— Но ты говорил, что Гога ей не брат, а…
— Так оно и есть, — кивнул Антон. — Короче, папаша, ну их на хрен. Были и сплыли. Ты себе еще какую-нибудь шалаву отыщешь. Их сейчас пруд пруди. Хочешь, я тебе поставлять буду? — Он усмехнулся. — Молоденьких и чистеньких. А то ведь сейчас всякой заразы нахвататься можно. Начиная от всем известного триппера и кончая чумой двадцатого века…
— Не верю я про Зою, — пробормотал отец. — Не такая она, как ты говоришь. Она у меня ни разу даже не спросила ничего. Я ее и в ресторан приглашал. Не пошла. А ты говоришь, что она якобы…
— Все, папаша, — кивнул Антон, — забыто. И давай закончим на этом. Но если ты вдруг по новой в какую-нибудь молодуху втрескаешься, о матери не забывай. Если уж приспичит, то не афишируй свою вспыхнувшую любовь. А теперь, — он встал, — мне пора.
Проводив его взглядом, Василий Григорьевич вздохнул. Услышал шум подъехавшей машины и подошел к окну. Увидел, как сын садится в белую «вольво».
— Ну, — Антон взглянул на сидевшего на заднем сиденье Стилиста, — узнал про эту парочку что-нибудь?
— Нет. Их в городе и не знает никто. Хозяйка, у которой они хату снимали, говорит, что платили аккуратно. Она иногда заходила на квартиру. Все было чисто. Соседи не жаловались. Жалеет, что уехали так внезапно.
— А про тебя или Бугра, — немного помолчав, спросил Антон, — никто не спрашивал?
— Не слышал, — усмехнулся Стилист. — По крайней мере меня точно никто не спрашивал.
— Ты не блатуй, — осадил его Антон. — Я уверен, что у них кто-то знакомый в городе есть. И он наверняка начнет про тебя или про Бугра выяснять. Потому что Гога с Зойкой сейчас напуганы и наверняка начнут узнавать, насколько серьезны те, кто присылал парней. Ну и ребятишки у тебя, — усмехнулся он. — Их баба сделала, они и заложили тебя с Бугром. Смехота.
— Бугор с этим козлом разобрался.
— Ты постарайся найти эту парочку, нужны они мне. А о старикашках, которых за квартиры кинули, не выяснял? — В Коврове одного дедка в дом престарелых определили. И в Суздале одну бабулю обули. Правда, все на законном основании. Они сами передали им квартиры. То есть не им самим, а каким-то алкашам, которые потом хаты под офисы продали. Чисто сработано, — усмехнулся Стилиста — Значит, парочка при барышах.
— Слышь, Мустанг, ты мне попонятней разжуй, чем они тебя зацепили? Неужели из-за каких-то бабок, что они себе наварили, ты…
— Счет у меня к ним имеется. Дело не в бабках. Эта сучка чуть маман до инфаркта не довела. Вот я и хочу ей возвышенную любовь устроить. Чтоб папаша въехал, кто она такая на самом деле.
— Понятно.
— В общем, Костя, постарайся их найти. Или хотя бы ее. К тому же она не зря о тебе узнавала. Зойка — еще та сучка, и Гога крученый фрукт. У него в колоде всегда пять тузов. Врага надо знать в лицо. Неужели тебе самому не хочется встретиться с ними?
— Мне все равно, кто и что обо мне узнает. Да и что они мне могут сделать? — Стилист презрительно улыбнулся. — А вот твою просьбу я не пойму, ведь ты, Мустанг, сам можешь эту парочку вычислить и хапнуть. А ты…
— Им обо мне известно. Так что, если узнают, что именно я ими интересуюсь, могут с перепугу в ментовскую на меня цинкануть. Вот я и хочу их чужими руками хапнуть. Короче, вот что — доставишь их мне — пять тысяч «зелени» с меня.
— Другой разговор. — Стилист улыбнулся. — Теперь и у меня интерес к ним появился.
— Так. — Лубков посмотрел на вошедшего в кабинет парня. — Чем порадуешь?
— Да пока особенно нечем. Но одно знаю точно. — Он, сделав паузу, улыбнулся.
— Слава те Господи, — усмехнулся Григорий Антонович, — хоть что-то знаешь. Ну? Что ты сказать хотел?
— Если ты не перестанешь совать нос в дела Семенова, Пряхина, Васина и Лобова, тебе кое-что отпилят по самое основание. — Парень подошел к столу и, взяв графин, налил воды в стакан. С жадностью выпил.
Пораженный услышанным, Лубков сидел с открытым ртом.
— Надеюсь, я ясно выразился?
— Да ты… — вскакивая, заорал Лубков. — Что ты…
— Осади, — негромко прервал его парень. — Мне велели передать тебе то, что я сказал. Еще раз проявишь интерес к делам тех, кого я перечислил, сдохнешь. Пока. — Он махнул рукой и, поставив стакан, неторопливо вышел.
Лубков упал в кресло. В кабинет, оглядываясь на уходящего, вошла Клавдия.
— Что с тобой? — испуганно спросила она.
