Оставшись один, Касыд медленно повалился на ковер и опять принялся бессмысленно рассматривать стену. Чего именно он хотел от Харата, Касыд и сам не знал, просто ему нужно было выместить на ком-то свою злость за неудачи последних нескольких суток, а именно Харата он считал виновником всех своих неудач. Это он, по глубокому убеждению Касыда, не проследил, когда посторонние пришли в Баро, это он не установил слежку за русскими, а когда они, перестреляв людей Касыда, удрали в саванну, Харат предложил обратиться в полицию.
– Чертов торгаш, – проскрипел зубами Касыд. – И зачем только я его послушался?
Себя он виновным не считал, поскольку в точности выполнил то, что ему было приказано. Прощупал русских, убедился, что они профи, следовательно, приехали сюда не случайно, а с определенным заданием. А что, если...
От мысли, внезапно пришедшей в голову, Касыд даже вскочил на ноги. Если он ни в чем не виноват, то и бояться ему нечего! Значит, нужно вернуться на базу и обо всем рассказать Касыму. И сделать это надо до того, как на базу попадет Харат, который наверняка все заслуги припишет на свой счет. От Вау до старого аэродрома по прямой – всего три-четыре часа езды. Дорогу Касыд знал прекрасно, а захватить машину для него пустячное дело.
Быстро собравшись и проверив пистолет, Касыд незаметно выскользнул на улицу. Оглядевшись по сторонам, он заметил на противоположной стороне старенький седан. В салоне сидел какой-то молодой чернокожий парень и курил. Вид у него был совершенно безмятежный, видимо, поджидал кого-то. Каково же было его удивление, когда с водительской стороны распахнулась дверца и в салон просунулась незнакомая физиономия, до самых глаз закрытая широким клетчатым платком. Впрочем, удивление тут же сменилось ужасом, потому что незнакомец без лишних слов сунул парню прямо под нос большой пистолет.
– Вылезай, засранец! – на магрибском наречии потребовал незнакомец. – И не вздумай орать. В моем пистолете пять патронов, и их вполне достаточно, чтобы вышибить тебе мозги, как только откроешь рот.
Парень весь посерел от страха, сковавшего его настолько, что он не мог пошевелиться.
– Ты не понимаешь арабского языка? – сердито прошипел мужчина уже на египетско-суданском диалекте. – Быстро выметайся из машины! Она мне срочно нужна!
Для пущей убедительности Касыд ткнул ствол пистолета парню в нос. Это сразу привело его в чувство. Одеревенело и как-то боком он выбрался из седана и растерянно застыл рядом с машиной, не зная, что делать дальше.
Касыд быстро забрался в салон и повернул ключ зажигания. Двигатель недовольно чихнул и завелся. Бандит мельком взглянул на застывшего в ступоре парня и, включив передачу, тронулся с места. И тут на капот ему свалилось нечто пестрое и, судя по тому, как сильно качнуло машину, довольно тяжелое. От неожиданности он инстинктивно нажал на тормоз.
– Немедленно вылезай из нашей машины, негодяй!!! – услышал Касыд визгливый женский голос. «Нечто пестрое» оказалось толстой пожилой негритянкой. Не успел Касыд опомниться, как она соскочила с капота и с быстротой, которая была несвойственна людям ее комплекции, подскочила к левой дверце, распахнула ее и вцепилась в замотанный на шее и лице Касыда платок. – Ах ты, жулик проклятый! – верещала негритянка. – Да знаешь ли ты, сколько мы копили на эту машину?! А теперь ты, бандит, хочешь ее украсть?! Полиция!!!
Касыд пытался оторвать цепкие толстые пальцы от своего лица, но тщетно. Хозяйка седана собиралась бороться за свою собственность до последнего. К тому же ее вопли были слышны за два квартала. О пистолете, заткнутом за пояс, Касыд от растерянности даже не вспомнил. Он по-прежнему только упирался, пытаясь усидеть в салоне. Негритянка мотала его с такой силой, что он несколько раз ударился головой о стойку кузова.
– Мама, осторожней, у него пистолет! – как сквозь туман услышал он чей-то испуганный голос.
– Мне плевать на это! – провизжала женщина. – Я задушу этого бандита собственными руками!
Касыд почувствовал, как толстые сильные пальцы сдавили ему кадык. Сверху, опрокидывая его на соседнее сиденье, навалилось что-то такое рыхлое и тяжелое, что у него перехватило дыхание. Но упоминание об оружии вернуло хладнокровие. С трудом протиснув руку между этой рыхлой массой и своим животом, он нащупал ребристую рукоять и вытащил «кольт». Уперев ствол в живот женщины, Касыд несколько раз нажал спусковой крючок. Выстрелы были глухими, почти не слышными, но хватка на его горле мгновенно ослабла, а тяжесть умирающего тела надавила еще сильнее. Касыд принялся барахтаться под убитой негритянкой, пытаясь вытолкнуть ее из салона. Но когда ему это удалось, он увидел, как к седану бегут четверо полицейских. Они были уже так близко, что нечего было и думать скрыться от них на машине.
