— В той истории только Громов был виноват.
— Попробуй это кому-нибудь объяснить. Я что, возражаю? Глядишь, тебе и поверят.
— Не бывает так, чтоб не было выхода.
— Купи пулемёт.
— Можно попытаться договориться. Точно! Нужно предложить денег!
Степанский посмотрел на него, как на ребёнка, взявшегося рассуждать о взрослых вещах.
— Как ты собираешься это сделать? На кладбище отнесёшь, положишь к памятнику вместе с цветами?
— Он позвонит ещё раз.
— С чего ты взял?
— Мне так показалось.
— Ну-ну. Громову, я смотрю, позвонили. Так позвонили, что весь город услышал.
Петушков покачал головой:
— Ты не понимаешь…
Степанский, выслушав его, махнул рукой:
— Фигня все это, Лично я ничего платить не собираюсь. А вы поступайте, как знаете. Иваныч! Набери справочное аэропорта…
Через минуту он уже ругался с оператором:
— Что значит — погода нелётная? Только что была лётная! Я понимаю, как все быстро меняется, но… И когда? Здорово!
Положив трубку, он проворчал: «В России, как всегда, бардак» — и подошёл к окну. Долго стоял, уперев руки в бока и глядя на небо.
— И где они снегопад разглядели?
Возвращаясь к креслу, задумчиво посмотрел на Калмычного:
— Рвануть, что ли, на поезде?
Сел, снова побарабанил кулаками но подлокотникам. Принял решение:
— Останусь до завтра. Надеюсь, за это время новой революции не произойдёт?
— Не обещали. Делами заниматься не будешь?
— Да уж какие тут дела! По сравнению с вашими у меня не дела, а так, мелочишка! В гостиницу соваться нельзя. Как чувствовал, прихватил ключи от одной конуры.
В подтверждение последних слов он продемонстрировал увесистую связку, извлечённую из кармана пальто.
— Мне нужен Андреич.
— Зачем?
— Чемоданы носить. А если серьёзно — пусть со мной перекантуется до утра. Проводит на самолёт. Не возражаете?
Возразить мог бы только Калмычный. Иваныч кивнул седой головой:
— Бери.
— С деньгами его не обижу, можешь не переживать. Если понадоблюсь — звоните на «трубку».
— Адреса не оставишь?
— Зачем? В гости никого не приглашаю… Прилетайте ко мне в Акапулько — там и погуляем как следует. А сегодня, простите, не до того…
* * *
Молодой охранник положил Андреичу на стол заявление об увольнении, придавил бумагу ключами от «волги» и молча вышел. Прочитав корявые строчки, Андреич чертыхнулся. Догонять молодого не стал. Хлопнула тяжёлая дверь, потом силуэт охранника мелькнул за окном. Андреич взял ключи и вышел из одноэтажного кирпичного флигеля, в котором размещалась его служба.
Машина стояла под фонарём, так что можно было ещё раз оценить все повреждения кузова. Извлечение из кювета стоило «волге» дополнительных царапин и вмятин. Андреич вспомнил про новую машину, обещанную Калмычным. Это не вызвало ничего, кроме горькой усмешки. Обещания звучали постоянно, и не только из уст генерального. Столь же постоянно они не выполнялись. Директорат предприятия тратиться на безопасность не любил. Даже зарплату норовили постоянно урезать, так что уж говорить об оснащении.
Опробовать «двадцатьчетверку» на ходу он не успел, услышал, как в кабинете надрывается телефон, и поспешил ответить. Распоряжение шефа не вызвано энтузиазма. За последние годы Андреич не встречал человека более неприятного, чем Степанский, хотя и видел его в аэропорту первый раз. Однако пререкаться не стал, обещал все сделать на совесть.
— Я выпишу премию, — сказал Калмычный, прощаясь.
Андреич подогнал «волгу» ко входу в административный корпус. В кабинет Иваныча не пошёл. Сидел в машине, не глуша двигатель. Слушал магнитофон: единственную заезженную кассету, с блатняком. Проводил взглядом секретаршу, машинально отметив, что сегодня она припозднилась.
Степанский вышел в сопровождении Петушкова, который нёс чемодан жёлтого цвета. Чёрный «мексиканец» тащил сам, и было заметно, что ноша для него тяжела. Странно — ведь крепкий на вид мужик. Или у него там кирпичи? На заводе, что ли, украл? Иваныч, когда нёс его в аэропорту, так не сгибался.
Чемоданы погрузили в багажник. Они едва влезли — мешало запасное колесо. Степанский, поджав губы, наблюдал, как Андреич разгребает инструменты и ветошь, чтобы освободить место. Промолчал, хотя замечаний у него, наверное, хватало. Молча пожал руку Николаю и сел на заднее сиденье.