— Дай что-нибудь от сердца, — промычал Григорий. Женщина бросилась в приемную. Вернулась быстро, протянула Лубкову таблетку валидола.
— Под язык положи.
Григорий взял таблетку. Закрыл глаза, приложил руку к груди и тяжело вздохнул.
— Предупреждала я тебя, — сказала Клавдия. — Так нет, все по-своему хочешь.
— Хватит тебе, — промычал Лубков. — И так плохо, а тут еще ты стоишь над душой как зубная боль.
— Всегда ты вот так, — обиделась Клавдия. — Я тебе только хорошего желаю.
— Ну с чего бы, — скривился он, — тебе плохого мне желать. Ведь если бы не я, что бы ты сейчас делала? Время пошло такое, что…
— Видать, не так уж тебе и плохо, — поддела она, — коли заново упрекать начал.
— Клавка! — гаркнул Лубков. — Хватит! Принеси мне чего-нибудь покрепче. А это, — он выплюнул таблетку, — себе в рот положи. Может, хоть помолчишь малость.
— Ты сдурел! — всплеснула она руками. — Кто же после валидола…
— Неси, — махнул он рукой. — И вот еще что. Позвони Стилисту. Скажи, что он…
— Костя сейчас с Валеркой Рутиным, — не дала договорить ему она. — А тот, сам знаешь, давно с Семеновым в дружбе. Так что успокойся лучше и не лезь в их дела. А то ведь и убить могут. Видишь, что вышло. Ты платил милиционерам, а они тебя и предупредили. Мол, смотри, Лубков, доинтересуешься.
Григорий выругался.
— Да неси коньяк, твою мать, — треснул он кулаком по столу. — И закусить что-нибудь. И себе рюмку прихвати. Ты баба умная, будем думать, что делать. Надо как-то по-умному им ножку подставить. Не знаю, как и где, но они делают кирпичи, блоки и стены. Единственное, что еще не у них, это раствор. Но и то кто его знает… Так что неси коньяк. Выпимши оно и думается легче, потому как успокаивает. А когда человек нервничает, то ошибается. По горячке можно такого…
— Самое лучшее, — возразила Клавдия, — это оставить их в покое. Или заявить куда-нибудь.
— Ну ты дурища, — Григорий покачал головой. — Это же сразу в гроб ложиться. Тут надо другое искать, Да неси ты коньяк!
Что-то проворчав, Клавдия вышла.
— Ну, — вытерев лоб платком, спросил Пряхин. — Как дела?
— Как и всегда, — кивнула крепкая высокая женщина в камуфляже.
Поигрывая резиновой дубинкой, покачивая бедрами, подошла к железной двери. — Будете смотреть?
— Да ладно, — поспешно отказался он, — верю. Здесь заказ на тысячу кирпичей поступил. Делаете?
— Это вопрос не мне, я за рабочих отвечаю.
— Больше никто не умирал? — кашлянув, негромко спросил он.
— Двое ночью. Из-за чего — не знаем. Утром стали поднимать, а они уже почти холодные.
— Сколько сейчас работают?
— Двенадцать человек. Крановщик вольный. Он не в счет. Было семнадцать. Хорошо, еще двоих доставили. И вообще-то нужны еще рабочие.
— Скажи своему начальнику… — Пряхин снова вытер лоб и оглядел ее с ног до головы. — Такая женщина, — лаская ее взглядом, неожиданно проговорил он, — а занимаешься такой… — Не найдя подходящего слова, махнул рукой.
— Так взяли бы меня секретарем, — усмехнулась она. — Или телохранителем. Я как в девятнадцать ушла в зону, так десять лет, как по приговору, и работала. Потом платить перестали да и забили мы с подругой зечку одну. В общем, уволилась. Хорошо, Злючку встретили. Вы как раз с этим, — женщина кивнула на дверь, — затевались. Она нам и предложила. Сначала, правда, не согласились. Ведь все-таки это вроде как преступление, даже статья такая есть. Но подумали, а что мы еще делать можем, и согласились. И знаете, нравится нам здесь. Делай что хочешь. Действительно себя хозяйкой чувствуешь. И деньги хорошие получаем. Правда, никому сказать нельзя, а иногда так и тянет похвастаться. Тут, кстати, недавно по телевизору программа была. У какого-то нового русского тоже своя тюрьма была. Но оттуда как-то убежали. Может, видели?
— Я подобные передачи не смотрю, — сказал Пряхин. — Мы, это…
— Понимаю, — насмешливо согласилась она. — Вы люди чувствительные, тонкого воспитания. Но деньги рабским трудом зарабатывать не брезгуете.
— Да что ты себе позволяешь?! — разозлился Пряхин.
— Извините, — испуганно попросила она, — как-то вырвалось.
— Ладно, — миролюбиво согласился Пряхин, — считай, что я ничего не слышал. Но ты уж свой язычок при разговоре с другими придержи.
— Конечно, — облегченно вздохнула она.
— Как зовут-то тебя? — поинтересовался он.
— Светлана. А вас Григорий Яковлевич.
— Вот что, Света, — оглянувшись, негромко сказал он, — ты, насколько я знаю, не замужем. Как смотришь на то, чтобы нам с тобой, значит, поужинать вдвоем. А?