Касыд чертыхнулся и, выскочив из салона, побежал по тротуару, расталкивая на ходу прохожих. Он несколько раз, не оборачиваясь, выстрелил, но уже после второго выстрела затворную раму заклинило – в пистолете кончились патроны. За спиной послышались ответные хлопки. Отшвырнув бесполезное оружие, Касыд успел подумать, что убегать по прямой – это глупость, но уже в следующую секунду что-то толкнуло его в спину и обожгло внутри. Касыд с удивлением увидел вылетающие из его живота пурпурные брызги и почувствовал, что падает. Последнее, что зафиксировал его мозг, был тяжелый топот полицейских ботинок. Потом наступила тишина.
В последнее время российские летчики замечали, что отношение террористов к ним стало несколько другим. Их хуже кормили, сократили количество выдаваемой на день воды, ограничили передвижение по двору. Кроме того, на крышах установили два пулемета, а во двор ввели охрану. Да и сами бандиты выглядели как-то не так. Если раньше они были лениво-самоуверенны, то теперь на их лицах читалась какая-то озабоченная растерянность. Такие перемены сильно беспокоили Менца. Он пробовал узнать причины, но охрана хмуро отмалчивалась, делая вид, что не понимает английского языка.
– Как полагаешь, Иван Тихонович, – спросил командира штурман Губченко, – что происходит?
– Я знаю столько же, сколько и ты, Андрей, – несколько раздраженно ответил Менц. – Может, они хотят нас расстрелять. А может, наоборот, отпустить. Пешком и без компаса. Спроси у них сам. – Он отвернулся лицом к стене и затих, давая понять, что разговор закончен.
После неудачной попытки взлететь отношение экипажа к командиру резко изменилось. Второй пилот Игорь Копылов считал, что Менц струсил и поэтому не использовал представившуюся им возможность взлететь. Губченко, напротив, встал на сторону Ивана Тихоновича и с пеной у рта доказывал, что командир поступил правильно. Мнения разделились, разделился и некогда дружный экипаж. Они перестали общаться между собой. И только радист Никита, заняв нейтральную позицию, вел себя со всеми, как прежде.
Несколько раз, по настоянию того же Менца, летчикам разрешали гонять самолет по рулежке. Но энтузиазм, который был у них в первый раз, теперь пропал. К тому же боевики учли свои ошибки. Теперь вместе с летчиками в салоне находились два охранника, на взлетно-посадочной полосе стояло несколько грузовиков, а вдоль рулежки лежали автоматчики. При такой охране нечего было и думать о побеге.
– Иван Тихонович, – потряс командира за плечо штурман, – я ведь серьезно поговорить хочу.
– О чем? – не поворачиваясь, глухо спросил Менц. – Все разговоры, Андрей, уже переговорены. Мы либо подохнем здесь, либо нас расстреляют, либо спасут. Последнее – маловероятно.
– Вот и я о том же, – торопливо заговорил Губченко. – Понимаете, Копылов что-то замышляет. Они с борттехником о чем-то постоянно шушукаются.
– Мне не интересны местные сплетни, – прервал штурмана Менц. – Пусть делают, что хотят, мне все равно.
Губченко тяжело вздохнул и отошел к своей лежанке. Сев на нее, обхватил руками голову и тихо застонал. Несколько месяцев плена изменили людей, которых он, казалось, знал как свои пять пальцев, до неузнаваемости. Как такое могло произойти, Андрей Ильич понять не мог, хотя и очень старался.
– Парни, – с каким-то надрывом в голосе проговорил, ни к кому конкретно не обращаясь, – Губченко, нельзя же так. Вы поймите, если мы хотим выбраться отсюда живыми, то должны действовать сообща.
– Заканчивай свою политагитацию, штурман, – грубо оборвал его Копылов, – и без нее тошно. Сидеть и ныть – много ума не надо, это каждый может. Ты предложи что-нибудь конкретное, а потом агитируй, сколько влезет.
– Дурак ты, Игорь, – покачал головой Губченко. – Как ты не понимаешь, что, если каждый будет только за себя, мы ничего не добьемся.
– Что ты сказал?! – угрожающе поднялся со своего места Копылов. – А ну-ка, повтори! Слышишь, ты, дрищ маринованный. – Копылов с силой толкнул штурмана, но тот даже не подумал отвечать на этот выпад.
