Рулевой на его катере – парагваец, который нелегально жил в Бразилии уже два года. Звали его Аугусто Право. Искать способы заработать денег его заставил тот факт, что на его попечении оказалась многочисленная семья. Иных способов прокормить своих близких парень придумать не сумел, а может, просто «вовремя» повстречал таких добрых советчиков, как этот Альмендес.
Приказали напасть на судно Альмендесу его хозяева, которые связаны и с Аргентиной, и с Парагваем. Одного человека он знал – это парагваец и зовут его Альяно.
Бразильские покровители называли его своим другом и соратником. Он лично инструктировал Альмендеса перед атакой на русское судно.
Когда бразилец рассказал все, что знает, вплоть до описания внешности этого Альяно, Ломашевский неожиданно вонзил десантный нож ему между ребер в область сердца. Не вынимая из раны оружия, чтобы не пачкать палубу кровью, он схватил захрипевшего и закатывающего глаза пирата и перевалил его через борт.
– Второго тоже? – постарался придать своему голосу бодрые интонации Андрей.
– Нет, на второго у меня есть особые планы. Вы сами как считаете, сильно он перетрусил, будет сотрудничать?
– В штаны не наложил, но только потому, что просто не успел, – ответил Андрей.
– Судя по тому, что о нем рассказал Альмендес, – более аргументированно вставил Рыськин, – этот Право не идейный и не закоренелый. Думаю, что жить он хочет и стимул не предавать нас у него есть.
– Разумно, – сказал командир, кивнув головой в сторону Рыськина, но глядя при этом в глаза Андрею. – Заберите его, перевяжите. Ты, Андрей, будешь отныне его папой и мамой. Побеседуй с ним, выясни все его нутро. Особо не запугивай, но с мыслью, что у него в жизни теперь два пути, пусть смирится. Или за борт, или с нами. Пусть понимает, что руки у нас длинные и его, в случае чего, из-под земли достанут.
Через час посыльный из команды прибежал за Андреем и позвал его в радиорубку. Андрей отправился следом за моряком и застал у рации своего командира. Видимо, разговор только начался. Причем радиста ввиду особой секретности в помещении не было.
– Тайфун, я Южный тропик, – говорил Ломашевский, – требуется продолжение визита по варианту «два».
– Понял, Южный тропик, – ответил голос командира ракетного крейсера. – Продолжение визита по варианту «два». Готовность «плюс четыре». Принял!
Андрей понял, что разговор в эфире ведется заранее подготовленным кодом. Значит, «Саратов» не ушел «домой», а продолжает крейсировать где-то рядом.
– Значит, так, Андрей, – повернулся командир и посмотрел своему подчиненному в глаза. Это было уже отмечено всеми спецназовцами. Ломашевский всегда смотрел подчиненным в глаза, когда отдавал приказы. – Через четыре часа нас с тобой и Аугусто с «Архангельска» снимет вертолет. Подготовь все необходимое, еще раз поговори с парагвайцем. Я подготовлю шифрограмму в штаб флота, отправлю и присоединюсь.
Возбужденный предстоящей операцией, Андрей чуть было не козырнул, но вовремя остановил дернувшуюся было руку. Он ограничился уставным «есть» и чуть более энергично повернулся через правое плечо.
Это была операция, которая ему и не снилась. В чужой стране, нелегально! И не просто диверсия, а именно разведка. И не просто разведка, а самая настоящая противодиверсионная операция. Вот и пригодилось знание испанского языка. Андрей даже и не подозревал, что такое может случиться.
Они с Ломашевским перед этим несколько часов обговаривали все нюансы возможного рейда на побережье Аргентины. Командир считал, что помимо таможенных рогаток, которые в состоянии только задержать судно на некоторое время, существует серьезная опасность диверсии в акватории порта города Ла-Плата и во время следования судна по рекам Парана и Парагвай до места разгрузки судна в Асунсьоне. Таможня бессильна, если ее и подключат. Достаточно одной радиограммы, и вся мощь внешней разведки с ее агентами влияния решит проблему. А вот проворонить мину под днищем, запрещенный груз, который могут подбросить на палубу, допустить иную провокацию, которая позволит властям арестовать судно и экипаж, – этого они не имели права допустить.
– Ветер! – Капитан первого ранга Ломашевский чуть дольше посмотрел в глаза своему заместителю Сашке Ветрову. – На тебе теперь все. Что бы ни случилось, судно и груз не должны пострадать. Любой ценой судно должно беспрепятственно дойти с грузом до Асунсьона. Это приказ!
– Так точно, – кивнул Сашка, воспользовавшись этой вольностью потому, что на них не было формы и головных уборов. А значит, не было возможности отдать честь.
