II
— Зайченко, мать твою… Я щас тебе башку оторву… Ты какого хрена выстрелил?
Русские опять начали спорить. Этот, с голосом, похожим на наступающий танк, был чем-то сильно недоволен. Он явно отчитывает второго, молодого. Шансы Отто явно повышались. Именно второй, с детским голосом, явно хотел пустить Отто в расход.
— Так я ж… товарищ Евменов…
— Ты, дубина… ты нас всех чуть под пули не подвел… Я же четко сказал: «Не стрелять»… А если бы их было больше? А если они щас идут по нашему следу?
— Так я ж…
— Молчать, падла… Правильно командир тебе ряху набил. Из-за таких, как ты, недоумков сколько хороших парней полегло…
Вдруг до слуха Отто донеслись неясные крики. С той стороны, откуда они только что бежали. Отто различал глухо долетавшие обрывки фраз родной речи. Наверное, это искали их с Вольфом. Вот раздалось резкое: «Сюда, сюда», а потом все оборвалось. Не иначе, беднягу нашли. Может, Отто еще удастся спастись. Горячая волна адреналина ошпарила его изнутри. Рвануть сейчас назад, туда, к своим. Наверняка эти не успеют среагировать. Другого момента не будет.
Они на время словно забыли о пленном. Отто оглянулся. Один действительно совсем мальчишка. Его за грудки держал другой русский. Хагену бросились в глаза его кулаки — огромные, темные, они сжались у самого подбородка беспомощного сопляка. Казалось, он мог одним движением свернуть тому шею. И лицо владельца танкового голоса было темным, как будто выгоревшим. Начало смеркаться. Вполне возможно, что все это мерещилось немецкому штрафнику в сумеречном, тусклом свете угасавшего дня. Отто уже почти сорвался с места. Но тут…
Навстречу, из сгустившейся полумглы прибрежных кустов стремительно выскочил третий. У этого лицо было мертвенно-бледное, но по щекам и по подбородку выступала черная щетина. Как будто черным перцем его густо обсыпали. И волосы, выбивавшиеся из-под шапки, жгуче чернели, как смола. Он заговорил, и, даже не понимая ни слова, Отто уловил в его речи что-то восточное.
— Скорее, уходим, скорее. Они идут по пятам, фашисты, — с жаром заговорил Байрамов.
— Эх, — Евменов с силой оттолкнул Зайченко. — Черт! В западню угодили. А все из-за этого. Как нам теперь добраться назад. Вплавь? К плоту мы уже не вернемся. И здесь наверняка нас сцапают… И этот еще…
Евменов угрожающе посмотрел на пленного.
— Эх, если б доставить его на наш берег. Цены бы языку нашему не было. Наверняка этот черт немецкий знает про их дислокацию и про численность, и прочее… По роже видать, что тертый калач. Так, Зайченко, свяжи ему руки… Да не сзади… Спереди вяжи. Так бежать ему будет сподручней.
— Товарищ Евменов… смотрите, смотрите… — Байрамов тыкал трофейным карабином Отто вниз, в сторону прибрежной кромки.
— Что там, Анзор?…
Евменов, назначенный старшим разведгруппы, уже внутренне принял решение. Они займут круговую оборону и примут бой. За так сдаваться фашистам он не собирался. По крайней мере, одного гада с собой на тот свет они точно уволокут.
— Плот, товарищ Евменов… плот… — радостно зашептал Байрамов и, не дожидаясь команды, кинулся вниз по обрывистому глинистому скату.
Темнота стремительно сгущалась, и что там, внизу, Евменов уже не мог разобрать.
— Ладно, живем. А ну, давай, немчура, быстро вниз. Шнеля, шнеля…
Евменов дулом своего ППШ толкнул Отто в спину, и тот кубарем скатился по отвесному склону, разодрав лицо и потеряв шапку. Он бы упал прямо в воду, если бы его не перехватил чернявый. Тот придавил его к мокрому песку и прошипел: «Ш-ш-ш!!!», делая страшные глаза. Потом он жестом показал держать рот на замке и красноречиво провел ладонью по горлу.
Двое русских почти бесшумно спустились следом. Плот, весь исстрелянный, в темных пятнах, качался у берега, уткнувшись в песок одним из бревен. Байрамов первым осторожно ступил на бревна. Те заходили ходуном.
— Грузимся… — торопливо распоряжался Евменов. — На карачках забирайтесь… Зайченко, ты за немчуру отвечаешь… Он нам живой нужен на том берегу…
— Так мы в нем не поместимся, товарищ Ев…
— Заткнись, боец… — свирепо зашипел на него тот, что с обугленным лицом. — Еще один звук, и ты у меня вплавь пойдешь. Или тут останешься, прикрывать отход разведгруппы.
