходили их.
Три дюжины пушкарей в ожидании уставились на генерала.
— Пли! — наконец произнес он.
В уже выстроившиеся было полки ударили тяжелые ядра, заставляя стрельцов отхлынуть в стороны.
На переднем крае генерал разглядел мятежного полковника Тучу, выделявшегося среди прочих своей огромной фигурой. В длинном бордовом кафтане, в шапке набекрень, он что-то кричал отставшим стрельцам. Команды полковника были услышаны. Ряды вновь приобрели должную стройность. Растянувшись во фланг, стрельцы с мушкетами наперевес устремились навстречу наступающим солдатам.
Во время баталий зрение старого генерала чудным образом усиливалось. В такие минуты он способен был рассмотреть колыхающую ветку за добрую версту и сейчас видел перекошенные от гнева лица стрельцов и их руки, сжимающие оружие. Сейчас эти бывалые вояки одержат победу над молодым пополнением, ненадолго задержатся, чтобы добить несогласных, и устремятся дальше — наказывать пушкарей.
Торопиться не следовало. Нужно выждать, подпустить бунтовщиков на предельно близкое расстояние, а тогда и открывать огонь. После такого залпа бунтовщикам уже не подняться.
Рука старого генерала медленно поднималась вверх.
Опережая остальных стрельцов, полковник Ефим Туча устремился прямо на редут. Распахнутые полы кафтана безжалостно рвал ветер, создавая иллюзию, что полковник вольной хищной птицей вознесся над позициями. Вот доберется до передового полка, так когтями и поцарапает!
— Пли! — выкрикнул генерал, вкладывая в крик всю накопившуюся злобу.
Взгляд генерала был направлен в сторону Ефима Тучи. Старый вояка был уверен, что половина пушкарей направили жерла пушек именно на его могучую фигуру, но выпущенные ядра странным образом проносились мимо, падали вдали, взрывали землю вокруг, не причинив полковнику вреда.
Произведенный залп был настолько впечатляющим, что прервал атаку. Немногие стрельцы, остававшиеся в живых, остановились.
А с редута уже раздавался яростный голос боярина, воеводы Шеина.
— Хватай их! Не давай уйти!
Полки, растянувшиеся вдоль редута и с нетерпением ожидавшие своего часа, полетели с косогора вниз, устремившись на разбегающихся стрельцов. Вдогонку зачинщикам прозвучал плотный залп из мушкетов. Еще несколько стрельцов упали на землю, изрядно разрыхленную пушечными ядрами.
К споткнувшемуся стрельцу подскочил бомбардир Бутырского полка и занес над склоненной головой руку с саблей.
— Братцы, помилуйте! — взмолился упавший стрелец, закрывая голову руками. — Ведь свой же я!
— Свои присягу не нарушают, — невесело буркнул бомбардир. Поднятая для удара рука медленно опустилась. — Подымайся! Теперь тобой сыск займется.
* * *
Мятеж был подавлен.
Пленили большую часть стрельцов: кое-кто успел скрыться в лесу. Стрельцов посадили в Вознесенский монастырь под строгий караул, а те немногие, что сумели убежать, неделей позже были отловлены солдатами Преображенского приказа.
Еще через две недели в Москву стали съезжаться бояре. Собравшись в Думе, они отписали странствующему государю письмо о стрелецком бунте. А потом, помолившись скопом в Благовещенском соборе о спасении государя, решили провести лютый иск, дабы выявить злостных зачинщиков.
Сей иск доверили ближнему боярину Шеину.
За работу Алексей Семенович взялся с усердием. Отправив в Вознесенский монастырь посыльного, повелел, чтобы из массы восставших стрельцов были отобраны самые злобные заводчики и смутьяны и отправлены в кандалах под строгим присмотром.
Таких набралось более двух сотен. Заковав стрельцов в тяжелые кандалы, их пешими переправили в Преображенский приказ.
Хозяином Преображенского приказа на время стал Алексей Семенович Шеин. Осмотрев неприветливый кабинет с голыми стенами, он задвинул тяжелое кресло князя Ромодановского в самый угол и повелел принести привычный стул — мягкий, обитый зеленым бархатом. На голые стены распорядился повесить шелка и приказал привести первого зачинщика.
Исхудалого изможденного Ефима Тучу доставили сей же час. На ногах у него были тяжелые колодки, на руках — кандалы, сцепленные тяжелыми цепями. Арестант сделал от дверей небольшой шажок и остановился:
— Вот мы с тобой и свиделись… Ефимушка. Али ты не рад?
— От чего ж не рад? Хоть поговорить есть с кем. Это лучше, чем в яме сидеть подобно зверю лютому.
— Только как же тебя в яме не держать, если ты супротив самого великого государя возмутился?! А теперь скажи мне, Туча, кто у вас за главного? Если скажешь, как было, так и быть… Помилую своей властью в память о былых заслугах. Сошлю куда-нибудь на Украину, там и будешь доживать свой век.
Даже сейчас, скованный цепями, полковник не потерял прежнего величия. Кланяться он не умел, и крупная кудлатая голова с небольшой проседью едва ли не упиралась в потолок. Хотя бы пригнулся малость, почтение оказал, глядишь, и смягчил бы сердце, а Туча, наоборот, пуще прежнего распрямился.
Придется преподать гордецу науку.
— А что другие стрельцы говорят? — спросил полковник.
— Да они все на тебя валят. Дескать, ты смуту заварил.
— Ах, вот оно что… Значит, так и было.
— Стало быть, не отрицаешь, что ты и есть самый главный смутьян?
— Никого не хочу винить, сам виноват.
— Повесим мы тебя, Туча, — вздохнув, проговорил боярин. — А может, и голову отрубим. Сам-то что выбираешь?
— Оно и ладно. Мне ведь так или иначе помирать. Или на поле брани, или на помосте, а то и под топором палача. А веревка… Ну пусть будет петля! Уж насмотрелся я кровушки.
— Последнее желание будет?
— Как же без него? А исполнишь?
— Если в моих силах.
— Повели снять с меня цепь да кандалы, чтобы я мог перед смертью крестное знамение сделать.
— Не велика просьба, исполню. Более ничего не желаешь?
— Тяжко мне здесь, Алексей Семенович. В яму к себе хочу.
— Караул! — выкрикнул боярин Шеин.
На зов явилось два солдата из Преображенского полка — долговязые недоросли. У одного из них на правой скуле — здоровенный синяк, по всему видать, от неумелой стрельбы. У другого щека черна, видать, не смыл с лица пороховую гарь. Состоявшаяся баталия не прошла для них бесследно.
— Отведите Тучу в писарскую комнату.
— А писаря куда? — недоуменно заморгал солдат с синячищем на скуле.
— Да гоните в шею! Найдет, где присесть. Караульте его там и глаз не спускайте. Не в яме же его держать, полковник как-никак! На самом Азове турок бил. — Вытащив из кармана несколько серебряных монет, протянул недорослям: — Мясо на базаре Ефиму купите, а то отощал совсем. Пусть ни в чем отказа не знает. — Махнув рукой, добавил: — Все едино помирать! Вот это, Туча, единственное, что я могу для тебя сделать.