Ломашевский смотрел на капитан-лейтенанта Ветрова с сожалением, потому что не мог командир одновременно оставаться на борту и отправиться на берег. И еще неизвестно, где ситуация будет сложнее. Выхода нет, потому что только он и Истомин владеют испанским языком. А палуба «Архангельска» все-таки по международным правилам есть территория суверенного государства. Так просто на ней хозяйничать никто не рискнет вблизи берега и в чужих территориальных водах.
– Все будет нормально, – поняв сомнения командира, пообещал Сашка и подмигнул стоявшему рядом Андрею. – Оружие и снаряжение таможня вовек не найдет. А уж мы и без аквалангов кое-что можем. Пройдем, не сомневайтесь.
– Сомневался бы, – резко бросил Ломашевский, – не пошел бы с вами, оболтусами, в море.
Командир повернулся и прямой как палка пошел к борту. Сашка смотрел ему вслед с умилением:
– Видишь, Андрюха, как он переживает? А почему, знаешь?
– Знаю! – уверенно ответил Андрей. – Он не сомневается, что ты всю операцию запорешь. Вот заранее и печалится о своих погонах и загубленной карьере.
Ветров расхохотался во весь голос и обнял друга:
– Ты там давай аккуратнее, Андрюха. Без этих твоих штучек.
– Что бы вы делали без моих штучек, – весело ответил Андрей. – Кто мне из-за испанского языка проспорил?
– Если я о чем и жалею, – искренне сказал Сашка, – так это о том, что не стал изучать его вместе с тобой.
– Это все потому, что ты в меня не верил. И сейчас не веришь. Чего сопли распустил? Не на войну же отправляемся!
– Ладно, герой, – усмехнулся Сашка, – удачи вам обоим на берегу и семь футов под килем по дороге туда.
Андрей с уверенной улыбкой на лице пихнул друга кулаком в бок. Сашка с такой же улыбкой саданул его в плечо. После всех этих мужских проявлений любви и дружбы Андрей побежал к борту догонять командира. «Интересно, – думал он, – а как дружба проявляется у женщин? Вот с нами все понятно! Мы со школы дружим. Мы еще там сидели за одной партой, вместе в училище поступили, вместе распределились и вместе попали в спецназ. Нам вместе комфортно, потому что у нас одинаковые мужские интересы, потребности. Нам комфортно эти потребности вместе реализовывать. А еще нам вместе надежно, потому что в трудную минуту друг всегда придет тебе на помощь и ты это знаешь. А как это происходит у женщин?»
Катер ждал их у борта, придерживаемый двумя фалами. Акваланги были на месте, оружие тоже. Даже парагваец Аугусто Право сидел сгорбившись в середине и жалобно смотрел на воду. Андрей спустился в судно следом за Ломашевским, взревел мотор, и они понеслись в открытое море. Сашка стоял на палубе и смотрел вслед со скрещенными на груди руками. Да, у женщин не может быть так же, как у нас! Хотя… Андрей вдруг подумал, что судит несколько предвзято. Например, можно так же точно сказать, что у женщин-подруг такие же одинаковые женские интересы. Шопинг, например, посещение салонов красоты, что я еще о них знаю? Хм, пожалуй, больше ничего. Ну, ладно! И все равно можно, наверное, сказать, что подругам комфортно реализовывать свои потребности вместе. Тогда чем же отличается «мужская» дружба от «женской»? Они о тряпках все время трепятся, а мы… тоже о тряпках, в том смысле, что о «юбках» – о бабах.
– О чем задумался, боец? – вдруг прервал размышления Андрея Ломашевский.
– О бабах, – машинально брякнул Андрей и прикусил от досады язык.
– А что, самое время, – согласился командир. – О самом дорогом, что осталось на берегу.
– Нет, все не так, – искренне сказал Андрей. – Вообще-то я думал сначала о дружбе, о мужской дружбе. А потом… потом почему-то интересно стало поразмышлять, а чем же она отличается от женской. Вот и получилось…
– Короче, о чем ни думай, а все равно мысли свернут на баб, – подвел итог командир. – Диагноз.
– Я не бабник, – проворчал Андрей, – я жизнелюб.
– Ты на мои замечания не сердись, – вдруг сказал Ломашевский. – Командиры всегда ворчат на подчиненных, как и отцы на детей. Они всегда думают, что этим хоть чуточку сделают их лучше, помогут своими советами, своим ворчанием. Придет время, и ты сам поймешь. Я вот человек черствый, ни о чем думать во время операции не могу, кроме дела. А ты можешь.