Крики донеслись с высоты совсем отчетливо. Через минуту те, кто ищут Отто, будут здесь. Если бы Хаген сейчас закричал, они бы наверняка его услышали. Но для Отто это была бы верная смерть.
Евменов, дождавшись, когда все заберутся на плот, принялся толкать его прочь от земли. Здесь, у обрывистого правого берега, дно резко уходило вниз. Он, сделав два шага, чуть не ушел под воду, но, подтянувшись на сильных руках, выбрался из воды прямо по головам пленного и своих товарищей.
Река будто только и ждала команды «Отдать швартовый!». Плот подхватило, понесло в молочно-сиреневую мглу. Крики на берегу стали громче.
— Alles! Allies commen zih!… Foia!
Треск очереди раздался в темноте, и неясный свист прошелестел высоко над головами онемевших разведчиков. Широкий поток стремительно уносил их все дальше от вражеского берега. Опять засвистели пули, теперь уже ближе. Фашисты наверняка стреляли на ходу. На берег и реку ложилась почти непроглядная мгла, с каждой секундой затрудняя стрельбу для немцев.
Евменов чувствовал, что для острастки и для наведения шороху хорошо бы жахнуть по фрицам на посошок. Но стрелять в ответ среди сгущающейся темноты было бы самоубийством. Это все равно что скорректировать огонь на самого себя. Сейчас фашисты палили наобум. Но, если бы они засекли, откуда ведется огонь, все на плоту сразу оказались бы на немецком прицеле. И тогда повторилось бы то, что произошло при форсировании реки штрафниками.
— Зайченко… — шепотом окликнул Евменов.
— Да, товарищ Евменов… — с готовностью откликнулся тот. Ненавистный немец совсем не оставил ему места. Зайченко чудом умещался на последнем бревне, и ему все время казалось, что он сейчас сорвется в воду.
— Граната была у фашиста… Ты ее забрал?
— Колотушка, что ли? Так точно, товарищ Евменов… В кармане она у меня… Только я ее достать не могу… В реку сорвусь. Обеими руками держусь за это чертово дерево.
— Эх, Зайченко, горе ты луковое… Слышь, Анзор… Держи его за ремень, чтоб он не нырнул. Давай, скорее…
Солдат через дрожащего в ознобе немца передал Евменову металлический цилиндр, насаженный на длинную деревянную ручку. Евменов, нащупав в темноте, выдернул капроновый шнурок запала. Приподнявшись вверх, насколько позволяла колеблющаяся во все стороны конструкция плота, Евменов с силой, будто одним предплечьем, мастерски метнул гранату в кромешную тьму.
Ослепительное озарение, будто вспышка красного прожектора, с грохотом вспыхнуло метрах в тридцати. Эта вспышка огня словно высветила картинку из адской хроники, где на фоне языков горящего, дымного пламени метались черные, корчившиеся силуэты. Крики с новой силой огласили черноту отдалявшегося берега. Но крики были совсем другие. В этом нестерпимом визге умиравших и раненых бились в агонии боль, страх и ужас…
Плот выносило на стремнину. Отто ощутил это скорее подсознательно, слыша, как нарастает в щелях между бревнами неясный, поддонный шум громадных темных потоков. Его шинель и гимнастерка промокли насквозь, и его колотила крупная дрожь. Ледяная вода, плескаясь сквозь щели, казалось, проникала в самую глубь костей, остужала его насквозь. Русские, навалившись всей тяжестью своих тел, придавили его так, что невозможно было пошевелиться.
— Вишь, товарищ Евменов, он у нас заместо тюфяка сойдет… — весело произнес Зайченко, стараясь размять затекшую левую руку
— Тише ты… — приструнил его Евменов. — Видишь, крепеж бревен на соплях держится. Веревки, небось, перебило-то пулями. Давай, Анзор, проверь там, со своей стороны, что с веревками…
Русские стали переговариваться и двигаться. При каждом их шевелении плот начинал ходить ходуном, причем отдельные его части принимались качаться в воде каждая в своем ритме.
— Что там, Анзор? Осторожно, черт… Ну, что там…
— Невесело, товарищ командир, — шепотом откликнулся Байрамов. — Веревка к едреной бабушке порвалась. Руками их держу…
— Ремнями, попробуем ремнями перетянуть.
Отто первым почувствовал, что бревна неумолимо расходятся. Осознание того, что под ним расступается холодная, безъязыкая темнота, всколыхнуло внутри всплеск первородного ужаса. Не выдержав, он закричал.
— Ах ты, гад… — с ненавистью выдохнул Евменов и замахнулся прикладом своего автомата, чтобы прибить фашиста. Это импульсивное движение довершило все дело. Байрамов окоченевшими, мокрыми руками не смог удержать резкий разлет бревен. Все четверо разом ушли под воду. Немец оказался в самом безвыходном положении.