— Куда едем? — спросил Андреич, выруливая за ворота.
— В Южный район.
— Он большой…
— Я покажу.
За ними никто не следил — это точно. Ехали по таким улицам, где не смог бы оставаться незамеченным даже самый квалифицированный наблюдатель.
— Направо… Прямо… Давай в «карман». Налево. Ещё раз налево… — по мере приближения к месту Степанский начал корректировать маршрут.
— Здесь тормози.
Двор пятиэтажного дома был заполнен самыми разнообразными автомобилями и освещён только светом из окон. Казалось, что вокруг нет ни души. Андреич поставил машину так, чтобы она не бросалась в глаза, прикинул, как будет выезжать, если придётся спешно ретироваться, и выключил зажигание. Двигатель ещё «детонировал», когда они открывали двери — сказывалось низкое качество бензина.
С крышкой багажника пришлось повозиться. Когда она поднялась, Степанский поочерёдно выдернул и поставил к своим ногам оба чемодана, посмотрел на охранника и сказал:
— Знаешь, ты меня извини, если что-то было не так. Боюсь самолётов. Смешно, да? Вечно психую, когда приземлюсь. А потом ещё Иваныч твой нервотрёпки добавил. Не обижайся.
Сбитый с толку Андреич промолчал и все время, пока шли к подъезду, смотрел себе под ноги.
Они вошли в дом.
Радиомаячок на кузове «волги» исправно посылал в эфир сигналы.
Через несколько минут на двух машинах прибыли четверо мужчин. Они были исполнителями, довольно толковыми. Главарь руководил их действиями по сотовому телефону. Следуя его указаниям, они занялись поиском квартиры Степанского. Сомнений в успехе не возникало, но был готов и запасной вариант: дождаться у «волги».
Ни о чем не подозревая, Степанский и Андреич сели смотреть телевизор.
Это были последние развлекательные программы в их жизни.
* * *
После работы Андрей поехал в клинику военно-полевой хирургии, где лежала сестра. По дороге купил сок и фрукты — стандартный набор, с которым её навещал. Не повезло, вместо получаса, на которые рассчитывал, потратил все полтора. Пробки, ремонт, ДТП…
Вспомнился разговор с Катышевым.
Начальник подошёл, когда Андрей опечатывал дверь кабинета.
— Был у Сазонова?
— Был.
— Ну и что скажешь?
— Мудак он! Что ещё можно сказать?
Разговаривают в коридоре. На этаже пусто, только громыхает вёдрами уборщица, да треск печатной машинки доносится из одного кабинета.
— Это я и без тебя знаю. Надо выручать парня.
— Зачем?
— Все-таки свой…
— Папа с мамой его выручат. Лучше нас. И адвокат. Знаешь, кого ему наняли?
— Наслышан. Думаешь, он не при делах?
— Странный ты, Василич! Сначала хочешь спасать, а только потом спрашиваешь, виноват или нет.
— Странный? Был бы ты на его месте — так бы не говорил.
— А я был. Не на его, на своём месте. Целых два года. Что-то не заметил я вашей заботы… — Акулов, удовлетворившись качеством оттиска, убирает печать.
Катышев отводит глаза:
— Тогда были другие обстоятельства. Давай сейчас не будем об этом.
— Давай. А о чем будем? А-а, про Сазонова! Из автомата он не стрелял и джип не минировал, это точно. А что касается остального… Слишком многого не договаривает. Одно меня успокаивает: если бы он хоть каким-то боком был причастен к убийству Громова, то не преминул бы официально отметиться около бани после того, как заметил, что потерял ксиву. Никаких бы подозрений это не вызвало. Никто даже не стал бы спрашивать, как он там появился. Приехал бы, посуетился вместе со всеми. Утром бы и заявил: карман порвался. Неизвестно где, может там, может — в другом каком месте. Но не стал бы заморачиваться с фальшивкой. Хотя у Шурика могло мозгов не хватить. Есть у меня одна мысль, как все было на самом деле. Но её пока не проверить.
— Громова приходила?
— Полчаса назад ушла.
— И что она?
— С луны свалилась.
— Я бы удивился, если б было иначе.
— Почему? Бывает, у бандитов и разговорчивые вдовы остаются…
* * *
…Милицейский пост, который охранял Вику в первые дни, давно сняли.
В палате находилось пять человек. Она, ещё три женщины-пациентки и молодой человек симпатичной наружности.
Юра.
Юрий Борисович Лапсердак. Бывший бандит и неудавшийся предприниматель, ныне — жених Вики.
Он сидел у кровати и держал Викторию за руку. И он, и она улыбались. Лапсердак — мужественно. Виктория — с надеждой и восхищением. Они не объявляли о помолвке, но Андрею давно стало ясно: свадьба состоится, как только позволит состояние здоровья сестры.
